— Это потому, что вы не сильны в японском, — усмехнулся человек. — Уси — это иероглиф «корова», — прошептала программа под сводом черепа. — Его дразнят быком, а следует отметить, что у японцев сравнение с животными — сильное оскорбление. — Так что вам нужно? Мирон еще не привык разговаривать «на два фронта». Голос в голове отвлекал, но попросить Мелету замолчать он не решился. — Лично мне — ничего. Но я пришел по поручению других людей. — И как вы прошли мимо охраны внизу? Я думал, Империал славится своей конфиденциальностью… — О, в этом нет ничего сверхъестественного, — он успокаивающе взмахнул руками. — Никто не замечает такую ничтожную персону как я… Маленький человек, блоха. Но в этом есть и свои преимущества. — Вы следили за мной? Я видел вас в баре… — Все следят за вами. Я, так сказать, первый жаворонок, — он опять усмехнулся. — Но это сейчас несущественно. Мне поручено… Как бы это сказать… Убедиться, что у вас, господин Орровски, всё в порядке. Что вы понимаете, где находитесь и примете определенные меры для своей защиты. — Но я… — А так же для защиты некоего ценного предмета, случайно попавшего в ваше распоряжение. Мирон заставил себя не смотреть на конструкт. Пальцы дрогнули от желания набросить на него край покрывала, но он сдержался. — О каких людях идёт речь? — глупо было думать, что покинув Москву, он оставил все проблемы позади. В конце концов, головной офис Технозон находится как раз в Токио… — Вас послал Карамазов? Усикава рассмеялся. — О нет, что вы! Такому человеку как я, никогда не суждено дышать одним воздухом с таким человеком, как Карамазов-сан. Большой человек. Куромаку. А я… — он взмахнул руками, будто сожалея о самом факте своего существования. — Тогда о чём идёт речь? — спросил Мирон. Этот человек начинал его бесить. Своей бесцеремонностью, фамильярностью, и в то же время — нарочитым самоуничижением. — Об этом я не знаю, — пожал плечами Усикава. — Мне просто велено передать: будьте осторожны. Цените то, что у вас есть и охраняйте это как следует. — Я вас не понимаю, — Мирон вскочил с кровати и подошел к окну. Выглянул на улицу… Всё тот же дождь и чёрные зонты. — Не знаю, о чём вы говорите. А теперь проваливайте. Я спать хочу. — Знаменитая гайдзинская прямота, — улыбка Усикавы тоже была квадратной. Обрамлённая жидкой чёрной порослью, она походила на оскал мёртвой лошади. — Но вы должны извинить меня, господин Орровски. В нашей стране не принято так себя вести. Мы этого не любим. Не приучены… В древности самурай — перед тем, как совершить харакири — обязательно должен был вымыть голову, надеть красивую одежду, сочинить подходящее случаю стихотворение… И только потом сделать самое главное. Вот так и мы… — он попытался разгладить безобразные складки плаща на коленях. — Всё стремимся приукрасить. Главное — это стиль, господин Орровски. — Да насрать мне на ваш стиль! — Ну и ладно, — философски пожал плечами Усикава. — Мне все грубят. Такой уж я человек: как кто увидит — сразу хочет нагрубить. Не стесняйтесь, прошу вас. — Слушайте, я очень устал, — перебил его Мирон. Он уже думал, что проще будет самому покинуть номер — прихватить конструкт, и захлопнуть дверь с той стороны, оставив Усикаву наедине с его самоуничижением. — Я давно не спал, много выпил… К тому же, меня сегодня пытались ограбить какие-то девки… — Что за девки? — с любопытством спросил Усикава. — Девки как девки, — Мирон пожал плечами. — Малолетки в клетчатых юбочках. Школьницы, в общем. Но с мечами. — Значит, вы уже встретились с Сукибана, — поджал губы квадратный человек. — С кем? — Сукибана — это девичьи банды, — прошептала Мелета. — Так бы сразу и сказали, — не отвечая на вопрос, Усикава поднялся. — И не стоило отнимать моё время… — О чем это вы? — Если вы встретились с Сукибана — то, о чём я беспокоюсь — уже не имеет смысла, — сказал он уже от двери. — Значит, меня опередили… — Подождите! — Мирон подавил желание посмотреть на конструкт. — Вы думаете, они на кого-то работают? — Разумеется, — кивнул Усикава. — У нас все на кого-то работают. Такая страна. Возможно, что девочки работают на того же, на кого и я… — И что он хочет? — Это уже не важно, — махнул рукой Усикава. — Раз я опоздал… Открыв дверь, он вышел вон и осторожно прикрыл её за собой. Мирон вернулся на кровать. Положил ладонь на конструкт, представив, как под холодной металлической поверхностью мельтешат кубиты информации. — Одно можно сказать: этот чувак не знает про конструкт. Интересно, на кого он работает⁇ — Институт частных детективов очень популярен в Японии, — сказала