— Если могу я, значит, можешь и ты, — не переставая улыбаться, промурлыкала Амели. — Думаешь, мне нравится носить корсет? — Тебя дрессировали с самого детства, — съязвил Мирон. — Ну конечно, а ты у нас — вольная пташка. Клетчатая рубаха и старые джинсы — твой потолок. Кстати, на мне нет белья. Мирон чуть не поперхнулся, но вовремя вспомнил, что надо хранить невозмутимость. — У всех свои недостатки, — наконец выдавил он. — Ты вновь тупишь. По законам жанра нам следует уединиться в каком-нибудь уголке и чуток потрахаться. — Ты нимфоманка. — Просто стараюсь не выходить из роли. К тому же, это взбесит дорогую мамочку. Когда Мирон увидел Мицуко Валери впервые, принял её за куклу. Такую, как в витринах сувенирных лавочек в Тибе. Громадный нанопластиковый парик в стиле кабуки, шелковое кимоно с длиннющим шлейфом и гэта — эти их деревянные сандалеты на подставках. Двигалась она, как андроид: движения такие плавные, текучие, что становятся незаметными. Белое крашеное лицо напоминает маску. Мирон поклонился кукле, сказал по-японски несколько положенных — на самом деле, продиктованных Амели и тщательно заученных — фраз, дождался ответного наклона головы и удалился под серебряный звон кандзаси. — Поздравляю, мамочка в бешенстве, — возвестила Амели, когда дворецкий оделил их высокими фужерами с лавандовой шипучкой. — Я ничего такого не заметил, — попробовав шипучку, он понял, что ничего более мерзкого в жизни не пил. — Валери — один из самых признанных и заслуженных мечников нашей семьи, — сказала Амели, как ни в чём ни бывало прихлёбывая лиловую пакость. — Когда она начинает двигаться вот так — плавно, незаметно — жди беды. — Она что, может выхватить катану и рубануть меня прямо здесь? — Ну что ты. Убить гостя на празднике — потеря лица. Но после она обязательно попытается тебя достать. — Вот спасибо. Удружила, — буркнул Мирон. — Мне своих врагов мало, теперь ещё вот твоя мамочка присоединилась к компании. — Ну, её ждёт большой сюрприз, — хищно улыбнулась девушка. Такая улыбка совсем не подходит ни к наряду, ни к бриллиантовой короне, — подумал Мирон. — Для колготок в сетку, с дырками на коленях — в самый раз. Но не сейчас. — И что это за сюрприз? — Наша помолвка. Когда я объявлю, что собираюсь выйти за тебя замуж, ей придётся отступить. Нельзя поднимать руку на члена семьи. — То есть, таким образом пытаешься меня защитить? — Ну, всегда остаются старые добрые несчастные случаи, — лучезарно улыбнулась Амели. — Идём. Познакомлю тебя с отцом. Массимо Карамазов был полной противоположностью Мицуко. Крупный, даже грузный, он походил на древнее реликтовое ископаемое, выползшее на сушу и еще не преобразовавшее плавники в ноги. Серая кожа с набрякшими веками, фиолетовые губы, грива волос, похожих на металлическую проволоку. Передвигался он в роботизированной коляске, управляемой мысленными командами. В отличие от холодности, которую Амели проявила к матери, с отцом она вела себя по-другому. Его она обняла, нежно поцеловала в щеку — лицо её в этот момент будто осветилось изнутри. Массимо лишь пошевелил глазами — Мирон не смог распознать их выражения. — Отец попал в аварию в гонке Ле-Ман, десять лет назад, — пояснила она Мирону. — Он живёт в Цюрихе и всё своё время проводит в Ванне. Он ненавидит Париж. Остальные родственники одаривали Мирона враждебными взглядами. Амели даже не потрудилась объяснить ему, кто есть кто. Он не настаивал — вряд ли представится возможность увидеться с этими людьми еще раз… Обед проходил в полном молчании — для него. Их с Амели посадили довольно далеко друг от друга, к тому же, все говорили по-японски. Мирон делал вид, что ест — на самом деле, просто ковырял палочками то, что подносили слуги, и не вдавался, что это такое. Слишком свежи были в памяти слова Карамазова о том, что его внучка специализировалась по ядам. А яблоко, как говориться, от яблони… Рядом, в своём кресле, сидел Массимо. Отец Амели, разумеется, тоже ничего не ел, но слуги исправно меняли перед ним тарелки. Мирон ощутил что-то вроде солидарности с этим человеком, запертым в мёртвом неподвижном теле. Он напомнил ему Платона, запертого в конструкте. Иногда Мирону казалось, что лучшее, что он мог тогда сделать — это выбросить конструкт в Токийский