— Вы, доктор Синь, так и не сказали, почему меня вызвали? — я ловко схватил палочками теплую маленькую пампушечку и зажевал. Следом еще одну. Доктор молчал. Я съел еще две баоцзы. — Вы помните, — его голос изменился, зазвучал словно из глубокой ямы, — нашу первую встречу в Шанхае? — задумчиво произнес Синь, щурясь, словно пытаясь напрячься. — Да, помню, мы встретились с вами в номере 989, — я помнил, будто это было вчера. — Вот и я помню, — очень грустно, почти печально произнес он. — Двенадцать лет уже прошло, а я все не могу забыть тот ваш визит. Мне перестал нравиться настрой химика, что-то зловещее надвигалось. Не сдал ли он меня? Холодок пробежал по спине. Я аккуратно, как бы невзначай посмотрел по сторонам. Интересно, где капитан? Может, его уже скрутили, а на мне доказуху собирают? Ненавижу такие переходы из спокойного состояния в резко тревожное. — Доктор Синь, вас что-то тревожит? Что-то произошло? — наклонившись к нему и заглянув в глаза, по-доброму спросил я. — Что-то тревожит? — переспросил он. — Меня? — он громко выдохнул. — Двенадцать лет я живу в каждодневном страхе. Да, я так и не смог научиться жить в страхе. Я боюсь расстрела, боюсь сознаться, боюсь быть схваченным, у меня нет семьи, я совсем один, я не могу потратить деньги, которые вы мне платили, но хуже всего, что вы загнали меня в эти лаборатории, где смерть витает в воздухе, — он вдруг так сжался, словно из него вышел дух. Мне показалось, что мы провалились с ним в одинаковые похожие состояния, только у меня тревога, а у него страх. — Вы думаете, эти лаборатории — то, о чем я мечтал? Там и трети моего таланта не раскрыть, я перестал верить в себя, эх… — печально, словно перед эшафотом, выдохнул доктор. — Вы не верите, потому что боитесь. Вы боитесь, что не сбудется то, во что вы хотите верить. Выбросьте страхи из головы, будьте внимательны, ничего не бойтесь и увидите, как у вас начнет получаться все, что только представите, — я попытался поддержать химика. — Вам было когда-нибудь страшно, или вы смелый? — химик посмотрел на меня, прищурившись, словно целясь в какую-то невидимую мушку винтовки, где в финале в качестве мишени стоял я. — Смелость — это не отсутствие страха, смелость — это желание преодолеть его и сделать то, что должен, — сказал я и решил разрядить обстановку, доев баоцзы. Взяв палочками одну, смачно макнул в соус, принялся жевать. — Вынести вирус из лаборатории в контейнере невозможно, поэтому я принес его в себе, — тихо произнес «Водяной», продолжая держать маску на бороде и глядя мне прямо в глаза. Пампушка, хорошо пережеванная и уже было проглоченная, застряла в горле. Словно ужаленный роем пчел, я понял опасность. Я вытянул шею, пытаясь проглотить не желавшую лезть внутрь пампушку, но лишь протянутый химиком стакан чая помог мне в этом. Я сделал несколько глотков, отложил палочки и машинально отодвинул баоцзы и соус. — Для меня этот вирус совершенно безопасен, — хладнокровно пояснил собеседник. — Да, я понял. Я внимательно слушал, что вы говорили, правда, не ожидал, что все произойдет вот так. — Вам страшно? — не меняя леденящего оттенка в голосе, спросил он. Желание играть в наставника и философствовать о страхе и смелости у меня больше не возникало, хотя страха не было. — Нет, мне не страшно, — я сложил руки в кулак, положа перед собой. — А почему такой способ передачи «подарка»? Почему мне? Это можно было сделать через того, с кем вы поддерживали связь, — мне стали интересны мотивы Синя. — Я хотел вам отомстить, хотел, чтобы вы тоже испытали страх, — сказал он прямо, без утайки и, подумав секунды три-четыре, добавил. — Сначала хотел отомстить, а когда передумал, было уже поздно. — «Перед тем как мстить, вырой две могилы». Это слова Конфуция. Я уверен, вы их знаете, — процитировал я классика. — Мне могилу вы уже вырыли давным-давно, — подняв брови вверх, безразлично ответил ученый. — Расскажите, пожалуйста, как мне теперь себя вести, что делать? — попросил я вежливо. Я был спокоен, руки не тряслись, волнения не было. Вряд ли, если бы его целью было убить меня, он так долго и тщательно рассказывал