Даниле всё труднее становилось пробиваться через толпу, подъём наверх, к Смоленскому кремлю, где стояли подворья самых уважаемых горожан, занял куда больше времени, чем он предполагал. Наконец его наниматель распрощался с последними купцами, оставил позади оживлённый торг, организованный им же, и вошёл в крепостные ворота. Там вся компания проследовала по прямой улице прямо до подворья Будимира. Улица была хоть и прямая, но от края до края устлана жидким слоем грязи. Там, где грязи не было, разлились огромные лужи, судя по плавающим на поверхности уткам, довольно глубокие. Проложенные кое-где деревянные настилы не сильно помогали. Данила пару раз едва не потерял сапоги во влажной смоленской почве. Надо ли говорить, что гости пришли к хозяину в не слишком презентабельном виде, заляпанные грязью до самого пояса. Будимир на вид гостей внимание не обратил, встретил чинно, как положено – с поклоном, приветствием и всей дворней на пороге. Путята так же красноречиво поблагодарил за приглашение, а после того, как все обычаи были соблюдены, обратился к обережникам: – Други, я тут долго буду рядиться, мне только один человек нужен. Остальные могут здесь посидеть, угоститься, подождать до вечернего пира или по рынку пройтись. Серебро вам Воислав выдал? – Выдал! – кивнул Клек. – Жаворонок тут останется, а мы с Даниилом по рынку побродим. – Я тоже не прочь на торгу погулять, – буркнул Жаворонок. – Дурной, мы ж тебе как лучше хотим: в городе сразу все деньги на баб стратишь. Так что лучше холопок Будимира брюхать – и тебе приятно, и другу Путяты Жирославича польза будет. Верно я говорю, старший? – Верно, иди, Жаворонок, гостем дорогим будешь, так приголубят – не забудешь. – Вот-вот… А мы с тобой, Даниил, пойдём, поищем, как ещё потратить своё серебро, – добродушно пророкотал Клек и похлопал деревянной ладонью по спине Молодцова. Даниле как раз меньше всего хотелось топать обратно по грязюке, однако он не хотел отказывать другу, да и слова о податливых холопках Молодцова насторожили: Улада всё-таки рядом, не хотелось её расстроить… ненароком. Ярмарка Смоленска была устроена вне крепостных стен, но с умом – на одном из ближайших холмов, так что проблем с грязью почти не было. Данила не пожалел времени, потраченного на пеший переход, потому что здесь действительно было интересно и весело. Первым, что увидели друзья-обережники, была обширная распродажа коней, если можно так выразиться. Сначала учуяли, конечно, запах, был мощный, к счастью, ветерок относил всю вонь к реке. Заводчики своих лошадок стараются распродать осенью, чтобы зимой не кормить, а по весне, когда на Юг плывут купцы, сбывают оставшихся. Молодцов глядел на отощавших тонконогих кляч с рёбрами, обтянутыми кожей, и думал, что не рискнул бы их даже седлать, а не то что запрячь в плуг или сесть верхом. Но были исключения. – Что, хочешь выбрать себе какую? Не советую, хорошую не подберёшь. Да и в Киеве они дешевле будут и лучше, – Клек, как всегда, угадал мысли напарника. Топтание по грязи, конечно, навело Данилу на мысли о покупке лошади – но как сказать другу, что он и держаться-то в седле не умеет? – Пошли лучше поглядим на представление. В окружении зевак кривоногий смуглый крепыш с жиденькой бородкой предлагал всем желающим попробовать обуздать его скакуна. Тот был взнуздан и под седлом, правда, без стремян. Когда Клек с Данилой подошли к аттракциону, невысокий, но жилистый пегий конёк как раз сбросил со спины рыжебородого здоровяка, по роже – чистого викинга. Тот ухнулся задницей и головой в пыль, а конёк победно заржал и тряхнул чёрной гривой. Викинг тоже как ни в чём не бывало тряхнул своей рыжей, заплетённой в косицы шевелюрой. Сам поднялся, без особой радости проследовал к смуглому и сунул ему несколько монет – выигрыш, должно быть. – А вот хороший скакун, не лучший, но хузарин и этого не продаст, – авторитетно заявил Клек. – А почему не лучший? – Лучшего хозяин на такую работу ни за что не поставит. А этот, видать, с характером, седла не любит и не берёт его никто, вот его и подрядили делать то, что он умеет лучше всего. Пойдём-ка. Клек без малейшего почтения ворвался в толпу, Данила за ним. Немного усилий, пару десятков пинков, толчков и брошенных в спину ругательств – и вот уже друзья на порядком истоптанной полянке. – Почём берёшь? – спросил Клек. – Пять резанов. Если сумеешь продержаться на нём двести ударов сердца, верну десять. – По рукам, – варяг ослабил пояс, скинул сапоги. – Проследи за ними, Даниил. И направился к коню, который грозно фыркнул на нового ездока и взрыхлил копытом землю, но убегать и не думал. Клек взял его под уздцы. – Как зовут? – Бохр. – Да не тебя, его как зовут? – А-а-а… Буча. – Буча? Экое имя для коня… Пусть тебя будут звать… Грозомил! А, Грозомил, нравится? Клек похлопал конька по шее (тот опять