— Ну, как знаешь, — обиделась Соня. «Душой отдохнешь». Пэм брела по серой улице, глядя под ноги. По сторонам она смотреть давно разучилась. Да и не на что здесь было смотреть. Рабочие кварталы не отличались ни красотой, ни уютом. Только функциональностью и простотой. «Казарменная планировка», — говорил про них Рекс. Мать соглашалась, она ведь поездила по миру, в отличие от многих своих коллег, которые даже из рабочего района ни разу не выбирались. Они-то, может, и хотели бы, но отсутствовала веская причина на получение пропуска… а у Пэм вот причина нашлась. Мир снаружи был очень красивый! Когда Пэм впервые отправилась в интернат к Рексу и выбралась своего района, у нее захватило дух! Из окна монорельсового поезда она видела необыкновенные дома, газоны, скверы, изящные лавочки в тени деревьев, красиво одетых людей, она даже видела девочку, выгуливавшую сразу трёх собак! Собаки бежали вперёд, до предела натягивали поводки, а девочка спешила за ними, уткнувшись носом в коммуникатор. Пэм не понимала тогда всех этих людей: как они могут не смотреть по сторонам, когда их окружает такая красота? Магазины, в которые Памелу никогда не впустят, скверы, парки, да даже просто дома! Такие красивые — с огромными окнами, балконами, отделанные разноцветным камнем, покрытые разноцветными крышами… Конечно, интернат Рекса находился не в таком удивительном месте — всего лишь на окраине рабочей зоны, но даже там было приличнее и уютнее, чем в кварталах, где жила Пэм. Ну а что? Кварталы кварталам рознь. Это Пэм — всего лишь швея, а есть ведь заводы и фабрики, где труд рабочих более сложный, им и платят больше, и условия жизни у них лучше. Всё справедливо. Про себя она просто радовалась, что сын живет в месте более красивом, чем жил бы с ней. В квартале Пэм ни о какой эстетике и речи не шло: серые коробки общежитий, стоящие одна за другой, заасфальтированные крохотные дворы, серый госпиталь в двух кварталах от фабрики, серая школа, серый магазин… Только сублиматы на прилавках яркие — в цветастой завлекательной упаковке. Пэм хранила баночки из-под протеиновых коктейлей, складывала в них всякие мелочи: нитки, иголки… Баночки были красивые. Пэм расставляла их по цветовой гамме, чтобы было похоже на радугу. В одной, самой яркой — из-под печенья — Рекс хранил своих солдатиков. Больше-то в их жизни ничего красивого не было. Одежду в магазине и ту продавали только грязноватых тусклых цветов. Это тоже правильно — она более ноская, менее маркая, её реже надо стирать. Почему Пэм, как ребенок, всё живёт какими-то глупостями? Мечтает то о ярком шарфике, то об оранжевых гардинах, то о кресле бирюзового цвета, которое она бы поставила к окну — смотреть на дождь. С удивлением Памела поймала себя на том, что, кажется, плачет. Она шла, смотрела под ноги, а перед глазами всё дрожало и двоилось. Вспомнился вдруг Дэвид. Она в последнее время часто о нём думала. Будь жив Дэвид, Пэм не чувствовала бы себя такой одинокой. Она бы не приходила по вечерам в пустую комнату, не садилась одна у телевизора, чтобы заполнить тишину хоть какими-то звуками. Был бы жив Дэвид… Звук шагов в подъезде прозвучал совсем одиноко, как и короткое чирканье ключ-карты. Комната встретила привычной темнотой и тишиной. Пэм закрыла дверь и, даже не включив света, сползла вдоль по ней на пол. Слёзы текли и текли по лицу, а Памела не могла даже объяснить сама себе — почему. Ну, подумаешь, урезали зарплату! Первый раз, что ли? На еду худо-бедно хватит, да и вполне она может не есть так уж по многу. В её возрасте даже полезно вставать из-за стола с легким чувством голода. Опять же, если станет совсем туго, есть деньги, которые дал Рекс. Да, Рекс. У него тоже всё хорошо. Он на престижной работе, прекрасно зарабатывает. И звонил всего несколько дней назад. Тогда чего она сидит в темноте на полу и плачет? Ведь всё прекрасно! Но страшная, выматывающая душу тоска никак не отпускала. И тогда Пэм, отчаявшись, решилась на самый последний и самый крайний шаг. Она опустила жалюзи на окне, закрыла дверь на цепочку, включила телевизор, чтобы он бормотал и чтобы соседи не думали, будто Памела с кем-то разговаривает. После этого она перегнулась через спинку дивана и вытащила из тайника главное своё сокровище — коммуникатор, подаренный сыном. Рекс всегда звонил сам, Пэм не решалась его беспокоить, должна ведь быть у взрослого человека личная жизнь. Опять же, деньги матери на