Энзо стоит ко мне спиной, а когда я делаю шаг, резко оборачивается и роняет ножницы. – Как ты вошла? – испуганно говорит и неловко прикрывает бедром стол. – Было не заперто, – отвечаю и пытаюсь обойти его по дуге. – Ария, я… – он неловко пытается меня остановить. Отодвигает и смотрит в глаза: – Как ты себя чувствуешь? Я усмехаюсь и снова пытаюсь заглянуть ему за спину. Энзо так волнуется, что даже руки дрожат! Что он может от меня прятать такого страшного? – Как пожеванная медуза, – говорю, склоняя голову набок. – Что ты прячешь, пират? Ты что, младенцев в жертву приносишь, а мне не говоришь? – Нет, – отвечает он хрипло и отступает. Голову втягивает в шею и сутулится. – Платье для тебя… – заламывает руки, – шью. Смотрю на стол и не верю глазам своим. Там лежит раскроенная черная ткань. Осторожно тяну руку, касаюсь ее и чувствую, как мягкость скользит под ладонью. Всматриваюсь и замечаю целые мотки разных тканей. От обилия цветов и текстур рябит в глазах. На столе лежат наборы спиц и крючков, мотки пряжи, нитки, иголки всех размеров, разных форм. Вон и знакомое кружево в стороне. Значит, все это время… Он шил для меня. Прижимаю руку ко рту, пытаясь сдержать судорожный вздох. Меня переполняет странный, незнакомый мне восторг. – Почему ты раньше не говорил? Это же…невероятно. Он кусает губу и смотрит исподлобья. Хмурится. – Мирида осуждала меня за это… Снова касаюсь ткани на столе. Не могу оторваться. – Но ведь это красиво! Значит, и тот плед в комнате ты вязал? – улыбаюсь. – Выходит, что ты столько всего умеешь, а я… саблей только размахиваю. И то не очень умело. Хмурюсь, вся веселость как-то улетучивается. – Какое мне платье? Посмотри на меня, Энзо, – невольно касаюсь плеча. Знаю, что вниз от самой шеи тянутся свежие шрамы. – Мое тело не для платьев. – Самое красивое платье, потому что… – он подходит ближе и, целуя в затылок, обвивает руками талию. – Я люблю тебя, Ария… И нет ничего желанней, чем твои плечи, губы, руки… – скользит поцелуями по коже, приподнимает волосы. – А эти локоны. Ты думаешь, что шрамы что-то поменяют? Выжгут из сердца чувства? Глупости. Как только все закончится, я повезу тебя в столицу, и мы обвенчаемся по-настоящему. Если ты захочешь, конечно, – замолкает и утыкается носом в плечо. Прижимаюсь к нему спиной. Тепло, даже жарко. До боли хорошо чувствовать его объятья. – Звучит заманчиво, – чувствую, как его поцелуи рисуют на плече невидимые узоры. – Ты же понимаешь, что обрекаешь себя на жизнь со мной? До самой смерти. – Какой кошмар, – шепчет он и прикусывает ухо. – Но ты же будешь хорошей девочкой, фурия? Не разнесешь наш дом на щепочки? Закидываю руки за голову, чтобы обвить его шею, зарыться в мягкие волосы, пройтись ногтями по коже. – А ты оптимист, пират. Все еще веришь, что я могу быть хорошей девочкой. – Нет, – охрипшим голосом шепчет Энзо. – Я как раз надеюсь, что будешь о-о-о-очень плохой. Его руки все еще у меня на талии, а я медленно разгораюсь, кровь в венах закипает от каждого касания. Кладу ладони на его запястья, пытаюсь сдвинуть их, и Энзо подчиняется. Веду так, как мне нравится, а его пальцы повинуются, сдавливают сильнее, когда я нажимаю и едва касаются, стоит только ослабить хватку. Широкие ладони скользят по груди. Сжимают, посылая по телу искры острого мучительного удовольствия. Вжимаюсь в Энзо с такой силой, будто боюсь, что он и правда меня отпустит. – Тогда я буду худшей из худших, – пересохшие губы растягиваются в слабой улыбке, когда из горла Энзо вырывается тихий рык. – Не боишься, что накажу? – он улыбается и сталкивает со стола инструменты и ткани. – Сильно-сильно? – тихо смеюсь и подаюсь вперед, упираясь руками в сто. – Смотри, если будешь плохо наказывать, то я могу и хорошей стать. Энзо разворачивает меня и резко поднимает вверх. – Накажу так, что будешь умолять еще, – толкает меня и запускает руку под рубашку. Облизывается, а в глазах бурлит настоящий шторм. – Я могу начать прямо сейчас, – расстегиваю пуговицы у него на груди. Нарочито медленно, мучаю нас обоих. Тяну на себя, пока Энзо не нависает надо мной, становится между моих разведенных ног. – Еще, Энзо. Касайся меня еще. И