Мирон вдруг почувствовал, как навалилась усталость. Откинувшись на тёплый, чуть пружинящий под спиной откос, он закрыл глаза. Солнце давно взошло. Пахло нагретой землёй, сухой травой и чем-то пряным. Может, цветами. Стрекотали кузнечики. С детства не нюхал цветов, — подумал Мирон. Сознание уплывало, в ушах стоял ровный гул. — Это кровь, — решил он. — Ток крови шумит в голове… — Очнись! — Амели грубо дёрнула его за руку. Мирон вздрогнул. Оказывается, он успел плотно задремать. — Кто-то едет. — Где? — Слышишь гул? — спросила девушка. — Это машины. Едут сюда. — Может, рядом трасса? — предположил Мирон. — Насколько я помню, мы — в чистом поле. Приподнявшись, он выглянул из канавы. Мешали лопухи, пара колючек тут же запуталась в волосах. Над горизонтом, в жарком мареве солнечного утра, пылили танки. Они были где-то в паре километров, но довольно быстро приближались. Шли фронтом, на расстоянии пятидесяти метров друг от друга. — Похоже на прочёсывание местности, — сказал Мирон. — Скорее всего, ищут именно нас. — Надо двигать, — сказал он, спускаясь на дно канавы и затягивая горловину рюкзака. — Возможно, это и не по наши души, но если нас обнаружат… — С беглецами Рейнметалл не церемонится, — Амели нагнулась, потуже затянула кроссовки, сняла резинку с волос, и зажав её в зубах, заново перетянула хвост. — Ты как? — спросил Мирон. — Идти сможешь? — А у нас есть выбор? — сквозь резинку спросила девушка. Она справится, — подумал он. — Я могу сдрейфить, удариться в панику, испугаться… Но она справится. Этим она напоминает Мелету. — Выбор есть всегда, вслух сказал он. — Ты можешь выйти, назвать себя, и тебя на вертолёте доставят в самый лучший отель Мюнхена. — Всё ещё хочешь от меня избавиться? Отойдя на несколько метров, Амели расстегнула штаны и присела. Мирон отвернулся. — Хочу дать тебе шанс выжить. — Хватит болтать, — он не заметил, как она оказалась рядом. — Подсади меня. Пригибаясь, они побежали прочь от машин. Танки были очень близко, и Мирон не испытывал иллюзий насчёт их с Амели невидимости. Просто почему-то им было насрать на бегунов. Вполне возможно, танки — автоматы, управляются со спутника или дрона. Тогда у нас есть шанс, — думал он на бегу. Мысли скакали в такт прыжкам. — Если Призрак не соврал, если он сможет «стереть» нас со всех следящих устройств… Надежда затрепыхалась где-то под рёбрами, придала сил и уверенности. Мирон поймал руку Амели, и уже хотел остановиться, перевести дух и рассказать ей о Призраке, когда над головой завыло, засвистело по нарастающей, воздух взвизгнул, как слишком быстро расстёгнутая молния, а потом впереди и слева грохнуло. Мгновенно, каким-то шестым чувством Мирон понял, что это такое, и дёрнув Амели, рухнул ничком, накрыв девушку своим телом. Тут же макушку обдало горячим воздухом, по спине забарабанили комья земли. Он пытался вжаться в траву, вдавить в неё Амели, сделаться незаметным, плоским, двумерным… А над головой продолжало грохотать. Снаряды рвались впереди, метрах в ста. Они ложились, как по линейке, и когда взорвался тот, что был прямо по курсу, их с Амели подбросило в воздух, ударило о землю — так, что лязгнули зубы, снова подбросило — Мирон ударился подбородком о лоб Амели, во рту появился вкус крови… А потом взрывы отдалились. Ушли вправо, загромыхали отдалённым эхом, и… прекратились. Амели лежала под ним, жарко дыша в ухо. Мирон чувствовал, как её сердце колотится о его рёбра, или это его сердце хочет выскочить из груди? Приподнявшись на руках, он откинулся на спину. В глазах продолжало рябить. Да нет, — догадался он, когда невесомые хлопья начали оседать на лицо. Это пепел. Сразу запахло гарью. — Второй волны мы можем и не пережить, — сказал Мирон, с трудом поднимаясь и протягивая руку Амели. Голос звучал так, словно он сидел в герметично закрытой банке. — Что это за хрень? — слов он не слышал, девушка лишь шевелила губами. — Думаю, учения, — сказал