Рассыпавшись чёрной пылью, призрак собрался вновь. На этот раз — многоруким и многоголовым чудовищем-гекатонхейром, ужасом новичков, пребывающих под стены Трои в лёгкой кожаной броне. Мирон, даже в божественных доспехах, был козявкой рядом с громадным монстром. Никакой меч, никакое оружие этих чудовищ не брало. — Мелета, мешочек с землёй, — скомандовал Мирон. Ладонь тут же потяжелела: он сжал кожаный мешочек с крупнозернистой красноватой почвой. А затем размахнулся и запустил им в голову монстра. Чудовище взревело и… тоже рассыпалось чёрной пылью. Гекатонхейра, первенца Неба и Земли, можно убить только частичкой тела его матери-земли, попавшей в глаза. Этот мешочек он хранил в своём шатре из сентиментальных чувств: как напоминание, что не всех чудовищ можно убить мечом. Для некоторых достаточно смекалки и такой-то матери. Третье воплощение Сонгоку он не узнал. Возможно, образ был выкачан из спящего в Нирване сознания, или воспалённого воображения какого-нибудь пользователя Плюса. Нечто скользкое, как клубок змей, покрытых стальной чешуёй. Из клубка выстреливали протуберанцы зубастых голов, и в тех местах, где они касались Мирона, доспехи начинали таять и рассыпаться всё той же чёрной пылью… Отступая, он оборонялся мечом, отрубая одну голову за другой, но, подобно Гидре, головы отрастали заново — по две, по три за раз. Почувствовав сопротивление в Минусе — будто наткнулся на препятствие — Мирон замер на месте. Понял, что напоролся на одну из стоек с ванночками… Опасно прыгать, как блоха на сковородке, — подумал он. — Чего доброго, снесу одну из стоек, что-нибудь поломаю, а это помешает Платоновой фрагментации… — Мелета, — позвал он. — Можешь вывести мне на шлем карту Минуса? — Принято. Строчки кода переформатировались в узкие коридоры и горящие зелеными огоньками башни. — Так-то лучше, — буркнул Мирон и вновь махнул мечом. Двигаясь в тёмном пространстве между зеленых башен, он стал теснить чудовище, постепенно лишая его конечностей-голов. Оно сопротивлялось. Шеи становились стальными канатами, они опутывали его ноги, пытались свалить на пол и раздавить. Через пару минут Мирон заметил, что змеи так или иначе стремятся к его голове. Разумеется, не настоящей. Его тело в Плюсе — вместе с доспехом, мечом и шлемом — составляло набор вокселей, цепочку сложного кода с встроенными кластерами ледорубов, которые и крошили код Сонгоку. Но призрак не состоял из чистого кода. Мирон никак не мог понять, но в нём присутствовало что-то еще. Какая-то связующая величина, которая не позволяла его мечу расхерачить тело призрака к свиням собачьим. К голове оно стремилось инстинктивно — признавая, что именно там у человека и находится самое важное место… Что-то это должно означать, — подумал он между ударами. Но подробнее вдаваться не было времени и он отложил эту мысль на потом. Между тем, существо вновь сменило тактику: распалось на несколько более мелких объектов. Они окружили Мирона со всех сторон. Почувствовав болезненные уколы в спину, в ягодицы и икры, он закричал: — Мелета, Оптимус Прайм! — Сделано. Ступни стали плоскими, тело — высоким и неповоротливым. Проекция частично перекрывала коридоры зеленых башен, но он видел внутри робота ярко-желтую фигурку человека-себя и следил за тем, чтобы она не натыкалась на башни. Плоскими многотонными ступнями он принялся давить мелких змеек, разбрасывая кубло и преследуя отдельных представителей. И это сработало. Механический монстр победил живого. Собравшись в зеркального человека — осколки отбрасывали миллионы бликов — Сонгоку отступил. Рассыпался чёрной пылью и впитался в пол. Мирон, неуклюже потоптавшись на одном месте, вернул себе прежний вид и вывалился в Минус. Он прекрасно понимал, что не победил. Просто Призрак почувствовал отпор — чего, вероятно, раньше с ним никогда не случалось — и решил отступить, зализать раны и придумать иную тактику. Но чутьё подсказывало, что в ближайшее время можно о нём не думать. — Мелета, как там программа самоуничтожения? — Заканчиваю. Три… Два… Один… Программа отменена. — Сколько же прошло времени? — ему казалось, миновали часы. Долгие изматывающие часы непрерывного сражения. — С момента погружения в Плюс — минута десять секунд. Такие дела. Мирон давно заметил, что время в Плюсе и в Минусе течет