– Неужели славные воины в Киевском детинце перевелись? – Дерзкий, – одобрительно сказал Добрыня. – Славных воинов в Киеве в достатке, но тех, что умом так же одарены, как и талантом воинским, всегда меньше. Чтобы к тому же опыт имели немалый, по разным странам плавали, людей умели в руке держать. Кроме того, ты, Воислав Игоревич, – христианин, а воинов-христиан, которым Владимир мог бы доверять, очень мало. Я тебе доверяю! Последняя фраза прозвучала как угроза, за ней чувствовалась недосказанность: тебе доверяю, но если моё доверие обманешь, то пожалеешь. – Тебе с булгарами будет проще договориться, чем варягам, которые кланяются только Перуну. – Я один поплыву или людей в сопровождение дашь? – Зачем? У тебя же, считай, целая дружина есть, да ещё из каких воинов! И купец какой товаровитый. Видя, как нахмурился Воислав, Добрыня добавил: – Будет тебе кручиниться, я же твоих людей силком не беру. Заплачу по чести, даже больше, чем твой купчик тебе платит. – Путята вроде не собирался плыть в Булгарию, – напомнил Воислав. – Соберётся. Не переживай: продаст он там товар не дешевле, чем в Царьграде. И здесь закупится, в Киеве, по хорошей цене. Вы все, считай, теперь будете княжьи люди, а за это льгота полагается. Понимаю, дело рисковое, всякое может случиться, не сдюжишь – беды большой не будет. «И ты ничего не потеряешь, старый лис!» – мысленно добавил Воислав. Пока он отягощал свои мысли щедрым предложением новгородского посадника, сулящим немало проблем и трудностей, Вуефаст сидел на лавке и безразличным взглядом оглядывал дорогое убранство княжеских хором. Над маршем лестницы, тихо, будто сам собой, появился золочёный шлем, за ним лицо с длинными синими усами, грудь, прикрытая добрым панцирем. Знатный воин поднимался в доспехах беззвучно, словно рысь, за ним шествовали трое молодых, безбородых воинов, но северян, судя по лицам. Возле лавки воин остановился, снял шлем, откинул пшеничный чуб, слегка склонил голову и приложил руку к груди. – Здрав будь, Вуефаст Ольбардович, я Пежич, воевода киевский. Мы все, сотники и воеводы, прознали, что в Киев прибыл сам ближник великого Святослава, бывший голосом его перед ромейским кесарем. Как услышали это, поняли, что неспроста Перун тебя послал нам в канун Праздника. Старший, мы все как есть решили пригласить тебя на Большое Капище. Высокое место получишь, лучшие яства и мёд отведаешь. Вуефаст спрятал усмешку в седые усы. – И правда, честь большая, но стар я уже для воинской пляски, а в стороне стоять и смотреть не хочу. Рабов и без меня прирежут. Всё равно не люба такая кровь Перуну. Перун любит не согнутые выи, а перерубленные. А мне ещё достанет сил пустить кровушку врагам. Надеюсь, я ещё приму смерть достойную в бою, пока же… дозвольте мне самому говорить с Богом. Последние слова прозвучали как приказ. Посланники переглянулись, немного растерялись, но не обиделись, а от твёрдых слов только ещё больше зауважали старого варяга. – Будь по-твоему, Вуефаст Ольбардович, если любо тебе самому говорить с Перуном, мы мешать не будем, но знай, в Киеве среди гриди и воевод ты всегда будешь уважаемым человеком. Воевода склонил голову, Вуефаст ответил тем же и снова принял безразличный вид. Пежич с пристяжью отбыл, так же тихо, как пришёл. Стража у двери на разговор вообще никак не отреагировала. – Но коли сладится всё, – продолжал хитро вести речи пестун князя. – Одарен и обласкан будешь по-княжьи. И ты, и дружина твоя. И златом, и парчой, и место за столом получишь. И землю! Не только в Киеве, но и в самой Булгарии. А ты сам знаешь, земля там богатая, тучная, христианская. Там любо будет твоему сердцу. Воислав склонил голову: да, Добрыня