Маша сильно, наотмашь ударила Наташу по голове. Наташа упала внутрь кабинки, взмахнула руками, чтобы не потерять равновесие. — Разреши мне помочь! Она увидела большие испуганные глаза. Глаза человека, который вдруг понял, что натворил и не знает, как выбраться из ямы, в которую провалился. А затем Маша прыгнула вперед, целясь кулаком в переносицу, чтобы наверняка, чтобы сломать! Голова Наташи дернулась. Раздался громкий хруст, словно где-то рядом раздавили сырое яйцо. И следом другой звук — гулкий удар обо что-то металлическое или… Наташа осела на пол, оставляя затылком на сером унитазе кровавый след. У нее был удивленный взгляд, словно она только что узнала кое-что новое. Накрыла серая пелена, холодный ветер коснулся щёк и высушил слёзы. — Их так много под снегом, — слова вырвались сами собой. Она не поняла о чём это, зачем это… Маша взяла Наташу за волосы, резко дёрнула. — Я знаю, чем ты можешь помочь, — шепнула она. — Выбей из головы всё, что только что наговорила. Или в следующий раз я тебе помогу, сечёшь? Одни проблемы от тебя, блядь. — Убьёшь меня? — слова застревали в горле вместе с кровью. — Пока… нет. — Маша стёрла кровь с Наташиного лица. — Хватит с меня этого… Но ты же типа ясновидящая. Должна понимать, что будет, если начнёшь нести чушь про меня, да?.. Наташа попыталась кивнуть. Картинки всё ещё сменяли друг друга перед глазами. Как яркие, сочные фотографии, одна за другой: окровавленные простыни, стеклянный взгляд, скрюченная мужская рука, нож, тёмные подсыхающие лужи на полу… Как же страшно! — Я могу помочь, — выдавила она. — Я знаю, ты не виновата, Маша… — Это мой Ад, тут помощь не требуется. Маша отпустила её и вышла из кабинки. Хлопнула входная дверь. Стало тихо. Наташа несколько минут лежала, скрючившись, около унитаза, пыталась подняться, но не могла. Руки безвольно елозили по влажному кафельному полу. В голове снова что-то хрустнуло, как яичная скорлупа. Кто-то закричал. Наташа закрыла глаза и позволила сознанию упорхнуть следом за серой безмятежной пеленой 2. Надя непрерывно всхлипывала, и в этом всхлипывании вспоминалось Грибову его детство. На шестой день рождения ему подарили щенка. Крохотного белого лабрадора. Щенок был еще маленький и едва умел ходить. Родителей предупредили, что щенок будет первое время скучать по своей маме, а потому громко скулить. Грибов заранее настроился на то, что лабрадор Тишка будет плакать. Но Тишка не скулил. Он всхлипывал. Челюсть его дрожала, глаза наливались тоской и из горла вырывался короткий жалостливый всхлип, сопровождающийся шмяканьем влажного языка по носу. Так Тишка выражал свою тоску и боль по утрате. Так вот Надя почему-то напомнила Грибову маленького белого лабрадора. Он не мог отделаться от этой мысли, когда обнял её в больнице, усадил на кресло в коридоре, утешительно шептал что-то в ухо и гладил по голове. Надя всхлипывала. На сетчатом стуле в больничном коридоре одиноко лежали вещи Наташи — рюкзак, сменка, одежда, всё, что привезли со школы. Неопределенность давила, как тысячепудовая гиря, подвешенная к шее. Тут же в коридоре крутился обеспокоенный Крыгин. Он встретил Надю на дороге в поселке, когда она бежала через снежные сугробы в сторону вокзала — растрепанная, в платье и валенках, с развевающимися волосами и раскрасневшимся от слез лицом. Надю била истерика, она не могла связать и двух слов. Твердила про больницу и Наташу. Крыгин был на автомобиле, поэтому чуть ли не силой затащил Надю в салон, напоил донормилом (люди за сорок просто обязаны возить с собой аптечку) и постепенно выудил из неё нужную информацию. Антон Александрович почему-то Грибова раздражал. Именно здесь и сейчас. Не к месту была его высокая сутулая фигура, не нужна была эта вялая сочувствующая улыбка, беглый взгляд и эти длинные ладони с тонкими пальцами, которые постоянно терлись друг о дружку, словно пылкие любовники. Ненужный здесь человек. Не сейчас. — Спасибо за все, — подошел к нему Грибов. — Но мы тут, понимаете, хотим остаться втроем… Улыбка Крыгина слегка завяла. Он покосился на Надю, пробормотал: — Конечно, я понимаю. Но даже боюсь представить, что за мысли будут меня мучить, если уеду прямо сейчас. Ждать вашего звонка будет еще невыносимей, чем постоянно смотреть в коридор, в ожидании врача. — С чего вы решили, что я вам позвоню? — зашептал Грибов, подавшись внезапным эмоциям. — Вы меня нервируете. Можно мы, ну, как бы, сами будем решать свои проблемы? Крыгин поднял вверх руки с открытыми ладонями: — Если вам так угодно, Артем. Не хотел сделать ничего плохого. — Спасибо. Простите, не знаю, что на меня находит. Надеюсь, вы поймете… — Со всеми бывает. Он направился по коридору в сторону лестницы. Грибов некоторое время наблюдал за его высокой фигурой в темном пальто, закрывающим ноги ниже колен, затем вернулся к бывшей, присел рядом с ней. — Я эту сучку малолетнюю убью, — произнесла внезапно Надя, глотая