— В неведении — счастье, — надменно бросил Платон, но посмотрев в лицо Мирона, поспешно добавил: — Я оберегал тебя. Ты воспринял смерть отца тяжелее, чем я. Я не хотел тебя расстраивать. — Ты манипулировал мной, — спокойно, удивляясь, что совсем не злится, сказал Мирон. — Ты выжидал. А потом сыграл на моём чувстве мести, чтобы добиться моего подчинения. — Я делал то, что был должен, — ответил Платон. — Думаешь, узнав, что отца убили из-за его открытия, я воспринял это спокойно? Думаешь, пока Карамазов строил свою империю на изобретении нашего отца, я спал, как младенец? Это, — он обвёл рукой панораму разрушенного Токио — расплата за то, что мы с тобой пережили. Я отобрал всё, что он создал, брат. Технозон теперь принадлежит нам. Мы — полновластные хозяева. Ты и я. Можешь посмотреть документы, всё законно. Мы с тобой теперь самые богатые люди на земле. — Ты ненормальный, — сказал Мирон. — Вынашивая месть столько лет, ты даже не потрудился собрать доказательства. Или узнать причины. Думаю, если это и был Карамазов, у него просто не было другого выхода. Он делал то, что был должен. — Ты его оправдываешь? — удивился Платон. — Нет. Но я думаю, что месть — это неправильный Путь. Мы все иногда стоим перед выбором. И выбираем то, что в конечном итоге, нам ближе всего. Находясь в двух мирах одновременно, Мирон видел руины, в который превратился виртуальный Токио, и одновременно ощущал пронзительный ветер, задувающий над буровой. Не в силах больше стоять, он сел на ржавую поверхность платформы. Начиналась буря. От ударов волн жесткая конструкция бывшей буровой вышки дрожала и гудела, как пустая бочка. — Так или иначе, всё кончено, — сказал Платон. — Мы теперь свободны. Можешь делать, что хочешь. — А ты? — Мирон, прищурившись, посмотрел на брата. — Что будешь делать ты? Платон промолчал. Он смотрел куда-то в сторону, избегая взгляда Мирона. — Значит, Призраки были только поводом? А может, ты сам их создал, чтобы иметь прецедент? Возможность и причину делать то, что ты делал? Он вдруг понял, что это вполне может быть правдой. По спине пробежал холодок. Платон, гений-одиночка, вполне мог пойти на всё это ради мести… — Призраки реальны, — ответил брат. — Ты мне не веришь, но это так. Если им не противостоять… Если позволить делать, что им вздумается — в Плюсе для людей не останется места. А затем — и в Минусе тоже. — Как я могу тебе верить? — спросил Мирон и встал. То, на что так упорно смотрел Платон, приближалось всё стремительнее. — Откуда мне знать, что это — не очередная мистификация, чтобы заставить меня подчиняться твоей воле? — Это уже не важно, — бросил Платон, снимая пиджак, — Что через секунду мы оба можем умереть. Вокруг них образовалась чистая, лишенная мусора площадка. Её окружили канаты, как на ринге, а вокруг, поднимаясь рядами, выстроились трибуны. Они заполнялись фигурами, смутно напоминающими людей — с покатыми плечами и головами, растущими из шей. — Что ты делаешь? — спросил Мирон и тоже поднялся. — Это не я, — сказал Платон. Он демонстративно закатывал рукава рубашки, обнажая крепкие предплечья. Насколько помнил Мирон — намного толще, чем в жизни. — Сонгоку решил устроить честный поединок, и даёт нам это понять. — А это кто? — он вновь оглядел трибуны. — Призраки, — сказал брат, и увидел выражение лица Мирона, усмехнулся. — А ты думал, их только двое? — Они не будут вмешиваться? — Судя по всему, нет, — пожал плечами Платон. — Закон прайда: победить должен только один из львов. Остальные — подчинятся. На ринге появился Сонгоку, в облике борца-сумо. На миг Мирон испугался, что тот принял облик Мышонка, но сразу увидел разницу: борец был достаточно стар, кожа его, коричневая и покрытая старыми шрамами, кое-где провисла, как у пожилого слона. Лаково блестящие волосы были собраны в хвостик на затылке, маленькие глазки смотрели пронзительно и яростно. Рта у сумоиста не было. Всё предельно ясно, — подумал Мирон. — Договориться не удастся. Только победить. Или проиграть… Топнув босыми ступнями — одной, а затем другой — в татами, борец выставил кулаки и присел в боевой стойке. Платон слегка поклонился. Был он теперь в спортивных трусах, тело бугрилось мускулами. — Это всё не по-настоящему, — крикнул Мирон брату. — Слышишь? — Для меня — по-настоящему. Платон сделал выпад. Сонгоку ответил и брат покачнулся. Помотал головой — в стороны полетели брызги слюны — и нанёс