Голубоглазый указал исхудалой рукой на Балеарские острова. — Кабрера, — сказал он. — Мы пленные. Хорнблауэр с Бушем обменялись взглядами, и Буш присвистнул. Он понял хотя бы жест и первое слово. На Кабрере, прежде необитаемом островке, был сейчас испанский лагерь для военнопленных. Второй из спасенных, темноглазый, заговорил быстро и хрипло: — Вы ведь не отправите нас назад, мсье? Лучше мы будем в плену у вас. Мы не… От усталости и волнения он сбился на невнятное бормотание. Буш, как всегда наблюдательный, удивленно повернулся к Хорнблауэру. — Я понимаю, что они хотят пить. Но они не могли так исхудать по пути от Кабреры. Тут даже если без ветра, а только грести, от силы дня два. — Когда вы отплыли с Кабреры? — спросил Хорнблауэр. — Вчера. Хорнблауэр перевел Бушу. — Этому загару несколько месяцев, — сказал Буш. — Они не первую неделю ходят без штанов. Веселенькие дела творятся там на Кабрере. — Скажите мне, — обратился Хорнблауэр к спасенным, — как вы стали… такими? Рассказ получился долгим, тем более что французы прерывались на еду и питье, а Хорнблауэр время от времени переводил Бушу самые впечатляющие куски. Пленных было двадцать тысяч — бо́льшую часть составляла армия, взятая в окружение при Байлене[36], но к ним прибавились и другие, захваченные в бесчисленных мелких стычках. На материке они доставляли испанцам уйму хлопот непрекращающимися попытками сбежать. Наконец все двадцать тысяч перевезли на Кабреру — каменистый остров милю длиной и две мили шириной. Пленных не охраняли — британское господство на море исключало появление у Балеар французских судов, а лодки строить там было не из чего. Уже два года двадцать тысяч пленных жили на острове, укрываясь от летнего зноя и зимних штормов в норах, которые копали своими руками. — Там всего два колодца, — сказал голубоглазый. — Иногда они пересыхают. Но дожди идут часто. Математический ум Хорнблауэра попытался решить задачу о том, как напоить двадцать тысяч человек из двух колодцев, даже если те не пересыхают. Получалось, что каждый пленный пил от силы раз в сутки. Конечно, дров на острове нет. Два года никто из двадцати тысяч не видел огня, а вся их одежда сносилась и истлела. Провизию, которую иногда завозят испанцы, едят сырой. — Еды все время не хватает, мсье, — продолжал француз, и Хорнблауэр, знавший испанские порядки, легко в это поверил. — А иногда ее не завозят вовсе. Если ветер восточный. Когда ветер с востока, мы голодаем. Буш заглянул в карту и лоции. — Все верно, сэр, — сказал он. — Место для высадки одно, на восточном берегу, и когда дует ост, туда не подойти. Еще тут сказано про два колодца и отсутствие дров. — Еду должны завозить дважды в неделю, мсье, — продолжал француз. — Но иногда ее не выгружают на берег по три недели кряду. — Три недели! — Да, мсье. — Но… но… — Те из нас, кто поумнее, прячут часть еды в камнях, как раз на такие случаи. Разумеется, эти запасы приходится оборонять. А прочие… у них еды всегда хватает. Определенного рода. Нас уже не двадцать тысяч, мсье. Хорнблауэр глянул через окно каюты на смутную полоску островов, где и сегодня, в просвещенном девятнадцатом веке, процветает каннибализм. — Господи Боже милостивый! — проговорил Буш. — Ко вчерашнему дню, когда мы сбежали, еды не было уже неделю, мсье. Однако восточный ветер приносит не только голод, но и плавник. Мы с Марселем нашли эти два бревна. Многие хотели бы сбежать, но мы были сильнее. Сильнее большинства на острове. Француз почти самодовольно глянул на свои иссохшие руки. — Да, — подхватил Марсель. — Даже если бы ваш корабль нас не подобрал, мы бы добрались до Испании. Ведь наш император уже захватил ее всю? — Нет, — коротко ответил Хорнблауэр. Он не готов был объяснять в подробностях, что сейчас творится на охваченном войной полуострове, поэтому сказал только: — Испанцы по-прежнему удерживают Валенсию, так что с берега вас бы отправили обратно на Кабреру. Французы переглянулись. Они уже готовы были заговорить, когда Хорнблауэр резко их оборвал. — Попытайтесь уснуть, — сказал он и вышел из каюты. Свежий воздух отчасти помог прогнать отвратительные картины, которые вызвал в воображении рассказ французов. Хорнблауэр ненавидел человеческие страдания. Он ходил по шканцам, терзаемый мыслями о голодающих французах на Кабрере. Левантиец, как зовут в этих краях сильный восточный ветер, обещал дуть еще по меньшей мере неделю — если