Глава 17 Решение Утром Молодцов познакомил варягов со Свидко и его родичами. – Свиди Длинная шея, сын Торанина Красное копьё, сына Гицура Жёлтого, – представился тот. – Зигфрид, сын Сигара Убийцы, сына Рёгвальда Весло. Твой отец не тот ли Торанин, которого подло убили на пиру сыновья Эйрика Кровавая секира, вместе с его ярлом Сигурдом? – спросил Шибрида. – Да, мой отец пал на том пиру. У Данилы голова пошла кругом от всех этих имён и событий, которые произошли пару десятков лет назад, а варяги и викинги как-то легко умещали все эти знания у себя в памяти. А ещё имена друзей, росписи долгов, лоции карт, стихи и саги и много ещё чего. Молодцов даже стал им конкретно завидовать, при том, что раньше считал, что люди в древности были тугодумами. Если же обратиться к логике, то всё встанет на свои места: Клек и Шибрида выросли в обществе, где письменности почти не знали, поэтому приходилось полагаться только на свой ум. А Данила, выросший в эпоху даже не книг, а компьютеров и электронных поисковиков, вряд ли когда-нибудь с ними сравнится в области мнемоники. – Мы обязательно с тобой прольём браги и вспомним деяния наших предков. Насколько я знаю, путь наш лежит в одну сторону. Но сейчас – прости, нас ждут дела. – У таких достойных людей и дела будут достойные, желаю вам управиться с ними с прибылью, – Свидко чинно поклонился, и они распрощались. Братья почти сразу повели Данилу к пристани. Они ничего не говорили, но Молодцов понял, что идут они по важному делу. Так тройка обережников пришла к «Лебёдушке», на которую грузили товар. – Ну и что мы здесь забыли? – спросил Данила. – Видишь того купца? – Ну вижу, и что… Молодцов замер на полуслове: он узнал этого купчишку. Тот самый приказчик боярина Серегея, который перепродал его вместе с остальной челядью год назад на Перунов остров! – Вижу, узнал, – сказал Клек. – Это человек боярина, которого ты давно хотел увидеть. Можешь сговориться с ним, чтобы увидеть того, кого ищешь. Но мстить сейчас я бы тебе не советовал, лучше выбрать более подходящий момент. А пока можешь походить по его подворью, прикинуть, что да как. Чтобы дворня тебя запомнила. – Серегей часто ходит купаться в Днепр, но его трое гридней сопровождают. Сторожится старый воевода, но подобраться к нему можно, я думаю. Если хочешь, – добавил Шибрида. Данила вздохнул и… выдохнул. Мстить боярину-воеводе не хотелось. Ещё два месяца назад он мечтал подкараулить где-нибудь его, приставить нож к горлу и высказать всё, что у него накопилось за этот год, а потом убить… нет вряд ли, разве преподать урок какой. А теперь не хотелось. К чему лишнее зло плодить? Кому станет легче? Должно быть, свою роль сыграла история Торвальда Путешественника, рассказанная Свидко: если среди отмороженных викингов месть перестала считаться достойным делом, то и Даниле не подобает вести себя хуже. Умом он понимал, что месть только добавляет крови и боли к свершившемуся, а исправить нечего уже не может, но червяк обиды продолжал гложить изнутри. – Нет, друзья, мстить я не хочу. Не потому, что боюсь, просто не хочу. Мы с боярином Серегеем оба христиане, не годится нам кровь друг друга проливать. Бог ему судья, – собравшись с духом, ответил Данила. Братья варяги помолчали. Возможно, ответ Данилы разочаровал их, а возможно, и нет, и ещё они ждали продолжения. – Но о своём поступке боярин должен узнать, – тихим и холодным голосом добавил Молодцов. – Чтобы знал, за что каяться. Чтоб ночами не спал, думал, о чём совершил, и помнил, что за каждым углом его острый нож может поджидать. Поможете? Шибрида ничего не ответил, только поправил перевязь с ножами. Взять Голика, как звали приказчика воеводы Серегея, оказалось куда сложнее, чем припугнуть новгородского боярина. Тот постоянно шлялся по оживлённой пристани вместе с толпой крепких грузчиков, которые вполне могли сойти и за охрану. Впрочем, нападения купчик не боялся, вёл себя уверенно, солидно, беспечно. Должно быть, полностью уверен в силе, которая стоит за ним. Обережники за ним битый час тащились по набережной, когда им обернулась удача. Голик встретил явно не просто делового партнёра, а друга и явно наметился с ним куда-то прогуляться, промочить горло. И тут такая незадача приключилась, прямо за ними опрокинулась лавка с шерстью и отсекла их от охранников-грузчиков. Пока кругом царила суматоха, другу Голика дали по голове, а ему самому накинули на шею удавку и утащили в тёмный угол. – Кто твой хозяин? – спросил Данила, приставляя нож к горлу купца, на голову которого был натянут дерюжный мешок. – Мой хозяин боярин-воевода… Молодцов пошевелил ножом, и Голик умолк. – Кто твой хозяин? – Но я… – Кто твой хозяин, подумай головой, или я тебе сейчас жилу вскрою. – Мой хозяин… он… христианин, – неуверенно сказал купчик. – Верно. А теперь скажи, почему он жертвы людские языческим богам приносит. – Быть такого не может, мой боярин даже челядью не торгует… – Заткнись и не зли меня. А кто рабов продаёт Перуну в жертву? – Так то же язычники и в дар княжьим людям. – А они не люди значит? – Я… нет, подождите. Как же можно иначе. Князь наш варяг и боярин-воевода. Владимир сына его оберёг от жертв языческих. Уважить же их надо, и Перуна, и князя. Вот боярин и откупался. При Святославе так было и при Владимире. Иначе большая беда