нашёл чем его зацепить – покой для тела и буйного духа славного воина был желанен. «Радмила будет рада», – подумал он. – Вижу, по душе предложение, – улыбнулся Добрыня. – Ну что ж, отплывать будешь не сейчас, а в конце серпеня. Тогда присягу дашь не мне, а самому Владимиру! – мощно провозгласил Добрыня, аж стены завибрировали. Воислав опять погрустнел: служить язычнику, убившему собственного брата, ему было не с руки. Тем более он когда-то давно приносил присягу именно Ярополку Святославичу, но теперь на попятную идти было поздно. – С тобой мы всё порешили, но хочу я и с Вуефастом поговорить. Я тоже о нём много славного слышал. При тебе буду разговаривать, чтобы не думал, будто козни за твоей спиной чиню. Вуефаст пришёл, поклонился с достоинством, принял кубок из рук Добрыни, осушил. – Послушай, Вуефаст, сын Ольбарда, ты человек достойный и уважаемый, много славы стяжавший, разные страны повидал, хочу спросить у тебя: много ли доблести будет сражаться за земли, которые можем не удержать, но в сече погибнет много славных воинов. Воинов Руси княжьей! – Воину погибнуть в сражении честь! – не задумываясь, ответил старый варяг. – Перуну люба кровавая сеча. Сам Святослав погиб в сече, зато помнить его будут нескончаемые поколения. Главное род свой сохранить, чтобы было кому после славу отцов стяжать. – Однако славные воины пригодятся на своей земле, что им на чужой земле сгинуть? – с прищуром заметил дядя Владимира. – Они не сгинут, а уйдут в Ирий к Перуну на крылатых конях. Воины должны воевать, ходить в походы: по морю или в степи – не важно, – безусловно ответил Вуефаст. Добрыня не выглядел ни рассерженным, ни недовольным. – Будь по-твоему, – согласился он и разлил вино по кубкам, провозгласил тост: – За ваш будущий поход! Пусть боги к вам будут благосклонны, в каких бы вы землях ни были. – Добрыня этот хитёр, как лис, может нас запросто в размен пустить, подставить, если нужно ему будет, – сказал Воислав, когда они уже спускались с Горы. – Но если мы присягнём Владимиру, на такое его дядька не решится, то будет совсем уж не по Правде поступить. Владимир за своих держится крепко. – Это верно, – вынужден был признать батька обережников, – потому и князем стал. – Но железом мы ещё позвеним, племянничек, чую я кровушку, чую. Не знаю только где. Может, в самом деле погибну я славной смертью, а не буду в постели дряхлеть. – Будет с тебя, старший, об Ирии мечтать, ты мне ещё здесь нужен. – Вот-вот, о чём и речь. Куда вы все без меня тут денетесь, цуцики бестолковые? Воислав захохотал. – Не знаю, как по мне, хоть и можно ждать любой пакости от Добрыни, но тянет меня в ту сторону. Нужно туда сплавать – и всё. Возможно, Бог мне это подсказывает. – Если твой Бог этого хочет, то хорошо, значит, мы будем под его защитой, но руки на мечах всегда держать надо. – Это само собой, я не отрок, дядя, – по-доброму отозвался Воислав. – Кто вас, христиан, поймёт. Но перед походом всё равно напомни своему Богу о себе, жертву ему принеси, попроси, чтоб помог, если мы для него поплывём. – Обязательно попрошу, – ухмыльнулся батька обережников. Данила и Клек, недовольные от долбаной неизвестности и от того, что их оторвали от приятного занятия, нашли Путяту. Купец, набравшийся в зюзю, вроде как был даже рад, что Воислав стал человеком Добрыни. Обережники оставили его протрезветь до утра. Батька и кормчий вернулись заполночь, рассказывать ничего не стали, только обронили: – Всё нормально, спите. Завтра, как все соберутся, объявим, как всё есть. Две ладьи Путяты появились на рассвете, пришвартовались возле «Лебёдушки». Эти места купец специально «забронировал» по приезде. – Здрав будете! – радостно