Странный звук, похожий одновременно на шлепанье босых ног и на хлопок ладоней повторился — шлеп! — и тени, ползущие по коридору, замерли, вытянув кривые черные руки. Кто они? Откуда взялись? Слезинка выкатилась из Наташиного правого глаза, поползла по щеке и сорвалась на пол. — Не надо. Я не хочу… Как будто её кто-то спрашивал. Бабушка говорила: Так надо. Я передаю тебе мир и все-все двери, которые ты сможешь в нём открыть. Ноги сами несли вперёд. Наташа осторожно обогнула застывшие человеческие силуэты, дотронулась до дверной ручки кладовки, провернула. Дверь открылась бесшумно, втянув прохладный воздух внутрь. А ведь Цыган любил играть в «ладушки». Бил могучими мозолистыми ладонями и хрипло хохотал над получившимся звуком. В свете лампочки плавали встревоженные пылинки. Наташа разглядела в кладовке несколько деревянных полок. На них — смятые картонные коробки, деревянные ящики, какая-то мелочь вроде ржавой велосипедной цепи, набора инструментов, увесистого гаечного ключа, гнутых гвоздей в трехлитровой банке. — Что?.. — шепнула Наташа, вытирая слезы. Показалось — всего лишь краем глаза заметила — что тени вновь пришли в движение. Она боялась обернуться. Знания в голове путались, терялись, рвались. — Что мне делать? Надя положила ладонь на колоду. Ощутила холодный картон. Влагу. Шершавую поверхность карт. На мгновение ей показалось, что она снова маленькая десятилетняя девочка, которая сидит на скрипучем деревянном стуле в комнатке под лестницей. А перед ней за столом — мама. Гадает, беззвучно шевеля губами. Хмурится. Крестится. Надя убрала руку. Новая колода. Пластик. Сухой, черт побери, пластик. — Что-то не так? — спросила Оксана. — Нет, всё… в порядке. Я думаю, как начать и что вообще делать. Нет опыта, знаете ли. — А вы доверьтесь внутреннему чутью, — сказала Оксана. — Меня оно всегда выручает. Рука снова легла на колоду. Надя нащупала кончиками пальцев верхнюю карту, перевернула. Сквозь пластиковый прямоугольник внезапно проступило другое, дрожащее, как обман зрения — старенькая карта, обтертая по краям, с выцветшей картинкой. Запахло какими-то травами, холодным водяным паром. Надя втянула воздух носом, прикрыв глаза. Сухо треснуло полено в печке. Наваждение развеялось. Перед Надей лежал новенький и красочный валет пик. — Дурная весть, — пробормотала она, хотя могла поклясться, что секунду назад понятия не имела, что означает эта карта на верху колоды. — Да-да, выпадало мне такое, — закивала Оксана. — А на следующее утро сдох Пижон, наш пес. Кто-то его отравил. Я грешу на одну девку заезжую… — Подождите. Сейчас посмотрим, что выпадет следом. Судьбы строятся не на «раз-два». Это же целая линия, цепочка. (И откуда эти знания в голове? Как туда попали?) Надя поняла, что замерзла, хотя щеки горели от жара. В гостиной натопили хорошо, и всё же мороз пробежал по позвоночнику, коснулся затылка, шеи. Захотелось закутаться во что-нибудь теплое. Свитер с высоким горлом не спасал совершенно. Она вновь положила ладонь на колоду. Холодные карты. Ледяные! И словно сквозь них течет по пальцам, поднимается по руке к голове странная необъяснимая дрожь. Следующая карта. Крестовый туз. Тени возникли за спиной Наташи. Она чувствовала их, ощущала мёртвый потусторонний холод. И хотя совершенно не понимала, что надо делать, шагнула в кладовку, под масляной свет лампочки. Страх накатывал волнами, нестерпимо хотелось сбежать отсюда, вернуться в уютную тёплую гостиницу, к родителям. Наташа скрестила руки на груди, втянула голову в плечи, чтобы хоть немного согреться. Осмотрелась. Мятые картонные коробки. У одной насквозь промокло дно. У другой торчал оборванный край. Из