обо всем. — Вирус начнет проявляться часов через семьдесят, раньше диагностика не сработает. Симптомы: слабость, головокружение, чувство тревоги, заложенность носа, одышка, насморк, галлюцинации, кашель, озноб, учащенное сердцебиение, высокая температура, диарея, боль в мышцах, паника, кровохарканье, ломота в мышцах, боль в горле, агрессия, бессонница. Какой из них проявится первым или, может, несколько, неизвестно. Планируемая смертность среди здорового населения не менее 25 %. Хронические заболевания, ожирение, слабый иммунитет — смертность выше 65 %. После обнаружения у вас будет пять-шесть суток, дальше бессмысленно, вирус победит. — Я понял, спасибо, есть ли что-то для вирусологов? Данные, тесты, строение? — Да, я все переслал Чжанчжи, — ответил китаец. — Это кто? — удивился я. Что это еще за передаточное звено к нам тут затесалось? — Это ваш человек, с кем я работал, — пояснил китаец, подчеркнув прошедшую форму отношений. Марк, судя по всему. За всеми этими событиями я совсем забыл узнать его китайское имя. «Чжанчжи» в переводе с китайского означало «красивый и выдающийся». Капитан, видать, не особо скромничал, выбирая себе китайское имя. Я мысленно улыбнулся, вспомнив сцену из фильма: «Царь, здравствуйте, царь, царь, царь», — и если бы в этот момент царь протянул руку нашему нескромному капитану, то услышал бы от Марка: «Красивый и выдающийся». Интересно, его бы посадили на кол? — У вас есть вакцина? — уточнил я. — Не знаю точно, думаю, нет, — предположил Синь. — Сейчас над ней наверняка работают, но у меня в любом случае к ней нет никакой возможности добраться. Возможно, ее разрабатывают там, в Америке, все данные по ней уходят туда под видом согласования. Наши лаборатории делают больше подготовительную работу, всю сборку делают в США. Поэтому и коронавирус из нашей лаборатории не мог просто так выйти. У нас его просто не было. И правительство это знает, это США нам его подкинули. Но наши органы проверяют все исходящие документы и посылки, идущие за стены лабораторий, что-то должно быть и у нас. — Нам в такой сложный момент особенно нужна ваша помощь, умру я или нет, не самое главное, я хочу попросить вас продолжить работу с нами. Мы, я имею в виду все человечество, находимся на краю пропасти, в которую нас толкают США, Гейтсы и мировое правительство. Я не хочу, чтобы русские или китайцы умирали от придуманных ими вирусов. Я не хочу, чтобы погибали граждане других стран. Нам нужна ваша помощь, это очень важно. Вы, зная, насколько опасен этот вирус, уверен, и сами понимаете, что сейчас важна взаимопомощь, — доктор слушал молча… — Америка никогда ни в чем не сознается, их главная задача — обвинение в эпидемии Китая, им нужно спихнуть все на кого-то, в этом случае на Китай. Подумайте, кого можно еще привлечь к нашей работе? Только, пожалуйста, очень осторожно, не рискуйте. И подумайте, как нам собрать доказательства участия во всем этом США. Любые данные, любые факты помогут нам выстоять против американской агрессии… Доктор внимательно слушал, время от времени кивая головой. — Эти маски не защищают, — безразлично произнес доктор, кивнув в мою сторону и натянув на нос свою. — Я подумаю, а вам лучше как можно быстрее добраться до больницы. Если уничтожат Россию, уничтожат и Китай, эти подонки, так называемое мировое правительство, ни перед чем не остановятся. Все испытания заканчиваются к началу сентября, значит, в конце октября — начале ноября на вашу страну может быть осуществлена атака. Может, это будут не США, может, какие-то надгосударственные силы, я не знаю точно. Надеюсь, вы успеете подготовиться. — И все-таки я не понимаю, почему эта биологическая война будет развязана против России? — спросил я, глядя в глаза китайцу. — Вы меня извините, но то ли вы издеваетесь надо мной, то ли не читали Сбигнева Бжезинского. Говоря откровенно, я уже давно не встречался с трудами Бжезинского. Да, я помню гадости, которые он писал о нашей стране, о ее развале. И то, что почти все сбылось, но его труды не являлись моей настольной книгой. Его фамилия ассоциировалась у меня с падающей на бетонный пол