залив. Обед тянулся часа два. За громадными окнами двусветной залы окончательно стемнело, и слуги внесли канделябры с настоящими свечами — Мирону больших усилий стоило не пялится, как громадные деньги здесь тратят на банальное освещение. — Это настоящие грёбаные свечи! — прошипел он, когда Амели, взяв за руку, потянула его из-за стола. — Теперь понимаешь, почему я так их ненавижу? — она увлекла Мирона вверх по довольно узкой лестнице, пышная юбка таинственно шуршала по деревянным полам. — Свечи сделаны из настоящего китового жира. Греет одна-единственная мысль: когда-нибудь я смогу всё это прекратить. — Куда мы идём? Наверху было довольно темно. Узкий коридор с рядом дверей в обе стороны, на полу — ковровая дорожка. Стены увешаны холодным оружием. Не имитация, — понял Мирон, дотронувшись до острия старинной пики и ощутив, как порезалась кожа на кончике пальца. — Небольшой трах для поддержания легенды, помнишь? — Знаешь, что-то я не в настроении, — прорычал Мирон. Перед мысленным взором тут же возникла обнаженная спина Амели — вытатуированные карпы двигались под кожей, словно живые. Он почувствовал прилив жара к паху и больше не стал возражать. Какого чёрта, в конце концов. Под бальным платьем на Амели оказались армейские ботинки с армированными подошвами. Это даже порадовало: хоть что-то остаётся неизменным… — Сейчас самое время объявить о помолвке, — сказала девушка, когда они вновь спустились в залу. Гости уже начали прибывать: мерцающие голограммы разряженных в пух и прах клептархов заполнили зал. Слуги обносили их напитками. Мирон пригляделся: в руке каждого появлялась точная копия предложенного стакана. — Стой рядом, улыбайся и не дёргайся. Я буду говорить по-японски, — сказала она, выходя на середину зала. Как у них тут всё архаично, — думал Мирон. Несмотря на стресс, происходящее казалось жутко интересным. Все эти важные люди — именно от их капризов зависели судьбы человечества. Сейчас они казались не более, чем призрачными фигурами на шахматной доске истории. — Ты говорила, здесь запрещены любые гаджеты, — тихо сказал Мирон. — Виртуальное присутствие — тоже гаджет. — Поблажка делается раз в год, только на её день рождения, — уголком рта ответила Амели. — Поэтому важно было появиться здесь именно сейчас. Мицуко Валери обменивалась с гостями приветствиями: короткими клевками целовала воздух возле их щек. — Внимание! — звонко крикнула Амили. — Я хочу сделать заявление. Некоторые слова и даже отдельные фразы он понимал — сказалось долгое пребывание в Токио. Но предпочёл мысленно еще раз пробежаться по плану. На словах выглядело всё просто: сейф с разнообразными вещами, ценными для покойного Такеши, находился в библиотеке, за скрытой панелью. Амели нарисовала подробный план на куске бумажной туалетной бумаги, дала ему запомнить, а затем смыла бумагу в унитаз. Код она знала — на то, что мать сменит шифр, оставшийся после смерти свёкра, шансов было мало. — Единственная загвоздка, — говорила Амели, жарко дыша ему в ухо, в то время, как его член в её теле искал чувствительные точки — я не знаю, как они выглядят. — Это может быть старинная тетрадь, просто листки бумаги — что угодно. Тебе придётся положиться на свою память и знание привычек отца. Представить, как бы он сохранил важную для него информацию… — Твой клон сказал, что видел их своими глазами, — выдохнул Мирон вместе с тёплой судорогой, которая прокатилась по всему телу. — Почему мы не спросили? В темноте спальни сверкнули яркие белки — когда Амели широко распахнула глаза в предчувствии оргазма. Тело её выгнулось, острые ноготки впились ему в спину. — Не знаю, — отдышавшись, она перевернулась на живот и принялась щекотать его ухо кончиком языка. — Было как-то не до того… Но я уверена, ты справишься. Потом они закурили, лёжа в постели — как всегда, одну сигарету на двоих. Мирон вспомнил совсем другую девушку, с которой у него был неожиданный, и не менее безумный секс. Никаких надушенных простыней, никакой ванны размером со всю ту каморку под станцией метро, где они с Мелетой ждали Мышонка. Жесткая жилистая Мелета и мягкая податливая Амели… Но Мелете он доверял. Доверял с первого взгляда, с тех самых пор, как она вложила узкую мозолистую ладошку в его руку.