— Антикварный винил, — ответил Хитокири. — Отец был меломаном, он знал всех-всех исполнителей двадцатого века. Роллинг Стоунз, Пинк флойд, Секс Пистолз… — Но это всё есть в Плюсе. Качество — зашибись, всё оцифровано и почищено. Нет этого противного треска… — Отец говорил, что настоящая музыка — живая. Пластинки еще способны передать это ощущение Присутствия живого звука. Остальные носители — нет. Он всегда мечтал открыть магазин грампластинок. — Но это же — хлам, — грустно заметил Мирон. — Даже проигрывателей давно нет. — Представь себе, есть, — грустно усмехнулся Хитокири. — Очень дорогие, редкие… Отец думал, что послушать настоящую музыку захотят толпы народа… Он был мечтателем. Может, последним из них. — И пошел к мафии. — Все идут к мафии. Банки дерут адский процент, а за невыплату отправляют на лунные рудники. — А якудза сажает мозги в ванночки. Они что, не знают об этом? — Прекрасно знают. Но видишь ли… — Мозг, помещенный в ванночку, продолжает грезить о счастливой жизни, — кивнул Мирон. — Для многих этого достаточно, — согласился японец. — Видишь ли, многие японцы и так проводят практически всю жизнь, погрузившись в биогель. Работают, отдыхают, любят… В Минусе у нас очень тесно. — Ты хочешь сказать, для вас — нет никакой разницы, лежать всю жизнь, погруженным в биогель, или стать гомункулусом в баночке. — Для меня — есть, — отрезал японец и поднялся. Прошелся вдоль двери лифта — снаружи доносились глухие, приглушенные расстоянием удары — и повернулся к Мирону. — Поэтому, когда родителей забрали, я пошёл к Оябуну и предложил свой палец. Он небрежно махнул правой рукой. На указательном пальце не хватало верхней фаланги, её заменял имплант. — Сколько тебе было? — спросил Мирон. — Шестнадцать. Меня взяли в гурэнтай. Сутенёрство, наркотики и шантаж. Я проработал на них пять лет. — Но сейчас ты не с ними… — И этим я обязан сэнсэю. Так что не вякай больше о том, чтобы я тебя бросил, ладно? — наконец в японце прорезалось что-то человеческое. Что-то от того мальчишки, которым он когда-то был. Мирон невольно улыбнулся в ответ, а потом погрустнел. — Хорошо, я понял, — кивнул он. Но затем, после некоторой заминки, спросил: — Ты думаешь, в каких-то ванночках могут плавать мозги твоих родителей? Хитокири дернул плечом. — Это не имеет значения, — наконец сказал он. — У них — свой путь, у меня — свой. Они отказались от меня в тот момент, когда пошли за деньгами к якудза, чтобы исполнить свою мечту. — И мать тоже? — Беря в долг, отец заложил жизни их обоих. Мирону вдруг остро, до колик в животе, захотелось курить. А ведь у Хитокири наверняка есть сигареты… Но он почему-то не спросил. — Моя мать стала алкоголичкой после смерти отца, — сказал он вслух. — Тоже своего рода уход от реальности. Нам с Платоном было двенадцать. Японец вновь устроился рядом, но ничего не сказал. Тогда Мирон продолжил: — Дом пришлось продать, и купить квартиру в Рязани. Сейчас это пригород Москвы, а тогда был отдельный город в жопе мира. Маманя нами практически не интересовалась. Говорила, таким умным мальчикам впору заботиться о ней, а не наоборот. Ну, мы и росли, как хотели. Платон погружался в свой собственный мир, а я ушел в киберспорт — не хотел зависеть от матери. Но первые пару лет, после смерти отца, мы с братом здорово дружили. Чувствовали, что кроме друг друга никто нам не поможет. — Я тебе завидую, — вдруг сказал Хитокири. — Тому, что у тебя есть брат. Если бы брат — или сестра — были у меня, возможно, всё сложилось бы по-другому. Но к тому времени вышел закон о контроле рождаемости, да родители особо и не хотели… Они и меня-то завели, потому что выиграли в лотерею. Наверху раздался особенно сильный грохот. Двери лифта задрожали, а