Однажды пулеметчик проснулся и в полумраке каземата увидел, что санитар стоит около стены спиной к нему и перебирает банки, встряхивает их, нюхает. Иринушкин решил: теперь самое время доказать, что он человек здоровый и нечего его держать в санчасти. Доказать это было нетрудно. Нужно тихонько подкрасться к Андрею и простреленной рукой отпустить ему такую затрещину, чтобы у санитара не оставалось сомнений: рука действует отлично. План был выполнен быстро и успешно. Но результат получился неожиданный. Фигура в белом пискнула, повернулась — и на Володю испуганно глянули большие девичьи глаза. Из-под красноармейской шапки, съехавшей от удара набок, выползла косица. Совершенно растерянный, подхватывая слишком широкие в поясе кальсоны, Иринушкин попятился и торопливо забрался под одеяло. — За что вы меня ударили-то? — гневно крикнула девушка. — Я сейчас же вызову сюда коменданта! Володя натянул одеяло до самых глаз. Прошло довольно много времени, прежде чем он решился спросить: — Кто вы? — Вот еще, — удивилась девушка вопросу, — я санитарка. — А на остров к нам как попали? — С батальоном. До этого утра Иринушкина навещал только Геннадий Рыжиков. Он приходил на несколько минут, спрашивал, как кормят, жаловался на то, что временный командир расчета «ничего не объясняет, а вовсю ругается», и торопил товарища: «Кончай болеть». Теперь же чуть ли не половине гарнизона понадобилось узнать о самочувствии пулеметчика. В комнату набивалось столько народа, что становилось нечем дышать. Володе скоро надоело это всеобщее беспокойство о его здоровье. Бойцы задавали ему вопросы, а сами смотрели на санитарку. У нее были аккуратные, как у школьницы, косы, короткий толстенький нос и на лбу неглубокие рябинки. Иногда она протестовала против такого оживления в санчасти: — Грязь только наносите. Бойцы, многих из которых Иринушкин видел впервые, отвечали ей: — Очень уж хороший парень этот пулеметчик, нельзя не проведать. Или: — Сами понимаете — фронтовая дружба. Это вранье так опротивело раненому, что хоть беги из Светличной. Однако все завершилось гораздо проще. Пришел Андрей Зеленов, прогнал лишних посетителей и сказал Володе: — Завтра — на позицию. Здоров. — Потный от волнения, он козырнул девушке: — Возражений не будет, товарищ военфельдшер? Тонкая лесть со стороны сурового и неизменно правдивого артиллериста изумила Иринушкина. Но он не раздумывал над этим. Мысли его были заняты совсем другим. От бойцов, побывавших в санчасти, он узнал, что накануне ночью на остров переправился стрелковый батальон. Что-то готовилось. __________ Такого многолюдья в крепости не бывало. Прибывшие стрелки расположились в пустующих корпусах. Чистили оружие. Заряжали запасные диски. Проверяли гранаты и подгоняли их к поясам, под правую руку. Все свободное время спали. На полу, без подстилки, ранец в изголовье. Командир батальона, молодой капитан с узкими усиками, почти не уходил с наблюдательного пункта. Бинокль натер ему красные полукружия под глазами. Он смотрел то на Новоладожскую косу, то на карту, развернутую на кирпичах. Вполголоса разговаривал с комендантом крепости, стоявшим рядом. Комендант был очень серьезен, с готовностью отвечал на все вопросы. — Прошу вас послать разведку, — обратился к нему молодой комбат. Хотя они были в равном звании, Чугунов поднес пальцы к козырьку. — Есть! В подземелье, где жили бойцы, коменданта встретил старшина Воробьев: — Смирно! Чугунов не принял рапорта. — Вольно. Он сел на нары и велел сесть бойцам. Ясно, без лишних слов капитан рассказал о предстоящей операции. Ей должен предшествовать ночной поиск непосредственно на позициях врага, на бровке. В поиск отправятся на лодке всего два-три человека. Капитан не скрыл исключительную опасность дела. Затем спросил: — Кто пойдет? В подземелье стало очень тихо. Чугунов всматривался в лица бойцов. Одни отводили взгляд: явно боялись, не назвал бы комендант их фамилию, другие смотрели спокойно, будто говорили: «На рожон не попру, а пошлете, так тому и быть». Но у многих опасность раздула озорной, дерзкий огонь в глазах. Комендант знал своих красноармейцев не только поименно. Он грустно подумал: «Отчего это самые хорошие люди, самые умелые и добрые так щедры, отдавая жизнь?» Встал Степан Левченко, одернул гимнастерку и сказал: — Разрешите мне, товарищ капитан. Чугунов тихо ответил: — Подбери сам еще двоих. Готовьтесь. Степан был, как обычно, весел, говорлив. Только когда передавал коменданту свой комсомольский билет и маленький черный медальон, — красноармейцы видели: у Степана дрогнули губы. Левченко тяготился молчанием товарищей. Он заговорил о медальоне: — Штука эта счастливая. Главное — номер у нее подходящий. Тринадцатый. Никто в полку не хотел брать, мне досталась. В пластмассовой трубочке, под привинченной пробкой хранился свернутый лоскуток бумаги с адресом далекого села, где мать бессонными ночами ждала сына… — Готовьтесь, — повторил капитан и вышел из землянки. Двоих товарищей для поиска Степану было нетрудно подобрать. Идти с ним люди не страшились. До темноты оставалось немного времени. Левченко отправился на причал. Лодку он выбирал обстоятельно и неторопливо, словно для рыбалки. Смотрел, хорошо ли просмолена, легка ли на ходу? Уключины ему не понравились, он их вынул и тут же начал строгать деревянные колышки-кочетки. Они, конечно, не держали так прочно весла, зато при взмахе не было ни малейшего стука. Втроем пошли на гарнизонную кухню. Повар налил в котелки до краев щей с мясом. Таких порций в крепости давно уж не видывали. Степан удивился. — Больно добрый ты сегодня, — заметил он повару. — Да что уж, — вздохнул тот, — хотите, еще добавлю… С наступлением сумерек лодка ушла на озеро. Всю ночь на наблюдательном дежурили комендант и комиссар. Расчеты у орудий сменялись через два часа. Каждый метр на бровке внимательно просматривался. Бойцы тревожно следили, что там происходит. Вернулась лодка засветло. Разведчики тотчас поднялись на башню Головкина. Долго показывали они командирам, где у фашистов скрыты пулеметные гнезда, орудия, склады, где вторая линия окопов. В подземелье не спали. Бойцы ждали рассказа о поиске. Но Степан отвечал нехотя: — Погостевали у фрицев… Он клевал носом. Наконец взмолился: — Дайте выспаться. Глаза слипаются, сил нет. Но его товарищи долго еще рассказывали, как с озера повернули они к косе, как высадились на камни и замаскировали лодку гнилым, лежалым сеном. Потом поползли к блиндажам. Здесь притаились, услышав говор. Запиликала гармоника. Один из бойцов (он сам и рассказывал об этом) предложил: «Хорошо бы гранатой шарахнуть». Левченко ему ответил шепотом: «Стрелять я в тебя не стану, а задушу своими руками». Поползли дальше, припадая к земле, чуть дыша. Видели пушки, нацеленные на крепость. Стволы пулеметов чернели в амбразурах и тоже грозили Орешку. В эти минуты, когда казалось, что даже стуком сердца можно себя выдать, разведчикам всего больше нужны были глаза. Глаза, как у кошки. Чтобы видеть во тьме. Все высмотреть, разузнать. Едва лишь на Ладоге обозначилась розовая неширокая полоса, разведчики двинулись обратно…