он слушается. Я вижу, как тяжело ему сдерживаться. Как он дышит, как прикрывает веки и прячет горячие глаза под густыми ресницами. – Ария, ты невероятная. Моя жена, – смеется. – А татушки не сошли, словно настоящие ритуальные знаки, – хмыкает и распахивает мою, вернее его, рубашку. Ну, в них удобно. Мягкие и просторные. И пахнут особенно вкусно. Энзо шалит языком по обнаженной коже живота, стаскивает с треском мои штаны. Он настойчив и раскрепощен. Разводит бедра и, стянув немного белье, прижимается ко мне губами. Проталкивается глубоко и остро, выжимая из меня крики и заставляя хвататься за стол пальцами. – Тебе правда нравится? – он чуть отстраняется и поднимается выше. – Нравится то, чем я увлекаюсь? Задыхаюсь от бурлящего в венах огня. Каждое касание губ, как ожог. Откидываю голову назад, едва держусь за край. – Нравится, – выдыхаю хрипло. – Разве я тебе когда-нибудь врала? – Я тебе верю. Верю, как самому себе. Потолок надо мной вращается и разлетается разноцветными лентами. Давлюсь криком, когда Энзо касается губами груди, ставшей слишком чувствительной. Пробираюсь под его рубашку, жадно собираю ладонями тепло и аромат пихтового масла. Не впиваюсь ногтями, а глажу. Широко, до умопомрачения, тяну к себе. Хочу чувствовать его вес, силу и власть над собой. Цепляюсь за застежку штанов и ловлю его дикий прожигающий взгляд. – Как-то слабо ты вредничаешь, – он отстраняется и пропускает холод между нами. – Даже наказывать не за что, – и хитро усмехается. Гладит между ног, мучая и затягивая мою агонию. – Это ты зря, – ловко справляюсь с крючками и через мгновение прикасаюсь к нему через ткань. Как только держится? Он же возбужден до предела. От одной мысли, что это я довожу его до такого состояния, голову ведет, а мир вокруг заволакивает горячечный туман. Он такой из-за меня. Для меня одной. Собираю его жар в кулаке. Несколько плавных движений, чтобы выжать из него стон. – Ты не вредничаешь, – почти шипит Энзо, – ты откровенно издеваешься, – и немного откидывается назад. Цепляется за меня, будто боится, что рухнет, и гладит, неистово гладит грудь и прижимает ладонь к паху. Она кажется раскаленной, горячей, как Ойс. Пальцы скользят по коже и проталкиваются в меня резко, почти взрывая. Двигаю рукой увереннее и во рту пересыхает от желания ласкать его так же, как он ласкал меня только что. Предательски краснею, хотя казалось, что уже не способна смущаться. В затуманенном сознании яркой вспышкой всплывает сожаления, что у меня нет гвоздика в языке. Ласка чувствовалась бы… совсем иначе. Думаю, что стоит исправить эту оплошность чуть позже. Протягиваю руку к его лицу, очерчиваю пальцами губы, а он скользит по ним языком и я чувствую подушечками кончики острых клыков. Дурею окончательно, сжимаюсь от накатившего жара и давлю крик, рвущийся из легких. Глава 52. Энзарио Она так смотрит, так кусает губы… Что я готов сгореть на месте, как птица феникс. И возродиться с ее поцелуями, стонами, криками… Ария изгибается от моих ласк, тянет к себе, царапает кожу. Ловлю ее губы, проталкиваюсь языком и вырываю из сладкого рта глухой рык. Она не высмеяла мое занятие, не осудила… В ее глазах был такой восторг: настоящий. Зря боялся и прятался? Моя маленькая фурия – настоящее сокровище, и я бы не шел за картой, если бы не бессмертие. Если бы не толкала мысль о том, что снова потеряю детей. Хочу бесконечно дарить ей радость. Сколько смогу быть рядом, сколько успею. Срываю с нее белье, сжимаю в кулаке и отбрасываю в сторону. Подтягиваю Арию к краю, держу почти на весу, а стройные ноги обвиваются вокруг меня, сжимают в раскаленных тисках. Я в одном движении от сладкого плена и не собираюсь ждать. Ария закрывает глаза и вытягивается стрункой, выгибается подо мной, а с губ срывается хриплое: – Пожалуйста… – Да… – шепчу сиплым голосом. Я не могу входить осторожно. Толкаюсь. Резко и до самого основания. Просто лопаюсь от желания, трескаюсь, как стекло, на мелкие части. Разлетаюсь осколками почти сразу и слышу, как скрипит от тяжести и толчков рабочий стол. Успеваю подхватить Арию перед тем, как продольные доски взвизгивают и падают вниз. Держу ее, крепко прижав к себе.