– Нэ-э-э… Встаю на колени, лицом к лицу. Нас разделяет всего ничего, прослойка жаркого ночного воздуха. – А если так? – зажимаю виноградину губами и чуть наклоняюсь вперед. Глаза Энзо темнеют и полны того блеска, что я не видела прежде. Крылья носа трепещут, как у хищного зверя. Мы одурманены, напитаны морем и солнцем. И я хочу, чтобы этот дурман въелся в кровь навечно. – А так, – он захватывает губами виноградину и стискивает зубами, – ужин придется отложить. – Сладкий сок проливается на язык вместе с его поцелуем. Глубоким и ненасытным. Не могу сдержаться, дурею даже от легкого прикосновения, вспыхиваю, как сухая труха. Если и есть где-то живой огонь, способный растопить мои кости, то вот он, сидит передо мной. Пальцы путаются в черных волосах, тянут ближе. Кусаю его, чувствую сталь и горечь на языке. Ранка моментально затягивается, а рот снова наполняется виноградной сладостью. Прикусываю волевой подбородок Энзо, слизываю одинокую капельку сока. Его дыхание тяжелеет, когда мои зубы сжимаются на жилке под горлом. Сердце рвется в груди, толкается в мою ладонь. Кожа к коже, светлое на темном. Опрокидываю его на покрывало, нависаю и превращаюсь под его взглядом в хрупкое стекло. В глазах Энзо мрак и лиственная зелень, обещание и жидкое пламя. – Что же мне делать, пират? – руки дрожат, красные пряди падают на его шею и грудь, скользят по смуглой коже. – Хочу тебя, сил нет. Энзо привстает, придерживая меня за спину. Кончики пальцев бегут вверх, словно тысячи волнующих иголочек, и касаются завязки возле лопаток. Одна ладонь выскальзывает вперед и отодвигает влажный ажур купальника. Энзо прикусывает окаменевший сосок до легкой томной боли. Обводит языком ареолу, оттягивает кожу и снова кусает. Отрывается на миг, чтобы сказать: – Бери сколько хочется… Я весь твой, моя фурия, – и добирается до второй груди. Весь твой… Слова прошивают меня, как раскат грома, сотрясают до основания. Мне мало его прикосновений, мало укусов и поглаживаний. Он будто сдерживается, связан невидимой веревкой и слишком нежен, даже когда зубы смыкаются на коже. Прижимаю его голову а груди, а в горле растекается тихий стон, когда сильные руки обхватывают ягодицы и тянут на себя. Заставляют почувствовать, как он возбужден. Мягкий толчок, еще один и еще. Энзо покачивает меня, как на волнах, трется о ткань купальника, скользит языком по горлу, к подбородку, закусывает красную прядь. – Пожалуйста… – выдыхаю хрипло, даже не знаю о чем прошу. Смущенно утыкаюсь в его плечо, но резкий рывок выбивает из меня крик и заставляет откинуться назад. Он будто переключается, в глазах загорается безудержный огонь. Энзо придерживает меня за плечи, и мы неожиданно меняемся местами. Теперь он нависает надо мной, а я ловлю его движения и взгляды. Пламя костра дрожит и обнимает широкие плечи, оттеняет волосы золотом, а в глубоких зрачках горят звезды. Руки больше не нежные. Они настойчиво шарят по телу, царапают, щипают. Подхватив нижнюю часть купальника, Энзо срывает ее. Беспощадно. Словно это немыслимая помеха. Он настойчив и раскрепощен. Даже жесток в своем желании обладать. Властно собирает мою дрожь в свои ладони и губы и не скупится на пикантные прикосновения. Я выгибаюсь от каждого вдоха и выдоха. Он слизывает влагу и цепляет языком сокровенные чувствительные точки. Энзо стремителен и горяч. Он дышит сквозь зубы и, сдерживаясь, раздувает ноздри. От его коварной ухмылки мне становится жарко. Сильно сдавив бедра пальцами, Энзо одним движением переворачивает меня на живот. Тянет за ягодицы вверх и, прижавшись горячим пахом, размашисто водит от талии до груди. Ловкие пальцы растирают набухшие соски, и я почти кричу. Я больше не могу! Но вместо крика из глотки вырывается раскрошенный хрип. Мой Энзо понимает. Отстраняется всего на миг, чтобы снять белье. Наклонившись к уху, шепчет: – Не нужно было меня поить. Я становлюсь неуправляемым, Ария… Прижимаюсь к нему, и слова глохнут, превращаясь в животный рык. Больше, хочу больше немедленно! Он каменной-твердый, раскаленный, а руки сжимают мои бедра до боли, до отметин на коже. Завтра там будут синяки, но я касаюсь пальцами его ладоней, умоляю сжимать сильнее. Оставлять на мне знаки и метки. – Люблю… – выдыхаю со стоном, чувствую, как подается вперед резко, без всяких нежностей, наполняет меня собой, до сладкого вскрика и искр перед глазами. – Люблю!.. Я взрываюсь моментально, от первого же движения, но это только начало. Энзо неудержим, безжалостен: он врывается в меня и мучает острым удовольствием снова и снова. Одна рука на моем горле, сдавливает властно, до радужных искр и красных пятен, острые зубы впиваются в плечо, а вторая скользит по спине и ныряет вниз. Пальцы касаются соединения наших тех, гладят, пощипывают и подталкивают меня за край. Я расколота на части, а Энзо собирает эту мозаику снова, чтобы потом разбивать ее всю ночь напролет. Рывок, и я прижата спиной к его груди. Обезумевшая от жажды и удовольствия, я двигаюсь сама, развожу колени шире, раскрываюсь больше, позволяю проникнуть глубоко. Д-да, вот