еще один удар. Казалось, что он ничем не уступает сумоисту. Массивные бойцы кружили по рингу, удары получал то один, то другой. Мирон отошел к краю татами, чтобы не мешать. Фигуры на трибунах смотрели на бой безмолвно и безучастно. Платон был более быстрым, брал за счёт ловкости, зато Сонгоку мог давить, как живая скала. Вот он повалил Платона на соломенную циновку… Брат упёрся сумоисту в грудь руками, не давая рухнуть на себя. — Я могу тебе помогать? — крикнул Мирон. — Это не засчитают, как поражение? — Наверное, — натужно прохрипел брат. — Если тебя не удалили с ринга… Главное, мы не уйдём отсюда, пока кто-то не проиграет. Мирон примерился и схватил Сонгоку за шею. Она была толстой, как свиной окорок. Инстинктивно он приготовился к вони пропотевших подмышек, но борец не пах ничем. Как сухая пенопластовая коробка. И совершенно неожиданно раздвоился. Теперь каждый из братьев дрался со своим собственным призраком… Мирон вздрогнул и отшатнулся. На него смотрело лицо Ясунаро — такое, каким он видел его в последний раз. Один здоровый глаз, одно ухо, половина рта… — Яуб илтв ое гоотц а, — сказал призрак механическим голосом. Мирон молча ударил его в грудь. — Яп редалт ебя — теперь на него смотрело лицо профессора Китано. Седой венчик волос колыхался вокруг лысины, плечи, как всегда, немного ссутулены. — У тебя хорошо получается копировать внешность, — ответил Мирон. Ударить призрака в личине старика смелости не хватило. — Но ты не понимаешь людей. — Яви жул юдейн аскво зь.Я чит аю ваши мысл и. — Но это не даёт тебе права управлять нами. Сонгоку превратился в Мелету. Распахнул серые, как штормовое море, глаза… — Тыск-учаешь пом не? — Ты — не она, — выплюнул Мирон. Я никогда не поверю тебе! Сонгоку превратился в автомобиль. Низкий, приземистый и вытянутый, словно пуля. Покрытие его было зеркальным, в острых гранях преломлялся тусклый свет, льющийся с виртуального неба. — Погоняем? — спросил автомобиль, шевеля решеткой бампера, словно ртом. — Кто первый — тот и победил. — Ты быстро учишься, — пробормотал Мирон. Усилием воли он представил авто, которое когда-то, в детстве, восхищенно разглядывал на голо-фото в Плюсе. Желто-синий корпус, летящие надкрылья, чёрные, словно лапки жука, колёса… Он рванул с места. Сиденье было удобным, оно сразу подстроилось под его тело. Руля как такового не было, только джойстик. Лобовое стекло плавно уходило вверх, открывая полный обзор. Мирон несся между куч мусора, в которые превратился Токио. Иногда мелькали искрящие вывески, почти целые стены домов, целлулоидные деревья — в Минусе он так и не узнал, живые они, или искусственные. Зеркальный болид не отставал. Они вылетели на автостраду, почти не тронутую разрушением. Чёрное покрытие уносилось под колёса с немыслимой скоростью. Мирон, сжав челюсти до хруста, продолжал давить на газ. Зеркальный болид догнал его и ударил в бок, чуть не скинув с автострады в пропасть — теперь они мчались по горному серпантину. Машина дёрнулась, только жесткие ремни не позволили Мирону вылететь через окно. Болид разогнался, и хотел ударить вновь, но Мирон его опередил: сам выкрутил руль и прижал Сонгоку к скале. И тут в зеркальный болид врезалась третья машина. Угольно-чёрная, громадная, она смяла болид в гармошку, и подтолкнув бампером, сбросила-таки со скалы. Мирон тоже ударил по тормозам, машину занесло, подбросило, перевернуло… Как в замедленной съёмке, он вывалился из окна, и кувыркаясь, полетел вниз. Пропасть представлялась набором пикселей. Ветер свистел в ушах, перед глазами проносилась стена ущелья — на редкость реалистичная. Это всё ненастоящее! — с усилием подумал Мирон. — Ничего этого нет! Не помогло. Дно пропасти становилось всё ближе, он видел белый поток, который бурлил внизу. И он уже не казался набором пикселей, от него веяло холодом и смертью. И вдруг рядом возник чёрный силуэт. Одновременно похожий на птицу и на человека. Он протягивал руку. В отчаянии Мирон схватил эту руку-крыло, на ощупь — как холодная резина, и… Его выбросило в Минус. Здесь дул пронзительный ветер, солёные брызги перехлёстывали через край, а небо набухло свинцово-серыми тучами. Рядом — голова вырастает из покатых плеч, ноги утопают в металле платформы — стоял он. — Кто ты? — спросил Мирон. Губы онемели, он даже не чувствовал брызг воды на щеках. — Я тот, кого ты зовёшь Призраком. — Ты помогал мне. Всё время. Почему?