связь перечислял сын, потому тратить их из прихоти Пэм считала неправильным. Да и Рекс всё-таки звонил часто. Но тем не менее… Памела разблокировала экран, открыла список контактов, в котором значился только один номер, и ткнула пальцем в кнопку вызова. Прохладный вежливый голос автоответчика сообщил: «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Выключен? Пэм положила коммуникатор на диван и посмотрела на него, как на предателя. Поразмыслила. Рекс говорил, что в рабочих кварталах плохая зона приема. У людей, живущих здесь, нет телефонов, у фабрики — своя вышка, а там, где стоят общежития, покрытие практически нулевое — кому здесь нужна связь? Тут комм-то один на корпус, да и тот стационарный. Поэтому Памела снова взяла трубку, походила по комнате, глядя на значок сети. Вроде бы нормально всё. Может, ещё раз попробовать? «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Она заварила себе полчашки сублимата, напоминая, что теперь должна экономнее относиться к еде. Нарочно медленно выпила его. Помыла посуду. «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Вдруг Пэм, помимо тоски, стало ещё и очень страшно. Почему комм Рекса выключен? Что-то случилось? Зачем вечером выключать телефон, на который тебе могут позвонить с работы? Зачем вообще его выключать? А если что-то произойдёт с Рексом, ей скажут или нет? Конечно, нет, он ведь уже совершеннолетний. Но у Рекса же есть друзья, если с ним что-то случится, они… Почему она не спросила номер кого-то из его друзей? Или номер его девушки? Почему постеснялась? Хотя хороша бы она была, названивая его приятелям или подружке. Старая выжившая из ума тётка. «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Так, успокойся. Вдруг он в командировке? У него ведь важная, ответственная работа. Или, может, просто коммуникатор разрядился. Да зачем же сразу скатываться в такой психоз?! Но остановиться не получалось. «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Пэм колотил самый настоящий ужас. У нее тряслись руки, сердце выпрыгивало, желудок завязался узлом, в горле пересохло. Сыночек, пожалуйста, пусть с тобой всё будет в порядке! «Аппарат вызываемого абонента выключен, попробуйте позвонить позже». Она разрыдалась, уткнувшись лбом в прохладный пластик коммуникатора. Лишь спустя несколько минут Памела усилием воли взяла себя в руки. Голос здравого смысла все-таки смог пробиться через панику: «Может, у Рекса для связи с домом специальный номер, и он включает его, только когда хочет позвонить сам? Успокойся, наконец, старая истеричная дура!!!» И Пэм послушалась. Убрала коммуникатор обратно за спинку дивана, попила воды и легла спать. Правда, ещё совсем немного поплакала. Просто чтобы стало чуть полегче. * * * Капитан внешней разведки «Виндзора» Ник Ладингоф в задумчивости стоял над госпитальной койкой. Существо, которое сейчас лежало на казённом матраце, с трудом поворачивался язык назвать человеком, не то что рейдером. В короткой больничной распашонке, под одноразовым одеялом приходил в себя от наркоза испитой, до костей отощавший мужик с одутловатым лицом. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. А то и все шестьдесят. Но рейдеру-резиденту не могло быть больше сорока. Даже и сорок — уже многовато. А значит Одди где-то между… э-э-э… двадцатью семью и тридцатью восьмью. Хотя… пусть уж лучше ему будет за сорок, потому что опуститься так в тридцатник — это даже не полное днище, это… У капитана и матерных слов не нашлось подходящих. Полный абзац. Ник обошел койку, обставленную аппаратурой, и встал с противоположной стороны. Ничего не изменилось — перед ним по-прежнему лежал тощий опустившийся алкаш с коричневыми кругами под глазами и ввалившимися небритыми щеками… Бывает же! Сопляк-стажер, в обход правил проскочивший на тестирование для автономной работы, в первые же дни отправляет такую добычу. Теперь главное: понять, действительно ли это — резидент «Амилайта»? Или же просто спившийся псих? Правда, откуда псих мог добыть пачку купюр в банковской упаковке «Амилайта»? Выходит, даже если этот торчок — шизик, с «Амилайтом» он однозначно работал. Так что и в худшем случае тварюшка полезная. А паренёк-рейдер, конечно, ушлый — деньги пленника родной корпорации не передал, прислал только упаковку. Впрочем, учитывая условия тестирования… — Когда его можно будет минимально допросить? — обернулся Ник к колдовавшему над аппаратурой