ложкой. Я решил не экзаменовать китайца и свернул тему. Этот политолог и советник ЦРУ в 1969 году написал занимательную книжку «Технотронная эра». Книга закрытая, спецхран, ограниченный допуск и т. д. Читали лишь имевшие прямое отношение к «проблематике». Любые конспирологи, желавшие продвинуться на своем пути, должны были для начала как минимум познакомиться с ней. Бжезинский еще 50 лет назад писал о возможностях в будущем установить тотальный контроль над людьми, над их социальной и политической активностью. Любой, кто сталкивался с этой книгой, был сражен наповал. Книга небольшая, страниц 290 или 300, но весьма познавательная. Где-то в середине книги, странице на 157–158-й помню, нарвался на строгую безжалостную констатацию: СССР не в состоянии создавать современную, конкурентную, способную пользоваться спросом на мировых рынках продукцию. Равно как и не способен удовлетворить запросы внутреннего потребления даже с учетом, что они в высшей степени примитивные. Даже в сравнительно элементарной отрасли промышленности, такой как автопром, писал Бжезинский, СССР не в силах создать что-то более-менее внятное, прибегая к помощи других стран, в частности, итальянцев. Удивительно, сколь долго, подумал я, мы «наслаждались» корытами с названием «Жигули». Бжезинский отмечал катастрофическое отставание СССР в создании электронной вычислительной техники, полупроводниковых и лазерных устройств. Советник ЦРУ писал об отставании в области производства пластмасс, равно как и в методиках управления производствами, трудовых отношениях, психологии, социологии, теории экономики и комплексного анализа. Но самым впечатляющим было то, что он четко называл причину: строгое отделение секретных военных исследований от остальной экономической деятельности, научные открытия шли лишь на военку и получали свое развитие в мирной промышленности лишь по прошествии длительного времени, когда почти полностью устаревали. Читая такое, понимаешь — истина. Истина, которой 50 лет. Впечатление, что ни хрена за полсотни лет не изменилось. Именно по этой причине книга была засекречена. — Все будет хорошо, мы все сделаем, от вас ждем любую информацию, — я сделал паузу на несколько секунд. — Странно, что вы это понимаете, а руководство вашей страны нет. Ведь если бы они понимали, передали бы все официальным путем? — засомневался я. — Они сами не знают, что происходит в этих лабораториях. И даже в США, мне кажется, не всё знают. Эти лаборатории, как и другие, разбросанные по всему миру, работают, скорее всего, на мировое правительство, а не на страны. Цель мирового правительства — столкнуть лбами все страны, чтобы все передрались, ослабли, выдохлись и сдались мировому тайному правительству. — Ясно, — я внимательно слушал доктора и видел в его глазах страх и даже мольбу. Нет, с такими глазами, молящими и верящими, он меня бы не сдал. Неужели его так пугает этот вирус? — Подумайте, как сделать так, чтобы появление у вас вируса и вакцины, я верю, что вы создадите ее, не вывело на меня, — доктор высказал, вероятно, терзавшую его все это время тревогу. — Обязательно. Я рад, что вы с нами. Не злитесь на меня, если бы мы тогда не познакомились, неизвестно, как сейчас бы развивалась судьба человечества, — я взял масштаб покрупнее, чтобы химик утер свои сопли и продолжил, как раньше, добывать для нас секретную информацию. Ум, верность, хитрость, хладнокровие, цинизм — такие основные составляющие у коктейля под названием «Служение Родине». Впрочем, цинизм добавляется по вкусу, его не должно быть много. — До свидания! — Китаец встал из-за стола и быстро вышел. Глава XVII. Дорога домой Я посидел десять минут и тоже покинул готовящееся к закрытию заведение. На улице было свежо, ветерок, вероятно, на контрасте с «парны́м» заведением, стал еще приятнее. Я не испытывал никаких сантиментов, ведь, чтобы вывести дело как надо, порой нужны жесткие действия. Да и наигранность в словах китайца была немалая. За двенадцать лет сотрудничества он стал крупным долларовым миллионером, и воспользоваться деньгами он мог совершенно спокойно, все это было частью игры. Синь