Медленно открываю глаза и блаженно потягиваюсь. Откидываю плед в сторону, чувствую приятную тяжесть в каждой мышце, будто проспала несколько дней. Даже не смотрю в сторону медальона и иду в душ. Ополоснув лицо холодной водой, стою над тазиком и пытаюсь поймать ускользающее отражение. Касаюсь пальцем небольшой сферы, застывшей прямо над сердцем и пустившей в меня крепкие корни. Теперь у всех осколков был один цвет. Кроваво-красный. Как маки в моем сне. Вздрагиваю, обвожу пальцами голубоватую сетку вен под кожей, прислушиваюсь к постукиванию под ладонью. Ничего особенного, но мне кажется, что сердце бьется тяжелее, чем обычно. Точно камень ударяется о ребра. Когда возвращаюсь в каюту, на постели что-то лежит. Подхожу ближе и замираю, рассматривая мягкие переливы черного шелка. – Сшил все-таки, – бормочу тихо и беру со стола деревянный гребень, чтобы привести волосы в порядок. Через минуту натягиваю платье, и оно мягко обволакивает тело, а юбка струится по ногам до пола. Немного узковата, сковывает чуть-чуть, но я не могу удержать вздох восторга. Спина открыта до пояса, и я тушуюсь, представляя, как мои шрамы будут выставлены на всеобщее обозрение. Демоны морские, пираты шрамов что ли не видели?! Не стеклянные, в обморок не упадут. Мягкий шелк тянется по полу, подтягиваю подол, чтобы выбраться по лестнице на палубу. Приходится идти босиком. На улице глубокая ночь. Ветер шуршит в парусах и гонит корабль к последней завершающей точке на карте. Холодно от одной мысли, но я удаляю все плохие эмоции, как только замечаю впереди застывшего Энзарио. Белоснежная рубашка щедро поливается синью Мэс-тэ, черные волосы трепещут и кружатся в свободном полете. Узкие подтянутые брюки подчеркивают широкие и сильные бедра капитана. Он оборачивается на шорох юбки, и я успеваю заметить, как темные эмоции на его лице сменяются на светлые. – Как спалось? – говорит он и протягивает ладонь. – Без сновидений, что уже хорошо, – вкладываю пальцы в его руку и осматриваюсь по сторонам. Никого. Он что, снова заставил всех моряков по каютам попрятаться? Невольно улыбаюсь этой мысли, вспоминаю наш первый бой. Сейчас даже Скадэ и Федерико отослал. На палубе ни души. – Просто поздно уже. Все спят, – Энзо пожимает плечами и коварно ухмыляется. По глазам понимает мой вопрос. – А мне не спится, вот и остался дежурить. – Так сильно не спится, что даже приоделся и платье мне дошил, – слабо улыбаюсь и обхожу его по дуге. Иду к носу, чтобы посмотреть на море. В свете Мэс-тэ оно кажется темной ртутью, мягко перекатывается, тянется древесной смолой. Мне тревожно и горько. Энзо умеет менять маски почти мгновенно, но я успеваю заметить, что его точат совсем не радостные мысли. Да и чему радоваться? Вот он, финал. Только руку протяни. Я не хочу потерять его. Не хочу. А если именно это потребуется, чтобы спасти жизнь Федерико? Как я смогу… Теплые руки ложатся на живот, а горячая грудь касается моей головы. – Хочу побыть с тобой на свежем воздухе. Смотри, какая прекрасная ночь. Поглаживаю его запястья и не могу оторвать взгляд от воды. Щелчок. Что-то в груди будто трескается на части и осыпается остывшим пеплом. Страшно. Мне страшно. Как было страшно тогда на Ласточке, когда Искра взмыла в небо и срезала мачту. Чувство неотвратимых перемен. Оно мягко ложится на плечи, тычется в шею, как слепой щенок, что-то нашептывает на ухо. От него не избавиться, как невозможно оторвать от себя тень. К добру ли оно? А если нет? Чувствую, как по щекам катятся крупные горячие капли, срываются вниз, разбиваются о мои руки. – Ты чего нюни распустила? – шепчет на ухо Энзо. – Корабль потопишь. А ну, иди сюда! – тянет меня к подставкам с оружием. – Выбирай! Что хочешь. Вызываю тебя на бой, – он держит меня за руку и обводит указательным пальцем татуировку колечка. – Моя жена должна выстоять даже перед сильным воином, даже в неудобной одежде. Или струсишь? Смотрю на сабли, а затем на Энзо. Улыбается, шутит, а мне совершенно не до смеха. Внутри перекатываются настоящие грозы. Беру клинок молча, отхожу от подставки и чувствую, что не смогу двигаться свободно. Платье совершенно для этого не годится. Оно мягкое и облегает плотно, как перчатка, в юбке тесно и слишком уж она длинная. Поворачиваюсь к пирату лицом и смотрю в глаза: – Надеюсь, что это был не последний моток черного шелка, – наклоняюсь медленно, цепляю ткань пальцами и веду клинком по мягкой черноте, позволяя ей