Потому что он высокомерен? Да, но не слишком. На самом деле в этом я ему даже завидую. Потому что он такой большой и страшный? Он никогда не делал мне больно, и я знаю, что никогда не сделает. Так почему же? Потому что это что-то новое. Потому что я никогда не делала этого раньше. Я просто-напросто не знаю как. Это небезопасно. Не могу сказать, намеренно ли сорвались с моих губ следующие слова, но я их все равно произнесла. – Потому что я не знаю как. – И тут я понимаю, что мой взгляд прикован к его губам. Я могу сказать это, потому что они приближаются, когда он наклоняет голову. – Целоваться или быть храброй? Потому что я могу помочь тебе с первым, если хочешь? Вопрос мог бы показаться кому-то другому высокомерным. Но Келлин говорит это так мягко, так открыто, что я знаю, – его волнует мой ответ, а отказ причинит ему боль. Потому что на этот раз он действительно показывает свои чувства. Он позволяет себе быть уязвимым. Ради меня. И если он может сделать это для меня, могу ли я сделать то же самое для него? Тело Келлина останавливается всего в парочке дюймов. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он задал мне вопрос. Решать только мне, хочу ли я быть храброй или нет. Келлин только показывает мне дорогу. – Да. Это слово – едва уловимый звук, но Келлин отчетливо слышит его. Глава 21 Келлин гораздо нежнее, чем я себе представляла. Когда он позволяет своим губам встретиться с моими, прикосновение настолько мягкое, что из моих легких вырывается стон. Я чего-то жду. Неужели ты просто вдруг понимаешь, как целоваться? Или, чтобы научиться, требуется несколько попыток? Должны ли меня охватить чувства или что-то в этом роде? Ведь в основном я в ужасе, потому что не знаю, что делаю, а Келлин просто стоит рядом. Поцелуи должны быть такими неловкими? Словно почувствовав мое напряжение, Келлин берет в свои руки мое лицо, чтобы успокоить. Нет, чтобы наклонить мою голову. А потом его губы обхватывают мою верхнюю губу, мягко дергая. Он отстраняется и повторяет движение, прежде чем обратить свое внимание на мою нижнюю губу. Вот тогда все меняется. Что-то с легким щелчком встает на место. Прикосновение его губ отдается внутри меня до самых кончиков пальцев ног. Мой страх испаряется, и нет ничего, кроме меня, этого парня и наших губ. А потом я целую его в ответ. Потому что теперь я понимаю, почему ради этого Темра всегда хочет улизнуть из дома. Это чудесно, это освобождает и удаляет все остальные мысли из головы. Ни беспокойства, ни страха. Только тепло и губы, прижатые друг к другу, а затем и прижатые друг к другу тела. Келлин притягивает меня к одному из деревьев и целует еще крепче. Это мне нравится даже больше. Его руки скользят от моих щек вниз к ладоням, где он переплетает наши пальцы и поднимает их высоко, прижимая к дереву над моей головой. Лай собаки за моей спиной должен насторожить, но по какой-то причине он только делает поцелуй более захватывающим. Его единственная цель – помочь мне стать ближе к парню, который всегда защищал меня и старался узнать. Я хочу сделать то же самое и для него. Отстраняюсь, чтобы сказать: – Я собираюсь сделать для тебя оружие. Ему требуется мгновение, чтобы сфокусировать свой взгляд на мне. – Не знал, что поцелуй был сделкой. Я ухмыляюсь. – Не был. Но я все равно хочу изготовить для тебя меч. – Только если при этом ты сможешь оставаться в безопасности. – Хорошо. И тогда я чувствую себя глупо. Поцелуй был великолепен, а я прервала его, чтобы сказать какую-то ерунду. Страх и неловкость возвращаются. Как я могу смотреть на Келлина после этого? – Сделай вдох, – говорит он, не предпринимая никаких попыток, чтобы отойти от меня. – Не надо паниковать. Я прикусываю губу, чтобы не сказать еще какую-нибудь глупость, но мой взгляд предательски опускается к губам Келлина. – Если ты хочешь снова поцеловать меня, – говорит он, – тебе нужно только наклониться вперед. Могу гарантировать, что всегда отвечу на твой поцелуй. Начать самой? О нет, я не могу этого сделать. Будет ли это чувствоваться иначе, если я начну? Что, если я сделаю это неправильно? С его губ срывается смешок, когда он наклоняется в сторону, к моему уху. – Что у тебя в голове? – Много чего, – бормочу я. – Может, это поможет. Его губы обводят контур моего уха, затем Келлин целует меня в шею. Когда я впервые за всю свою жизнь издаю какой-то непонятный звук, Келлин на секунду замирает, но потом продолжает целовать это место. Он проводит по моей шее кончиком языка, слегка посасывает, покусывает зубами, прежде чем возобновить поцелуй. Я умираю. Из меня вырываются самые неловкие звуки, но я не знаю, как остановиться. Он проявляет милосердие, поднимая голову. Я могу дышать всего полсекунды, прежде чем понимаю, что Келлин двигается к противоположной стороне моей шеи, чтобы проделать то же самое и там. Затем мои мысли уносятся прочь, и их место занимает что-то другое. Нужда. Я притягиваю его лицо к своему, чтобы снова ощутить вкус его губ. Он улыбается. Я это чувствую. Высокомерный. Но я осознаю, что тоже улыбаюсь. Мне кажется, я уже несколько часов стою у этого дерева. Потому что, когда Келлин отступает, везде уже темно. Я даже не замечала холода, пока он не перестал прикасаться ко мне. – Если мы не вернемся в дом, кто-нибудь пойдет нас искать, – говорит Келлин, тяжело дыша. Что-то восхитительное переворачивается у меня в животе, когда я понимаю, что он, запыхавшись, разговаривает так взволнованно из-за меня. – Хорошо. Но я не двигаюсь. Я словно прилипла к этому дереву. Моя голова приятно затуманена. Закрываю глаза, смакуя то, что только что произошло, позволяя себе прочувствовать воспоминание об этом. А потом я снова ощущаю его губы. Последнее сладкое напоминание. Он хватает меня за руку и тащит прочь. Ноги у меня одеревенели от того, что я их почти не использовала, а губы покалывает. Келлин останавливается прямо перед домом и гладит меня по волосам. «Он приводит их в порядок», – осознаю я. Это только заставляет мое лицо покраснеть. Он берет меня за руки и пытается затащить внутрь. – Мы должны войти по отдельности, – торопливо говорю я. Он поворачивается ко мне. – Потому что тебе стыдно показываться со мной на глазах у моей семьи? – Нет, чтобы никто не заподозрил, чем мы занимались. – Зива, при одном взгляде на тебя понятно, что ты делала.