Мирон в надежде, что у неё со слухом лучше, чем у него. — Точнее, испытания. Это полигон. Всё сошлось в тот момент, как он услышал вой снаряда. Пустое, ничем не занятое поле, подозрительная канава… Точнее, воронка, — поправил он сам себя. — Каким-то образом ночью я забрёл на полигон. Никто его не остановил. Не было ограждений, предупреждающих знаков… А может, в темноте он их просто не заметил? Да какая теперь разница. — Ты говорил о второй волне, — напомнила Амели. В волосах её застряли травинки, толстовка была вся в пыли. Мирон вспомнил гордую красавицу в бальном платье и бриллиантовой диадеме. — По идее, они должны развернуться и двинуть в обратную сторону, — сказал он. — Это дроны. У них одинаковая программа. Стрелять они могут только вперед — иначе грохнут друг друга. Если мы окажемся на линии огня… — Ясно, — Амели встала, пошатнулась, но удержалась на ногах. — Чёрт, всюду эти комья, — пожаловалась она себе под нос. — Значит, нужно бежать как можно быстрее. И как можно дальше. — Но лучше всего — поперёк движения. Если успеем выбраться за пределы полигона — мы в безопасности. — В безопасности? — рассмеялась Амели. — Если мы отсюда выберемся, сможем пересечь границу и оказаться в Венгрии, затем добраться до Будапешта… А там, ускользнув от полицейских дронов, отыскать Капюшончика, среди четырех с половиной миллионов человек… Вот тогда мы будем в безопасности. Может быть. Если фрицам нас сдал, испугавшись, не сам Капюшончик. — Значит, ты не знаешь, кто это мог быть? — спросил Мирон. — Догадываюсь, — ответила Амели, с остервенением отряхивая толстовку. — Тот, кому я безоговорочно доверяла. А таких людей на планете — раз, два и обчёлся. — Может тогда не надо в Будапешт? В голове Мирона мгновенно созрел план: надо валить назад в Россию. Через Польшу, через Румынию — как угодно, но только в Россию. И сдаться властям. — Надо попытаться, — упрямо мотнула хвостиком Амели. — Капюшончик — наш шанс прочитать дневник твоего отца. Призрак тоже говорил о дневниках. О записях — так он их называл… Это решило дело. Мирон нащупал в кармане джинсов флэшку. Удивительно, что их не обыскали на КПП — наверное, привыкли, что у беженцев абсолютно ничего нет. Идти по взорванному, развороченному полю было непросто. Танки грохотали неподалёку — земля содрогалась, но пока что выстрелы летели не в их сторону. Всё поле было будто изрыто гигантскими кротами. Удивительно, как я не переломал ноги в темноте, — в сотый раз подумал Мирон, споткнувшись и пропахав носом очередную кочку. Амели тоже несколько раз упала. Лицо её вымазалось в земле, волосы спутались, джинсы на коленях покрылись сплошным слоем грязи. Я выгляжу не лучше, — представил себя со стороны Мирон. — Две калеки… Далеко мы так не уйдём. И тут рядом возник Призрак. Просто соткался из воздуха — совсем, как Чеширский кот, — подумал Мирон. Он бросил предупреждающий взгляд на Амели, но девушка, похоже, ничего не заметила. Призрак молча указал плотной, словно спрессованный дым конечностью, на закат. — А теперь, значит, ты говорить не можешь, — зло пробормотал Мирон. — А что так? Нет рядом свободной тушки? — Что ты там бормочешь? — спросила Амели. — Ерунда, — отмахнулся Мирон. — Призраки прошлого. Рёв танков вновь начал приближаться. Фигура призрака замерцала, настойчиво указывая на запад. — Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка, — буркнул Мирон и повернулся к Амели. — Тут такое дело… Нам советуют идти на запад. Девушка мгновение смотрела на него без всякого выражения. Затем коротко кивнула и пошла в указанном направлении. — А еще меня называют сумасшедшей, — сказала она, когда Мирон пристроился рядом. — Может, объяснишь, что за хрень? — Позже, — откликнулся Мирон. — Береги дыхание. Неожиданно он почувствовал удовлетворение. Можно сказать, злорадство: наконец-то он знает, что делать, а Амели — надменная, всегда готовая больно уколоть Амели — нет.