закричал с носа Шибрида. – Какие у вас дела? – Да уж дела, – ответил ему Клек. – Слезайте быстрей. Батька на совет зовёт. На собрании присутствовали все обережники. Воислав им всё и рассказал: и про щедрое предложение Добрыни ещё весной в Новгороде, и про то, как он отказался от этого приглашения, а потом решил всё-таки согласиться, чтобы не рисковать в споре с Асбьёрном. И что теперь их решили всех отправить в Булгарию с особой миссией. – Это что же, мы теперь станем княжьей Русью? – спросил Скорохват. Данила, конечно, удивился, но не сильно: он предполагал что-то подобное с момента суда в Смоленске. Воислав после него переговорил обо всём со старшими обережниками, но остальных охранников в известность тогда не поставили. Но всё-таки, как классно разведка поставлена у Добрыни! «Лебёдушка» едва ли не первой из Новгорода в Киев пришла, а дядька Владимира уже всё знал. Опасный человек – если он про тебя всё знает, то и в любой момент за горло схватить может. Отчасти так и вышло. – Русью? – спросил Воислав. – Нет. Присягать Владимиру буду только я, а там уж каждый пусть сам решает. – А Путята что же? Тоже княжьим человеком станет? – спросил Ломята. – Ты за меня не беспокойся, – ответил купец, он тоже присутствовал на совете. – Я как был в Словенской сотне, так и останусь. А уж если надо товар какой для князя привезти или человека хорошего – это всегда пожалуйста. Жирославович довольно щурился, как обожравшийся сметаны кот. Такой большой толстый рыжий кот, добродушный, а тронь его миску с едой – все руки издерёт. По слухам ему выдали грамоту от имени князя, по которой он мог присоединиться к княжескому купеческому каравану, который пойдёт в Константинополь, не заплатив при этом положенной доли. К тому же Добрыня пообещал взять на себя содержание обережной ватаги Воислава – выходило, что вся охрана товаров достанется купцу на халяву. Ну и наверняка Путята выторговал какие-то привилегии, о которых даже своим не расскажет. – Людей у нас маловато, – заявил Шибрида. – Если мы по княжьей службе поплывём, пусть выдаст хотя бы двух гридней в дорогу. – Об этом спрошу, но не сейчас, а в месяц серпень, когда отплывать будем. Может, ещё встретим пару таких Мо́лодцев, – Воислав махнул в сторону Данилы. Тот скромно потупился, остальные обережники засмеялись, но в смехе теперь было не пренебрежение к молодому отроку, а одобрение слов батьки: да, такие мо́лодцы нам пригодятся. Данила про Болгарию, или Булгарию, читал, разумеется: Симеон Гордый, Битва под Доростолом и прочее. И побывать там, по правде говоря, было бы не менее интересно, чем в Константинополе. Вроде как именно в Булгарии Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку, а тамошние зодчие множество храмов и крепостей построили. Великое государство, словом, было, пока отец нынешнего киевского князя, великий Святослав, вместе с византийскими императорами основательно его не разорили. В итоге вся, как очень смутно помнил Данила, Булгария досталась Византии, но после очень долгой войны. Так что не видать Владимиру с Добрыней Дуная, но они-то об этом не знают. – На этом совете наши тропинки расходятся, – объявил Воислав, – на две луны, как раз перед Праздником. Путята, у тебя всё готово? – Ещё бы, полная уплата на весь сезон. – Ну вот, каждый из вас, други, до серпеня может идти своей дорогой, куда ему любо. А пока, Вуефаст, доставай братину! Ух ты, а вот это уже серьёзно. Из братины Данила пил только дважды: когда в Новгород приплыли и после боя на заимке. Кормчий извлёк из мешка деревянное блюдо с красивыми резными ручками в виде оленьих рогов, наполнил мёдом, торжественно передал Воиславу, тот поднял её на уровень лба.