слёзы. — Шкуру с нее спущу. Глаза выколю. Разобью тупую башку. Она говорила спокойно и даже тихо, разглядывая серый пол, по которому расползались коричневые потеки от талого снега с ботинок. Бахилы он не купил, да и вообще забыл обо всем на свете. — Из-под земли достану, — говорила Надя. — Она от меня никуда не денется. Малолетняя сучка. Уродина. Тварь. Всхлип. Грибов, не сомневаясь больше, крепко прижал Надю к себе. — Успокойся, солнце. Не надо так. Тише, тише. Еще ничего не известно. Надя вздрагивала. Вздох — всхлип — вздрогнула. Вздох — всхлип — вздрогнула. Под весом Грибова она расслабилась, обхватила его плечи руками и, уткнувшись в грудь, тяжело расплакалась. Сквозь приглушенный плач доносилось: «Убью… голову… живой не уйдет…» Потом стало легче. Выплакавшись, Надя успокоилась. Грибов купил ей чай, а себе — сок в бутылочке, хотя, безусловно, хотелось чего-нибудь покрепче. Спустился на улицу перекурить. На улице около машины ждал Крыгин. Приметив Грибова, он приветливо заулыбался, словно и не уходил какое-то время назад. — Артем, вынужден вас обрадовать, — сообщил Крыгин радостно. — Я кое-что узнал. Некоторые связи помогают, знаете ли. Пока операция идет успешно. Если позволите, состояние Наташи удалось стабилизировать. Она в коме, но в стабильной, без угрозы жизни. Всё должно быть хорошо. Грибов улыбнулся, скрипнув зубами. И что этому козлу надо от их семьи? — Вы просто молодец, — сказал он сухо, ощущая, как поднимается внутри плохо контролируемая злость. Старая знакомая. Проснулась с утра, да все никак не заснет. — Так о нас заботитесь. Уголок рта Антона Александровича вздрогнул: — Простите? Грибов подошёл ближе, закусывая зубами сигаретку. Закурил. Произнёс неторопливо, едва слышно. Потому что если бы повысил голос, то точно бы сорвался. — Что вам от нас надо? Чего вы вообще ошиваетесь тут? Я же русским языком сказал, что не надо. Попросил? Дайте нам побыть наедине друг с другом. Посторонних не надо, слышите? Не хотим. Крыгин, слушая, все ожесточеннее тер одну ладонь о другую. На плечах у него еще не растаял снег. Снежинки застряли и в волосах. Потом он сказал: — Грубо, Артем, грубо прогонять человека, который вам помогает. — Помогает? — вспыхнул Грибов и едва сдержался, чтобы не заорать. — Да чем вы, черт возьми, помогли? Задурили голову Наде, вот и все дела. Она ведь верит, что какие-то там вещи умеет делать. Колдует якобы по-настоящему. Это как? Это помощь? — А вы не верите, Артём, я знаю, — сказал Крыгин, тоже закуривая свои, тонкие, женские. — Но ведь это не значит, что колдовства не существует, да? — К чёрту колдовство. Вот оно к чему приводит. Надя должна ребёнка воспитывать, а не с картами или воском за столом сидеть. — Этот ваш черт, если позволите, слишком бьет по ушам, — Крыгин поморщился. — Вы бы предпочли, чтобы ваша бывшая жена продолжала запивать любую проблему алкоголем и антидепрессантами и не вставала бы с дивана? Грибов поверхнулся. — Откуда вам?.. — Через год или полтора её бы нашли мертвой, захлебнувшейся в собственной блевотине, потому что доза, которую она принимает, показалась бы слишком слабой. — продолжал Крыгин, наращивая темп, выстреливая словами. — О, да, Артем! Сваливать на меня проблемы вашей бывшей — это гениально. Чертовски, как вы говорите, правильные мысли! А я вам вот что скажу, — он зашептал еще быстрее. — Ничего вы не понимаете. У Нади дар! Она ведьма по крови. Её место в посёлке! Обязательство. Перестала пить — это раз! Обратила внимание на дочь — это два. Вам разве плохо живется сейчас, а? Плохо? Вы же теперь души в ней не чаете. Признайтесь, размышляете о том, чтобы приехать на выходные, обнять, поужинать вместе. Есть такое, Это, если позволите, три! А случившееся с Наташей — нелепейшая случайность. Стечение обстоятельств. Ничего более. — А почему сразу не проклятие? — огрызнулся Грибов, понимая, что проигрывает словесную перепалку. — Почему бы вам не развить тему про порчу, которую якобы накладывает какая-нибудь ведьма из соседнего поселка? Я это уже слышал от вас. Занятный же бред! — Вы мне не поверили? — Охотно поверил. Я еще в оборотней верю, в домовых, в вампиров с ожившими мертвецами. Мне легко навешать лапшу на уши. А знаете кому еще легче? Наде. Не знаю, зачем вы это сделали, но у вас отлично получилось. Крыгин чуть отстранился. — Знаете, что? Приезжайте на выходные, милости прошу в гости. Сами всё увидите, — произнёс он, стряхивая снег с плеч. — Если внезапно вспыхнувшей любви к бывшей не достаточно. — Чтобы я вас тут больше не видел, — резко произнес Грибов, увидев, что Крыгин пытается еще что-то добавить. — Я завтра же перевезу Надю из дома обратно в город. Даже если вы правы. Вернее, тем более, если вы правы. Все эти вещи с Надей… — он запнулся, вспоминая почерневшие яйца в курятнике. — Вы что-то с нами делаете. Со всей моей семьей. Крыгин молча докурил, притоптал окурок носком ботинка.