заржал, но в этот раз скорее одобрительно), обошёл его по кругу, заодно проверил седло, подпругу, не схитрил ли где хузарин, снова взялся за узду. – Ну вот, Грозомил, мы с тобой подружимся. Варяг, не переставая похлопывать скакуна по шее, что-то пошептал ему на ухо, а потом забросил повод вверх, схватился за гриву и запрыгнул коню на спину. Грозомил от такой наглости вознегодовал, взвился на дыбы с раскатистым ржанием, молотя передними копытами воздух, а потом ухнулся вниз и пошёл прыгать с передних ног на задние. Клек, крепко обхватив бока коня ногами, держался в седле как влитой, ловко балансируя и подстраиваясь под бешеный аллюр скакуна. Грозомил, не разбирая ничего, ринулся было в сторону людей, толпа с криками отпрянула, но и сам конь шарахнулся в сторону, перестал дико прыгать, а просто взял в галоп. Клек натянул повод, умело повёл его по кругу. После десятого круга конь перешёл на рысь, а варяг снова потянул на себя поводья и отклонился назад – Грозомил остановился. – Ну вот, другое дело… Эй, честной народ, расступись! – крикнул варяг. Люди разошлись, и Клек, ударив пятками, направил коня в образовавшийся просвет, а там, в чистом поле, дал ему волю. Вдоволь насладившись свободой, скакун и обережник вернулись обратно. Причём конёк похрумкивал что-то вкусное, должно быть купленное ему по дороге. – На, – спешившись, варяг передал поводья хозяину. – Не зови его больше Бучей. И помни: всякий зверь ласку любит, будешь его слушать и уважать, отличный конь выйдет, каких мало. Слышишь, Грозомил? – говоря это, Клек не переставал поглаживать вспотевший круп. – Ты его заколдовал, все видели, как ты ему заговор в ухо нашептал… – взвился Бохр. Договорить хузарин не успел – Клек вмиг обернулся, и его обнажённый меч оказался между ног конезаводчика. Пока только между. – Я, Клек Сигарович, – ледяным, как воды самого северного моря, голосом произнёс варяг, – сын Сигара Убийцы, сына Рёгвальда Весло, обережник Путяты Жирославича, ватажник Воислава Игоревича. Назови меня колдуном, назови ещё раз у всех на глазах – и ты увидишь, что будет. – Я… я не то имел в виду, ты неправильно меня понял, Клек Сигарович. Прости. – То-то же, следи впредь за словами. Клек вложил меч в ножны, направился было к Молодцову, но его удержал за плечо… Грозомил. – Прости, друг, – варяг ласково погладил его по голове, – в другой раз я бы тебя обязательно купил, но не сейчас. Ты ещё найдёшь хорошего хозяина, обязательно. Конь фыркнул. – Слышишь, хузарин? Если я ещё раз услышу, что ты скоморошествуешь с этим конём, я вспомню обиду, которую ты мне нанёс. Ты понял? – Понял-понял, вот серебро, как уговорились. Варяг принял выигрыш, но уйти ему опять не дали. – Славный воин, – из толпы вышел пожилой седобородый дядечка в шапке набекрень. – Меня зовут Мосий Крупа. Не ты ли обережник батьки Воислава Игоревича, что отправил за Кромку Гуннара Скрягу? – Да, я под его рукой сражался в чудинской земле. – Ой, доброе дело вы сделали, – старикан приложил руку к груди, – не один смолянин вам это подтвердит. Идём ко мне в харчевню, уж отблагодарю тебя от души. Такого кулеша и мёда ты нигде не пробовал! – Я не один, а с другом, тоже обережником. – Все обережники Воислава желанные гости в моём доме. Мосий держал своё заведение в квартале, где торговали съестным, здесь вкусные запахи сменили вонь конского навоза. Каша и медовуха и в самом деле были обалденные. Данила наелся от пуза, а Клек ещё прихватил с собой лепёшку с мясом. Поблагодарив хозяина, друзья отправились дальше по рынку, поглядеть вокруг да себя показать. Клек быстро сточил лепёшку и прикупил себе ещё пару расстегаев, у Данилы от окружающих запахов опять тоже разыгрался аппетит, и он кстати углядел среди разнообразных сладостей своё любимое лакомство – орехи в меду. И, пожёвывая их, решил задать другу вопрос, мучивший его с самого утра: – Клек, я слышал, как Жирославич говорил с приказчиками какого-то боярина Серегея. Кто это такой? – А тебе зачем? – Люди боярина Серегея меня продали на остров Перуна. – А-а-а… – протянул варяг. – Не, вряд ли это тот Серегей. Тот, с чьими людьми Путята рядился, челядью не торгует. Хотя у них с князем дружба такая… на мечах. Мог и купить негодных рабов, отдариться. На слова Молодцова о своей продаже Клек никак не отреагировал и даже не вздумал пошутить, хоть как-то намекая на тему рабства, а спокойно продолжил рассуждать о смерти нескольких десятков человек. – А тебе зачем это? – Да так… интересно. – За обиду, что ли, хочешь кровь взять? Не вздумай! Это первый боярин Киева, может, и не по важности, но самый богатый. Самый! Смекаешь? Случись что, тебя в яму посадят, и не вытащит тебя никто – ни Воислав, ни Путята. – Да понял я, понял, успокойся. Я же не враг себе, просто интересно. На вот, угостись орехами. Говоришь, значит, Серегей этот славный воин?