потом вспучились малиновым пузырём. — Ёб твою мать! — заорал Мирон. Хитокири уже был на ногах и тянул его к проходу между стоек. — Мелета, что там? — спросил он на бегу. — Босодзоку больше нет, — сказала программа. — Бакуто скоро будут здесь. — А что Платон? — Осталось около двенадцати процентов. — Здесь есть еще какие-то двери? — спросил Мирон. — Что-то, что сможет задержать якудза? — Могу включить систему пожаротушения. А затем пустить по воде электричество… Но вы должны уйти до этого. — Давай так: включай пока воду — она не должна повредить водонепроницаемым кожухам серверов, а электричество врубишь, когда в этом будет необходимость. — Принято. На их головы хлынул ледяной, пахнущий резиной и ржавчиной дождь. — Чёрт, Мелета! Ты могла бы подождать, пока мы не уберемся из этой секции. — Команды ждать не поступало. — Ладно, проехали, — Мирон поскользнулся в луже воды, упал на бок, ударившись о стойку плечом, поднялся, цепляясь за металлические перекрытия, и побежал дальше. Несмотря на бег, его начало трясти: вода, такое впечатление, поступала непосредственно с горного ледника. Промокло всё: куртка, майка под ней, а из-за падения — еще и джинсы. Промчавшись через лабиринт стоек с железом, они влетели в лабиринт стоек с мозгами. Где-то здесь лежит конструкт с Платоном, подключенный к большому распределителю… Мирон вспомнил, что пристроил модуль на одну из полок, довольно высоко над полом. Так что затопление ему не грозит. — Мелета, сколько еще? — Шесть процентов. Предположительно. Из глубин здания неслись глухие удары, скрип — будто кто-то спускал огромную лебедку. — Есть идеи, как отсюда выбраться? — спросил Мирон у Хитокири. — Я планировал, что босодзоку подберутся к нам с противоположной стороны, через подвалы, и взорвут стену. По лицу японца вновь было ничего не распознать. — Прости, что тебе пришлось пожертвовать своими людьми, — сказал Мирон. — Мне очень жаль. — Они прожили хорошую жизнь, — ответил японец. — И они не были моими людьми. Они были моими братьями. И тоже должны были гири сэнсэю. — Так здесь есть еще подвалы? — спросил Мирон. Японец просто кивнул. Бесполезно сейчас развивать тему умерших братьев. Придёт время, и они оплачут их как положено. — Мелета, предоставь карту всех подвалов, прилегающих к нашему. И поищи там… ну, какое-нибудь тонкое место. — Есть стена к северо-северо-западу от вас. Её строили в более позднее время, и… — Просто покажи место на карте. Перед глазами засветился привычный зеленый курсор. Подойдя к указанной стене, Мирон похлопал по ней рукой. На вид она ничем не отличалась от других пенобетонных стен, но раз Мелета говорит, что она значительно тоньше… — По шахте лифта спускается вооруженный отряд, — бесстрастно доложила программа. — У тебя ведь осталась граната? — спросил Мирон у Хитокири. Японец разжал ладонь, на которой лежало, помаргивая синими огоньками, три цилиндрика величиной с обычную батарейку. Мирон сгрёб их все. — Мелета, рассчитай, где их лучше оставить, — некогда было считывать спецификации, и он просто вытянул открытую ладонь, чтобы программа сама разобралась, что к чему. Через секунду перед глазами загорелись три красных крестика. — Если расположить заряды желтым торцом к стене, сила взрыва уйдёт наружу, — сообщила программа. — Но всё же лучше отойти подальше. Мирон сделал, как она сказала, а затем кивнул Хитокири. — Отходим. Пока не активируй взрыватели, — и уже программе: — Мелета, как у нас со временем? — По моим расчетам фрагментация закончится через три… две… Всё. Конструкт в Плюсе. — Платон? — спросил Мирон. — Где ты, крокодил? Мелета, ты уверена, что всё прошло успешно? — Меня атакуют последние сорок семь минут. Я не могу отличить сигналы…