расходится в стороны и открывать ноги. До высшей точки, обнажая бедра. Еще один надрез, параллельно первому. Переступаю с ноги на ногу и довольно усмехаюсь. Вот теперь в самый раз. Энзо щурится и хватает другую саблю. – И почему я не додумался сразу сделать разрезы? – Даже не знаю, – тяну слова и становлюсь в стойку. – Потому что не думал, что придется из жалости со мной сражаться? – Да ты оказывается плохого обо мне мнения, – хмурится Энзо и поворачивает немного лезвие. Чуть наклоняет голову. – Снова болтать будем, или начнем бой? До первой крови? – Это уж как повезет, – отвечаю тихо и атакую первой. Один шаг вперед, и росчерк сабли в воздухе. Звон от двух столкнувшихся клинков. Напираю отчаянно, будто в последний раз. Энзо со своим весом кажется неповоротливым. Обманчиво. Он мягко переступает с ноги на ногу, уворачивается от ударов и тихо смеется на мои рывки. Сам почти не нападает, только скрещивает сабли каждый раз, когда я пытаюсь его уколоть. Шаг назад. В сторону. И пират уже на краю борта. Перебегает, будто канатоходец – легко, невесомо и, подцепив рукой канат, перепрыгивает через меня и оказывается за спиной. – Фурия-улитка, – дразнится. Разворачиваюсь резко, почти незаметно, он бы не успел увидеть это движение, и рассекаю его рубашку. Кажется, касаюсь кожи, но кровь даже не успевает появиться. Отскок назад, и острие смотрит ему в сердце, а я едва ли слышу что-то вокруг. Шум моря, его дыхание, мое собственное, шелест ткани – все испаряется. Я в полнейшей тишине, стянута тугими веревками безмолвия, не могу выдавить ни единого слова. Да и кому они сейчас нужны? Выпад и взмах, ныряю под его клинок. Слишком медленно, пират. Острие отсекает несколько черных волосков, а я взлетаю на перила и зависаю над черной бездной моря. Держу равновесие и не отвожу взгляд от Энзо. Он задерживает дыхание, подается вперед, будто пытается поймать, но тут же отбегает от моего клинка. – Бестия! Коварно-коварно, – он перебрасывает из руки в руку саблю и снова манит меня к себе. Оглаживает горячим взглядом мои приоткрытые ноги и улыбается. Взмах. Уворот. Лезвие не достает до бедра пирата всего каких-то несколько сантиметров. Танцуем друг вокруг друга. Треск. Кусок ткани, как крыло ворона, опускается на доски. – Мм… – облизывается Энзо. – Так даже лучше. Останавливаюсь и выдыхаю. Перед глазами пляшут красные мушки, в груди сжимаются раскаленные тиски. Сердце ухает и трещит, как стеклянное. Палуба медленно плывет перед глазами, и я зажмуриваюсь. – Знаешь, кажется, сегодня я не в настроении драться, – взмах, и на руке расцветает бордовая лента пореза. – До первой крови. Отбрасываю саблю и обхожу Энзо по дуге. Дрожит металл по доскам. Сабля Энзо падает рядом. – Что с тобой? Ну, фурия, поделись со мной, – тянет к себе. Обнимает. Разгоряченно дышит в висок и приподнимает волосы. Упираюсь в его грудь руками и отхожу назад. Не могу объяснить. Будто внутри все переворачивается. – Дурное предчувствие, – выдавливаю из сжатого горла. – Или я устала. Не знаю. Мне и правда нечего ответить. Энзо тоже отступает. Холодная пропасть пролегает между нами. – Я понимаю. Не отвечай ничего. Иногда слова лишние, потому что будущее создают не они. Он подхватывает сабли, поджимает губы и уходит на мостик. Спокойно и бесшумно, но по сутулости вижу, что его тревоги тоже измучили. Расходимся в разные стороны, и через минуту я обнаруживаю, что застыла у тех самых бочек, где когда-то прятался Энзо. Такой потерянный, истерзанный. Родной. Совсем уже родной человек. Невольно улыбаюсь. Это было так давно. Вечность назад. Сажусь на бочку, подтягиваю колени к груди. Чувствую боль. Она ворочается под ребрами, раздирает меня. Накатывает и отступает, как морские волны. Совсем немного хочется плакать и я не сдерживаюсь. Позволяю слезам свободно течь, забирать мои сомнения, горечь, вину перед Энзо. Я не должна была оставлять его одного. Если кто из нас и нуждается в утешении, так это он, но… Утешитель не должен быть похож на бурдюк с солью и горечью. Лучше так, тихонько выплакаться. Ночь только началась. Успею извиниться, когда перестанет так давить в горле. Глава 62. Энзарио Хочу отдалиться. Убежать. Исчезнуть. Раствориться в темных водах. И не мучить ее. Я вижу, что Ария чахнет, будто цветок зажатый в моей грубой руке. И я должен ему помочь, но не могу. Не в моей власти. У меня нет нужной воды, мне не напоить его, не вдохнуть жизнь в увядшие стебли. Я бесполезен.