коробки под окном свисали куцые ветки искусственной елки. Наташа закрыла глаза и увидела — тени за её спиной протягивали руки, но не могли дотронуться. У этих теней не было сил, чтобы что-то сделать. Они давно растворились в энергетике дома, им оставалось только прятаться по углам в темноте. За закрытыми глазами мельтешили картинки. Старые черно-белые фотографии из альбома воспоминаний. Множество фотографий. (Что же я ищу?) Шагнула вперед. Пальцы коснулись холодной деревянной поверхности. Шершавые доски, щели между ними. Коробка. Открыла глаза. Запустила в коробку руку, нащупала что-то, вытащила. В раскрытой ладони лежали старые, разбухшие от влаги игральные карты: почти выцветший пиковый валет и крестовый туз с надорванным левым углом. А под тузом ещё. — Надо взять снова, — сухо заметила Надя. Потому что знала (каким-то невероятным образом), что следует снять еще как минимум две карты. Мама в таких ситуациях говорила: Путанная судьба, да интересная Два короля — пиковый и бубновый. Надя подумала, положила одного справа, другого слева. — Ждет разочарование, это, во-первых. Близкий человек тебя обманет или предаст. И еще… — Надя взяла карту, перевернула. — Чья-то смерть. Хорошего человека или плохого — не разобрать. — А вытяните одну или две следом, — попросила Оксана. Крыгин принялся осторожно пережевывать пирог. Из колоды вышла мелочь — двойки и тройки. Надя смотрела на выстроившуюся цепочку и понимала, что основные события сконцентрировались вокруг пикового валета. В судьбе завязался узелок. А те короли, что столпились вокруг, могли этот узелок размотать. Что означал крестовый туз? Что-то про поворот судьбы, резкий скачок. Кажется так. Надя не заметила, как вновь положила на оставшуюся колоду ладонь. Карты потеплели, но оставались чуть влажными. В Надином воображении это была мамина колода. И никуда от этого не деться. Проходи! Кто-то шепнул на ухо, и Наташа едва не завопила от испуга. Обернулась. Никого. Тени пропали. Карты, зажатые в руке, были холодные и влажные. Сколько лет они пролежали здесь? — Пора возвращаться, — пробормотала Наташа. Поиграли в мистический дом, и хватит. Как будто ей в школе не хватало забот, так ещё и тут напридумывала всякого. Это же бабушкин дом, родной, знакомый. Он не мог вот взять и измениться за несколько дней. Не мог стать чужим. Наташа сделала шаг в сторону коридора, но дверь резко и шумно захлопнулась перед ее носом. Почти сразу же погасла лампочка. Кладовая погрузилась в непроницаемую темноту, и Наташа на физическом уровне ощутила, как чернота, словно вязкая и холодная субстанция, проникает сквозь её кожу, сквозь каждую пору на теле, заливается в уши, в глазные яблоки, в ноздри и рот. Закрыть глаза! Укрыться чернотой, как одеялом! Проснуться! Сейчас же! Зловонное дыхание старого человека. Шлеп! Звук у самого уха. Шлеп! — Не надо! Шлеп! Что-то коснулось её запястья. Что-то холодное, скользкое, шершавое. Наташа взвизгнула, карты выскользнули из рук, зашелестели в темноте. Не надо! Не надо! Не надо! Наташа оступилась, взмахнула руками, и поняла, что падает — падает прямиком в снег. Чернота перед глазами рассыпалась миллионами ярких звезд. Ледяной ветер набросился, как голодный пёс, а за шиворот набился снег. Наташа села на коленях, не обращая внимания, что холод мгновенно скрючил её пальцы. Кругом развалились сугробы, из которых то тут, то там торчали голые деревья, кустарники. Справа, метрах в пяти, размазался над землёй крохотный домик с заметённой снегом крышей и закрытыми ставнями окнами. Слева, увидела Наташа, тянулся сетчатый забор, калитка, а за калиткой — бабушкин дом, заднее крыльцо. — Привет! — женский голос.