может быть. Воевода Серегей и на велёсовых празднествах был в молодости. А народишко в жертву идёт негодный, им всё равно помирать, а так посмертие хорошее себе устроят. – Негодный говоришь. – Данилу вдруг взяла такая злость, что он с шипением выдохнул, иначе в самом деле мог перерезать горло своему собеседнику, купчик его состояние нутром прочуял и мелко затрясся. – А чего ты сам в жертву не пошёл, чтоб посмертие хорошее себе устроить? – Я… мне нельзя, я же крещёный, – Голик что-то ещё невнятно забормотал, похоже, он был на грани обморока. – Ах ты ещё и христианин, ну передай своему батьке, тоже христианину, что жертвы язычникам продавать нельзя, ни под каким предлогом, иначе это ему очень плохо выйдет. И никакая охрана его не убережёт. Ты меня понял? Передашь?! Купчик судорожно закивал, Данила кивнул Шибриде, тот взял его в удушающий захват, очень правильный, пережал сонные артерии, и через полминуты Голик отрубился. Обережники оставили его, где он лежал, сами перемахнули через забор, прошли огородами и вышли на Киевскую пристань с другой стороны. – Странные вы, христиане, – заключил Клек, когда они уже прогуливались среди киевского люда. – И не говори, друг, иногда я сам себе удивляюсь, – ответил Данила, чувствуя себя глупо и неловко за совершённое, но веление души, ничего не попишешь. – Что ж, дело твоё, сам думай, – добавил Шибрида. – А коль у нас все дела решены, тебе надо пойти и приодеться. Завтра идём к самому князю на присягу как-никак. Так что пойдём, найдём тебе что-нибудь стоящее. Ну и сами облачимся под стать. – Уладку Данилову надо с собой взять, она дюже умеет торговаться, – подсказал дельную мысль Клек. Друзья вместе покинули пристань, а позади них раздались крики, что нашли купца, которого уволокли тати. Приодеться теперь было на что: добыча, взятая на сварожьем капище, если пересчитать в гривны, вышла по пятнадцати штук на брата. Её разделили только на троих, потому что остальная ватага в безумном предприятии не участвовала. Первым делом Данила, конечно же, приобрёл себе новую броню, более «прокаченную»: толстую кожаную рубаху, всю грудь которой полностью закрывали стальные пластины. Такая защита, конечно, стесняла движения, прибавляла усталости, но это дело привычки, а своя шкура дороже. Шлем тоже сменил на более толстый, простёганный, с поперечными стальными нашивками, в таких ещё печенеги любят бегать. Поскольку идти предполагалось вниз по Днепру, сквозь Дикое Поле, приобретение было к месту. Но денег ещё оставалось в достатке, несмотря на два месяца праздного времяпрепровождения. Улада безропотно пошла вместе с обережниками на рынок, никак не выражая лицом, что в последнее время у них с Данилой наметился разлад. Ну и ещё ей, конечно, нравилось бродить по рынку. За шмотками направились в тот же квартал рынка, что и в начале лета, опять к греку, но уже другому, не тому, у которого покупали ткань для платья Улады. Даниле подобрали длинную просторную рубаху из отлично выделанного льна, тонкий кожаный пояс с серебряной канителью. Предложили выбрать плащевую накидку. Молодцову приглянулась одна такая, синего цвета, подбитая бахромой. Торговец назвал цену, и у Данилы отпала челюсть. – Вот ни фига же. Я думал, у вас красный цвет самым дорогим считается. Торговец-грек пространно изрёк: – Красный цвет – цвет красоты, синий – цвет золота. Варяги заулыбались: – Вот-вот, грек верно сказал, синий цвет – цвет морской волны Варяжского моря, подлинно благородный, за что и люб всем нам! – подтвердил Шибрида, под всеми он имел в виду варяжское братство. Даниле вспомнилась информация, услышанная от одного знакомого, что всяким ширпотребом торговал. Мол, сейчас столько джинсов клепают, что на них бы ни за что не хватило всего натурального красителя в мире, поэтому приходится использовать синтетический, а в древности некоторые натуральные краски были безумно дороги. В голове сразу же сложилась картинка: уважаемые варяги красят усы в синий цвет, а у идола Перуна усы делают из чистого золота. То есть синий цвет – это не просто дань любви к морской воде, это символ высшей ценности. Вот какие мысли приходят в голову, стоит узнать хотя бы незначительную деталь, которая у тебя всё время была перед носом. Молодцов выбрал себе красную накидку, которая скалывалась на груди фибулой, тоже драгоценной между прочим. По сути, это был настоящий плащ, корзно, как его тут называли, – удобная и практичная штука. Братья тоже взяли себе пару рубах в будущий поход. Шибрида выбрал ещё и штаны, не абы какие, а из синего бархата, Клек – кожаные перчатки и дорогую фибулу для своей накидки. Ну и Уладе взяли пару платков. Потом всей компанией прошлись по ювелирным рядам, Молодцов купил кольцо себе и серьги спутнице. Деньги спустил практически все, до последнего резана. Ну и плевать, всё равно через два дня выходить в поход! Уже ночью, после бурного дня, когда Данила лежал в кровати с Уладой в обнимку, он решил, что пора перейти к серьёзному разговору, да и времени, в общем-то, уже не оставалось: – Солнце моё, – шепнул он, – не спишь? – Нет, – Улада потёрлась щекой о его грудь. – Понравились подарки? – Да, очень, – искренний ответ с оттенком грусти. – Я знаю, почему ты печалишься, – Данила зарылся рукой в пушистые волосы девушки. – Я не хочу причинять тебе горе.