так! Еще чуть-чуть, еще сильнее. Захлебываюсь нашими общими стонами. Его руки сжимают грудь, а я запрокидываю голову и тону в дикой зелени его глаз. Не думай. Отдай мне все, что можешь… – Ну же, Энзо, – голос срывается от быстрых бесконтрольных толчков. Впиваюсь ногтями в его бедра, оставляя красные полосы. Он вжимается, кусает спину и сдавливает ладонями грудь, а потом вскрикивает. Его пульсация накрывает меня с головой, тащит в темень. Припадаю на локти и стягиваю под собой покрывало, загребая мягкий песок. – Ария… – шепчет Энзо. Не шевелится во мне, только целует спину и гладит живот. – Я сделал тебе больно? Оборачиваюсь, насколько это возможно и тяну его за волосы ближе. Целую хаотично, рвано, хочу разделить с ним этот мягкий мрак, что утащил меня на самое дно, отдать часть сладкой дрожи, что скрутила тело. – Нет, – шепчу между поцелуями, – нет, мне не больно, – кусаю его за нижнюю губу и вглядываюсь в светлеющие глаза. – Разве ты сам не чувствуешь? Он немного отодвигается, ласково перекладывает меня на спину. Тянет дорожку тепла по животу и ложится на меня щекой. Будто слушает, как там урчит голодный желудок. – Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Боюсь напортачить своим напором. Я сейчас, как подросток. Очень много лет воздерживался, а тут… – он смеется и выдает шутливо: – Такая аппетитная лань попалась! – крадется вверх и, захватывая губами сосок, слегка прикусывает его. Глава 40. Энзарио Стоит вдохнуть ее запах, собрать губами пряно-соленый вкус кожи, как я загораюсь снова. Хочу, хочу, хочу… Так сильно, что сводит скулы от желания. Но тонкое урчание живота Арии просит меня немного повременить. Несу ее на руках к воде, сам умываю и не позволяю вырваться. – Стой смирно, фурия! Она смеется, острые коленки дрожат, и ноги подкашиваются. Худые ручки тянутся и обнимают шею. Как я жил без нее? Как буду жить, если она уйдет раньше? Зажмуриваюсь на секунду, собираю разбежавшиеся мысли, душу их, давлю из последних сил. Я не буду думать об этом сейчас. Хочу надышаться, напитаться счастьем, хочу, чтобы оно меня затопило по самую макушку! Выход есть. Я найду его, чтоб меня разорвало. Подхватываю Арию на руки, прижимаю к груди, вдыхаю до боли под ребрами. Несу обратно к покрывалу и усаживаю в центр. Часть свертков даже не раскрыта, а впереди еще целая ночь. – Оденешься, пока я схожу за хворостом? Костер совсем затух, – убираю алый локон за ухо. Ария послушно кивает, подхватывает купальник и идет к воде, чтобы ополоснуть ткань. Волосы укутывают ее огненным покрывалом открывая тут и там полоски белоснежной кожи. Заходит по щиколотку в жидкий мрак и наклоняется к воде. Отворачиваюсь и стискиваю зубы. Не хватало еще наброситься на нее прямо на песке. Беру нож и остервенело рублю паутинник, сбрасываю его кучей у покрывала. Но ловлю себя на том, что растекаюсь нелепой улыбкой. Я благодарен команде за такую ловушку. За подаренные моему сердцу минуты радости. Жаль, что я не умею выражать любовь и признание, а так хочется научиться. Вылавливаю в свете ночного светила тонкую фигурку Арии. Она так открыто признается, что любит. Хотя мне не нужны слова: я вижу это в ее глазах, читаю по улыбке, вдыхаю с поцелуями. Ария встряхивает покрывало и берется распечатывать свертки. В одном нашелся плед и баночка люнн. Маленький щелчок, ожившие золотистые камушки делятся надвое и замирают над нашими головами. Федерико постарался? Подбросив веток в огонь, подхожу к девушке и обнимаю со спины. – Ария… Что там кок нам еще положил вкусненького? – Яблочный пирог, – отвечает она и смеется, указывая на сверток. – Я, кстати, после того, как его попробовала, не чихала и не плакала, – она прикладывает палец к губам и расплывается в хитрой улыбке. – Можно сказать, что я победила яблоки. Как ты сегодня победил море. Пусть всего на несколько секунд. – Это больше напоминало капитуляцию, – смеюсь. – Где-то я видел мясо, – тянусь к свертку, заставляя Арию немного наклониться. – Что там поваренок нам приготовил? – Я прямо так разбираюсь, – хмыкает она себе под нос. – Я с едой могу делать две вещи: варить и варить чуть дольше. Дую наиграно губы и кусаю ее за ухо. Утыкаясь носом в пушистые от морской воды волосы, говорю: – А я люблю вкусно покушать. Хотя если ты будешь всегда так горяча, как сегодня, я готов жить на голодном пайке и простить тебе, что угодно. Даже переваренную перепелку. Ария скрещивает руки на груди и встает в полный рост. – Могу взять пару уроков готовки у твоего кока. Я быстро учусь, – губы растягиваются в насмешливой улыбке, – способная до безобразия. – Еще чего! – злюсь для проформы. Пусть знает, что она – моя, нечего околачиваться возле мужиков. – Я сам тебя всему научу. И на саблях драться тоже научу. И управлять кораблем позволю, – хочу добавить «только будь рядом», но вовремя закрываю рот. Боюсь спугнуть счастье, как птицу с плеча. – Ну ясен красен! – смеется Ария и садится возле меня. – Ты мне еще должен бой. Вдруг ее глаза округляются от удивления, а в глубине зрачков закручиваются золотые спирали.