с показаниями доктору. — Часа через четыре, — отозвался врач. — И это может быть только беседа. Без химии и воздействий. Половину внутренностей на донорские поменять пришлось. Как он до сих пор не загнулся — не понимаю. В нём сейчас регенераторов больше, чем крови. — Разверните аппаратуру детектора лжи, — приказал Ник. — Как только с ним можно будет поговорить — сообщите. …Спустя четыре часа, когда поступил вызов из госпиталя, план допроса вчерне был готов. В первую очередь требовалось выяснить главное: алкаш Родерик действительно резидент или псих, в это верящий? Трое, пусть он будет резидентом! Это же кладезь информации! А если получится его перевербовать, отроется такая изумительная возможность для игр с «Амилайтом», каких не открывалось уже много лет. Главное теперь — суметь скрыть факт захвата Родерика не только от его собственной корпорации, но и вообще от всех. Благо, о случившемся там, за периметром, знает только стажёр. Даже те, кого «Виндзор» привлек для вывоза, не в теме. Их старшая в курсе исключительно того, что корпы кого-то экстренно эвакуировали из сектора, кого-то интересного другим корпорациям и… всё. Ее люди — не знают даже этого. Ник поправил логотип «Виндзора» на кармане кителя, открыл дверь и прошел в палату. — Что ж, Родерик, наш первый разговор будет коротким, но для тебя судьбоносным, — сказал капитан, садясь возле койки на больничный стул. С трудом разлепивший тяжёлые веки доходяга мазнул взглядом по логотипу корпорации, с облегчением выдохнул, заметно расслабился и сипло сказал: — Сначала докажите, что я действительно в «Виндзоре». * * * Из тяжелого сна Джеллику еще до рассвета вырвали в реальность жадные прикосновения и тяжесть мужского тела. Начался новый день её мучений. К счастью, всё продлилось недолго. Потом мистер Парсон, довольный, ушёл в ванную, а горничная, собрав с полу одежду, убежала наспех приводить себя в порядок и готовить завтрак. К столу хозяин вышел уже вполне обыкновенным: в костюме, свежей сорочке, новом галстуке, с безупречно расчёсанными волосами. Он был подтянут, из взгляда исчезла мутная тень блаженной истомы. — Мисс Тарукай, приведите в порядок мою вчерашнюю одежду, — только и сказал он. — Да, сэр. С этими словами Дейв ушел, а Джеллика бросилась убирать дом. Её трясло и коротило. Хотелось спать, в горле то и дело пересыхало, подкатывала вязкая тошнота. Но девушка помнила про камеры и про то, что если её начнёт рвать, мистер Парсон увидит… Чтобы хоть немного унять тошноту, она пила воду, сыпала в рот щепотки соли. Она боролась с собой всё утро, но постепенно успокоилась, надеясь на то, что сегодняшний день закончится привычным ритуалом — рутинно и обыденно. Видимо, её сумбурные неблагодарные молитвы были услышаны. Потому что этот вечер начался, как сотни вечеров до него: хозяин вернулся с работы в привычное время, правда, напряженный и заметно издёрганный. Он поужинал и уже допивал вино, но тут зазвонил коммуникатор. Лицо мистера Парсона просветлело, он принял вызов. Однако, пока горничная убирала со стола, разговор, видимо, пошёл не так, как ожидалось. Когда Джеллика вернулась в комнату, мистер Парсон грязно выругался и запустил коммуникатором в стену. Трубка просвистела над ухом мисс Тарукай. — Бляди! — проорал хозяин, и следом за коммуникатором отправилась тяжёлая хрустальная пепельница. В стене образовалась безобразная вмятина, пепельница раскололась, а Джеллика испуганно присела. Она поняла: сейчас произойдет что-то ужасное. По-настоящему ужасное. Лицо мистера Парсона дергалось, словно оплывало, по коже ползли красно-белые пятна, а голубые глаза стали совершенно бешеными. Горничная замерла, не решаясь сделать шаг, боясь спровоцировать хозяина даже ничтожным звуком. — БЛЯДИ!!! — снова взревел мистер Парсон, пиная барный столик. Бутылки жалобно зазвенели. А мужчина, словно очнувшись, перевёл взгляд безумных глаз на горничную. — Ты… Джеллику парализовал животный ужас. — Чего уставилась?! — Простите, сэр, — пролепетала она, по привычке продолжая улыбаться. Лицо словно свело судорогой неуместной радости. — Что ты скалишься? — сипло спросил хозяин. — Простите, сэр. Хотите, я принесу вам кофе или вина? — горничная не знала, что еще сказать, и уже инстинктивно съеживалась в ожидании удара. Внезапно лицо мистера Парсона разгладилось, взгляд голубых глаз прояснился. — Милая, — спросил он совершенно спокойно, — почему ты дрожишь? — Я… я…