Мелета. — Несмотря на обилие видеокамер и дронов, в щекотливых ситуациях японцы предпочитают обращаться к живым профессионалам. — Так ты думаешь, он частный детектив? — Я нашла в полицейском архиве данные о выдаче лицензии на имя Усикава Мэнсики. Фото прилагается… — перед глазами Мирона появилось трёхмерное изображение давешнего посетителя, разве что лет на десять моложе. — Возможно, он притворялся, — задумчиво сказал Мирон. — Делал вид, что не знает, о чем речь. А сам, убедившись, что конструкт ну меня, побежал сообщать кому-то ещё. — Значит, в ближайшее время следует ожидать совсем других гостей, — сказала Мелета. Чувствуя боль во всём теле, Мирон встал и подхватил с пола рубашку. Натянул, застегнул пуговицы, сверху накинул пиджак… Выдернув из розетки толстую пуповину коннектора, обернул его вокруг модуля, а модуль вновь примотал к телу скотчем, найденным в ванной. Надо будет купить какой-нибудь рюкзачок… А пока — так надёжнее всего. Если придётся убегать, то руки должны быть свободны. — Надевай парадный костюм, братишка, — пробормотал он конструкту. — Мы идём на прогулку. У всякого порядочного здания в Японии имеется чёрный ход и пожарная лестница — на случай землетрясения. Мелета показала ему чертеж отеля, открыла пару-тройку электронных замков, и через пять минут он уже стоял в узком переулке, среди мусорных контейнеров. По пути Мирон заглянул в комнаты для персонала: оставил костюм из умной ткани в чьём-то шкафчике, позаимствовав из него джинсы, футболку и желто-зеленую куртку «Леванга Хоккайдо» с такой же бейсболкой. Джинсы и рукава куртки были коротки, но хотя бы не безбожно малы. И они были чистыми. «Все за вами следят», — сказал Усикава. Значит то, что он в Японии — уже не тайна. Тем лучше, думал Мирон, шагая прочь от отеля. Руки в карманах куртки, козырёк низко надвинут на глаза, нижнюю часть лица скрывает маска… Тысячи таких же молодых людей наводняют улицы Гиндзы. «Все на кого-то работают», — слова того же Усикавы. Тем лучше. Значит, здесь — совсем, как дома. Никому нельзя верить… — Мелета, я хочу потеряться, — сказал Мирон. — Хочу запутать следы так, чтобы никто не знал, где я. — Принято. План готов. Слева магазин со сквозным выходом. — Понял. И понеслась… Он мало что запомнил из того похода. Магазины — в некоторых пахло приятно, в других — так, что хотелось сблевать. Мелькали засахаренные фрукты, рыбьи потроха, зазубренные, бледно-розовые клешни крабов, пряди морской капусты — как волосы утопленника; диковинные овощи, похожие на лысые головы с пучком волос на макушке… Потом стало легче: пошли корешки книг, старинные медальоны на эмали, древние материнские платы и совсем уж архаичные транзисторы с длинными, как у паучков, проволочными ножками. — Галерея Гиндза, — шептал в голове голос Мелеты. — Напоминает рынок Портобелло в Лондоне. Бескрайнее столпотворение витрин. Ступень торговой эволюции, воплотившая парадигму новой урбанистической реальности Токио… Гоми, — думал Мирон. — Раньше японцы использовали мусор в качестве строительного материала для островов — тесное жизненное пространство всё время требовало расширения. Но теперь, с появлением гигантских зданий-подсолнухов, роботизированных Ульев — в его родную Рязань технология сот-коробок пришла именно отсюда — проблема нехватки места исчезла сама собой. И Японцы с новой, неизвестной ранее одержимостью, принялись коллекционировать гоми. Заколки для волос в виде хризантем, пряжки для ремней, коробочки для бэнто, никелированные логотипы компаний, картинки из манги и комиксов — мультяшные физиономии Наруто, Сон Гоку, Сакуры и Лелуш, вперемешку с портретами Супермена и Бэтмена; шариковые ручки и бензиновые зажигалки… У Мирона рябило в глазах, а голова кружилась от незнакомых запахов. Трудно было продираться сквозь все эти безымянные неоновые улицы. Моросящий дождь смягчал сюрреалистических размеров и чёткости экраны, с которых рвалась реклама всех известных форм и расцветок. Мирон усмехнулся, японцы знали толк в главном: сделай что-то достаточно большим, и это будет выглядеть клёво. — Якитори! Якитори! — пронзительный крик старухи-лоточницы предварял волну аппетитного аромата жареной курицы. Схватив с лотка сразу три палочки с скользкими от соуса коричневыми кусочками и картонную упаковку риса, Мирон проследил, как Мелета сбрасывает на переносной терминал закусочной нужную сумму. Палочками пользоваться он не любил, но шашлычки можно было есть и так, снимая мясо прямо зубами, а рис оказался липким, скатанным в готовые шарики. Еда была острой, горячей и очень вкусной.