показал себя человеком с широким кругозором, умным, хитрым, выдержанным, такие просто так не сдаются. К тому же он не завел разговор про деньги, а если его информация подтвердится, ее стоимость будет высока. Очевидно, он рассчитывает на что-то в будущем, поживем, как говорится, увидим. Я шел в сторону парка, где мы и договорились встретиться с Марком. Меня не покидало чувство чьих-то глаз на себе. И я знал, что мне это не казалось. Это явление именуется в среде профи «обнаружение взгляда». Его изучали путем исследований головного мозга, в ходе которых выяснили, что существуют нейросети, реагирующие на взгляд другого человека, своеобразный «встроенный датчик». Такие клетки мозга, запускающие процесс распознавания, очень точны. Если мы чувствуем на себе чей-то взгляд, значит, ошибки быть не может: кто-то действительно на нас смотрит, активизируется нейросеть, отвечающая за эти «ощущения». Обнаружить наблюдателя мне не удалось. Спустя полчаса ходьбы я вдруг подумал, что надо было выяснить у химика, как ведет себя вирус с переболевшими коронавирусом? Это могло иметь огромное значение. Хотя какое огромное? Выживу или нет? Главное, довезти эту заразу, не расплескать. Я остановился, посмотреть по навигатору правильность маршрута. Несмотря на то что я отлично его помнил, надо было глянуть, не пристроился ли кто за мной. «Взгляд», наблюдавший за мной, пропал. Вышел к назначенному месту. Капитан стоял в глубокой тени высокого развесистого дерева. Я остановился метрах в четырех от него, удержав его от приближения. Сказал о срочной информации, попросил связать с генералом Мартовым. У Качмуна была на этот случай особая труба. Он набрал нужный номер, сказал пару фраз и бросил телефон мне. Я, как положено, назвал свой номер, позывной, рассказал о ситуации, спросив инструкций. Мартов был сонный, внимательно выслушав, сказал набрать через пятнадцать минут. Качмуна я отправил за машиной, а сам сел на каменную скамейку под деревом. Одно время по Китаю везде, где только можно, наставили каменных скамеек вместо деревянных. Некоторые китайцы мне говорили, что делалось это для того, чтобы мужчины и женщины застужали хозяйство и меньше рождалось детей. В период политики «одна семья — один ребенок» эта байка была весьма популярна. Ровно через пятнадцать минут я набрал Мартова еще раз. Выслушав внимательно все вводные, озвученные в зашифрованном виде, принял к исполнению. Было сказано капитану ничего о заражении вирусом не сообщаить. Качмуна не было уже подозрительно долго. Я продолжал ждать. Он подъехал спустя двадцать пять минут, заставив меня понервничать. Я сел на заднее сиденье, вернул капитану телефон. — Мартов приказал нам с тобой срочно возвращаться в Россию, тем же путем. — Нужно в консульство заехать, — тревожно заявил Марк. — Нет времени, сразу поедем, — отрезал я. Капитан молчал. — Мне бы, — замялся Качмун, — приказ получить от Мартова. — Ага, в письменном виде, лично! — съязвил я. Капитан замолчал, не понимая, как ему действовать. Его можно понять, допускаю, что такая ситуация у него впервые. Хотя странно, Центр должен быть дать ему исчерпывающие инструкции на сей счет. Мы ехали молча, минут через тридцать — тридцать пять капитан получил звуковой сигнал на свою «балалайку», так именовали спецтелефоны. Вообще как-то любят военные разведчики музыкальную терминологию. Военная академия Министерства обороны Российской Федерации, готовящая разведчиков и военных атташе, в/ч 22177, на сленге зовется «Консерватория». Абитуриенты академии — «музыканты». Мне вспомнилось, что этот вуз печально прославился: начальником 3-го разведывательного факультета этой академии был Поляков (псевдоним «Бурбон»), агент американской разведки. В 1988-м наши его рассекретили и расстреляли. Может, по этой причине это единственная военная академия, не награжденная орденом. — Да, прислали, возвращаемся домой, — сказал капитан после прочтения сообщения. — Не верь, — пододвинулся я с заднего сиденья ближе к капитану, — требуй личного приказа, зови сюда Мартова! — начал я подкалывать капитана. — Мишустин коронавирусом заболел, вы в курсе?