по-разному. И это вовсе не было принятой игровой условностью, типа: «прошло трое суток», а реальным расхождением. Плюс пожирал нервную энергию: события в нём укладывались настолько плотно, что каждая секунда становилась отдельным пластом реальности. Минус, напротив, поглощал время: в нём часами, днями могло не происходить ничего интересного, и казалось, жизнь — не более, чем медленный, тягучий процесс набухания капли мёда на краю чайной ложки. — Ты знаешь, что происходит наверху? — Идёт сражение. К силам бакуто всё время подходят подкрепления, но босодзоку пока держатся. — Бакуто? — Отделение преступной группировки, одновременно отвечающее за порядок в определенном районе. Нередко сотрудничает с полицией и… — Я понял. Где Хитокири? И тут раздался взрыв. Он прозвучал со стороны лифта и Мирон побежал — именно туда удалился японец перед тем, как он ушёл в Плюс. — Платон, ты слышишь меня? — на бегу спросил Мирон. — Конструкт всё еще недоступен, — ответила Мелета. — По моим расчетам, он фрагментирован на сорок процентов. — Твою мать! — что тут еще скажешь? Один раз он свернул не в тот проход — грохот стал не приближаться, а удаляться. Чертыхнувшись, вызвал из Плюса карту, срезал по узкому перешейку вдоль системных башен и наконец выскочил в небольшой вестибюль. Всё здесь было покрыто пылью, но никаких видимых повреждений не было. — Хитокири! Где ты? — крикнул Мирон. — Вот он я, — японец отделился от стены и стал видим. — Потом расскажешь, как ты это делаешь… — проворчал Мирон. — Что это был за грохот? Нас пытаются взорвать? — Наоборот. Я отправил наверх небольшой подарочек, — он подкинул на ладони небольшую гранату с электронным взрывателем. — А как же мы? Двери лифта были на месте, но заметно нагрелись — Мирон, приложив ладонь к стальной плите, тут же её отдёрнул. — Здесь по-любому не пройти, — философски пожал плечами японец. — Слишком большое внимание привлекло это здание. Будем искать другой выход. — Сколько они еще продержатся? — Мирон кивнул на потолок, и Хитокири понял, что он спрашивает о его людях. — Час. Полтора… У них хорошая позиция, но якудза послало слишком много сил. Это дело чести. — То есть, они обязательно сюда прорвутся, — кивнул Мирон. — И обязательно всё уничтожат. Хотя бы для того, чтобы замести следы своего прокола. — А как же те люди? — Мирон кивнул на проход в конце которого, за стойками с железом, скрывались ванночки с мозгами. — Какие люди? — с каменным лицом спросил Хитокири и отвернулся. По-видимому, он считал, что вопрос исчерпан. — Ты чувствуешь себя предателем, — сказал Мирон ему в спину. — За то, что твои братья вынуждены драться, чтобы защитить гайдзина. А ты сидишь здесь, со мной. — Я должен гири сэнсэю. Он велел сидеть. — Знаешь, я могу справиться и сам, — его немного уязвило, что японец открыто признавал: если бы не профессор, его бы здесь не было. — Ты можешь найти какой-то способ выбраться и… — Ты ничего не понимаешь, гайджин! Непроницаемая маска Хитокири наконец-то дала трещину. Глаза его, в обычное время тёплого карего оттенка, сделались совсем чёрными, кулаки сжались так, что побелели суставы. — Прости, я не хотел тебя обидеть, — сказал Мирон. Он не собирался отступать, но и провоцировать японца тоже не хотел. — Я просто пытаюсь сказать: ну что здесь делать двоим? Сидеть в запертом помещении я прекрасно могу и сам, а ты… — Ты без меня не выберешься. Ты не знаешь, как. — А вот тут ты не угадал, — двинул подбородком Мирон. — Помнишь, я тебе говорил о волшебном призраке, что обитает в моей голове? Так вот: Мелета найдёт выход откуда угодно. — Не найдёт, если здание обрушится тебе на голову. — Здания-роботы начали строить после последнего землетрясения, верно? — Мирон расчистил от пыли небольшой участок пола и сел. Надоело топтать ноги зря. — Они распределяют нагрузку и таким образом сохраняют равновесие… Оно не обрушится ни при каких обстоятельствах, брат. Разве что ядеркой бомбануть. Но этого не станут делать даже ваши отмороженные бакуто. Японец сел рядом, и подтянув ноги, обнял руками колени. — Мои родители были должниками якудза, — неожиданно сказал он. — Отец взял у них крупный кредит на раскрутку бизнеса, хотел продавать пластинки, но у него ничего не выгорело. — Пластинки? — Мирон порылся в памяти. — Винил? Его еще выпускают?