– Вы меня убьёте? – осведомился Виктор. – Пока нет, – ответил Зарецкий, даже не глядя в его сторону, – я просто хочу сократить время. Без тебя мне бы пришлось искать Иру. А она сама сюда придёт. Я думаю, ей хватит одного часа. – Вам, наверное, непросто было работать с Адамковским. – Да, к сожалению. Он очень скандальный. И никогда не приходил вовремя. – А разве в наше время бывают нескандальные политики? – Бывают. Но не выше депутата. – А как вам Самди? – Годится только создавать шум. Он не только скандальный, но ещё и сумасшедший. Верит в то, что несёт. Это снижает его потенциал. Но пока работает – пусть работает. Это нам полезно. – Если не секрет – за что Адамковский вас выгнал? Зарецкий посмотрел тяжёлым взглядом. – Давай ты заткнёшься, а? Наступило молчание. – Можно мне сесть? – спросил Барсучонок. – Я не возражаю, – Зарецкий снова смотрел в зимний сад. – А куда мне сесть? – Это уже твои проблемы… Принесите сюда три стула, – крикнул Зарецкий в лестничный проём. Тот, что был за рулём принёс три стула. Барсучонок сел и сразу почувствовал, как отяжелела его голова и как ноет побитая дубинкой рука. Он то проваливался в сон, то выныривал наружу. Голова хотела спать, рука ныла. Они перетягивали Виктора, словно канат. А потом канат лопнул и Барсучонок нырнул в чёрную воду сна. 3 Сначала он увидел школу – немного со стороны, словно на киносъёмке. Теперь там разместилась больница. Выше здания школы, на фоне огненного закатного неба летит совершенно чёрный воздушный шар в форме клизмы, а из окон ему машут врачи в белых халатах. Тянет холодным ветром и краски настолько мрачные, что это уже не смешно. Потом – Барсучонок снова в гимназии. Школа пока остаётся школой и Барсучонку предстоит учиться несколько лет. Осталось два года до полёта чёрной воздушной клизмы, время ещё есть. Город дичает. Заросли прорастают повсюду, центр города зарос не хуже Набережно. По улицам бегают волки и даже лисы. – Это Заранду штормит, – произносит Андрей Данилович, – вот животных и выплёскивает. – Меня это вдохновляет, – говорит Барсучонок, – Я барсучонок, я хочу в лес. Ему пора на урок. – В Шим-Биг, – говорит вслед Андрей Данилович, – мучение заключается в чувстве стыда. Коридор второго этажа уже совсем плох. В полу зияют дыры, похожие формой на лужи, их приходится обходить по стенке. Дверь открывается. Оказывается, прошло уже три года. Класс превратился в операционную. Горят софиты, стены затянуты белым. Вокруг операционного стола. В одном из них легко узнать поэта Гугуку. Второй, может быть Моськин. На столе лежит Адамковский. Его голое буро-жёлтое тело словно сделано из папье-маше. Дряблые веки накрыли глаза, морщинистое лицо перекошено страданием. – Давай, – говорит Гугука, – режь! Барсучонок хватает скальпель правой рукой и сжимает его так сильно, что пальцы белеют. Локоть по-прежнему ноет. – Режь! – кричат люди в белых халатах. Виктор смотрит на скальпель, но не знает, что делать. Резать? Пырнуть кого-то из санитаров? Или разодрать себе горло? – Диана пришла! – раздаётся голос. 4 – Диана пришла! Барсучонок открыл глаза. Все были на прежних местах. – Пропустите её, – негромко скомандовал Зарецкий. Снял очки в дымчатой оправе и начал протирать мятым серым платком. На первом этаже шлёпнула дверь. Шагов он не услышал – только слабый стон старых досок. Диана умела ступать бесшумно. Барсучонок прикидывал, где она сейчас. Вот сейчас она подошла к лестнице, начала подниматься. Первый, второй, четвёртый… Барсучонок перевёл взгляд на лестницу. Диана стояла там. Он неё пахло гарью так сильно, что он различил запах даже у себя в углу. Она по-прежнему была в школьной форме гимназии. Шлем тоже был знакомый – один в один со шлемами ОМОНовцев. Только выражение лица отличалось. Он впервые видел Диану в замешательстве. – Ой, – сказала она, – здравствуйте… господин опекун. Часть IV. Алектоево 23. Кто стоит за Уолтом Диснеем 1 Дело было несколько лет назад, перед первыми губернаторскими выборами, когда старый Шепшелей был ещё жив. За областной администрацией, если пройти через сквер, то выйдешь к двум кварталам старых кирпичных пятиэтажек на Мясникова. Их строили ещё при Сталине, для ответственных работников, и в их архитектуре очень много от стиля ампир – полукруглые окна, симпатичные палисадники за коваными решётками, а перила в подъездах изготовлены из превосходного морёного дуба. В этих домиках селили депутатов нашего областного совета. Стояла поздняя осень 1992 года, её самая гнетущая пора, когда краски выцветают и всё вокруг кажется нарисованным мрачной сепией. В арке дома 94 стояли трое, одетые слишком по-спортивному для этого района. Они могла показаться обычной компанией, если бы не бейсбольные биты. – Что-то он не идёт, – отметил тот, что стоял ближе всех к выходу. У него было серое и неприветливое лицо, какие обычно смотрят с фотографий на надгробьях.