Хорнблауэр не ошибся, оценивая приметы. А он полагал, что не ошибся. Не его дело думать, что творится с французами в испанском плену. Кабрера лежит в стороне от курса «Сатерленда». Казенные припасы на борту предназначены исключительно для его собственного корабля. И если он попытается хоть как-то помочь несчастным, то должен будет выдержать очень долгое и очень неприятное объяснение с адмиралом. Любой разумный человек пожал бы плечами и постарался бы забыть весь этот омерзительный кошмар, забыть, что на Кабрере французы пожирают трупы товарищей. И все же, если сейчас развернуть «Сатерленд» в самый крутой бейдевинд, они как раз подойдут к острову, а если еще промедлить, придется долго возвращаться галсами. Хорнблауэр прошел на другую сторону шканцев и отдал приказ, так глянув при этом на своих лейтенантов, что те не посмели ничего спросить. Затем он вновь заходил по шканцам — взад и вперед, взад и вперед — продумывая, как выгрузить припасы через полосу высокого прибоя. Его математический ум работал в полную силу, оперируя целым рядом баллистических формул. Артиллерийская наука пребывала в младенчестве: лишь за несколько лет до того начальство вулвичского арсенала начало серию опытов с целью численно описать поведение пушки. Однако и в этих опытах главное внимание уделялось большим корабельным пушкам, а не шлюпочным шестифунтовкам, о которых думал Хорнблауэр. Кроме того, то применение шестифунтовке, которое он измыслил, не приходило в голову вулвичскому начальству, да и, насколько он знал, никому другому. Еще никто не пробовал с помощью пушки натянуть веревочный мост. Если этот план не сработает, придется выдумывать другой, однако попробовать все же стоит. Хорнблауэр на время прервал череду раздумий и отдал озадаченным подчиненным несколько распоряжений. Кузнецу он велел сковать железный стержень с проушиной на конце, а затем обмотать его веревками и паклей по размеру пушечного жерла. Боцманматы должны были найти сто морских саженей самого тонкого пенькового линя, какой есть на судне, растянуть каждый его дюйм кофель-нагелями для большей эластичности и безупречно ровной бухтой уложить линь в деревянное пожарное ведро. Купору и его подручным велено было вскрыть бочки с солониной и, вынув половину содержимого, надежно закупорить их обратно. Боцманматы получили указания взять необходимое число матросов и связать подготовленные бочки в длинную цепь, наподобие бус, где каждая бусина — бочка с двумя английскими центнерами солонины, соединенная с другими шестьюдесятью ярдами каната. Любой наблюдатель крайне бы удивился, увидев палубу «Сатерленда», когда там начались эти работы. Сам же корабль в сгущающихся сумерках, накренясь под ветром, продолжал путь к острову. К рассвету они уже осторожно двигались вдоль берега. Даже отсюда, хотя ветер дул в противоположную сторону, различался громовой рокот прибоя. — Ставлю гинею, что это испанское провиантское судно, — сказал Буш, глядя в подзорную трубу. У самого горизонта лежал в дрейфе маленький бриг. — Да, — сказал Хорнблауэр; более подробного ответа эти слова не заслуживали. Сам он внимательно изучал в подзорную трубу скалистый берег острова, на котором испанцы сочли возможным поселить двадцать тысяч человек. Это был скалистый кряж, торчащий из моря, словно одинокий зуб, без единого пятнышка зелени на серых склонах. У их подножия взметались белые фонтаны брызг. Волны взлетали футов на двадцать-тридцать, исключая одно-единственное место в центре, где белая пена отмечала пологий берег с его бурунами. Выглядело это все вполне устрашающе. — Понимаю испанцев, которые не выгружают здесь провиант при восточном ветре, — заметил Буш, и на сей раз вообще не получил ответа. Наблюдение было настолько очевидным, что смахивало на попытку завязать светский разговор, а Хорнблауэр твердо держался правила: никаких светских разговоров. К тому же он был слишком занят предстоящей задачей. — Спустите баркас, — рявкнул он, не желая мелкой вежливостью покупать себе сочувствие подчиненных на случай провала. Боцманматы засвистели в дудки, Гаррисон, боцман, во всю свою могучую глотку повторил команду, матросы основали тали, баркас подняли с кильблоков и спустили за борт. Гребцы крюками отталкивались от качающегося на волнах «Сатерленда». — Я сам отправлюсь в баркасе, — коротко сказал Хорнблауэр Бушу. Он ухватился за фал и неуклюже повис в воздухе. Матросы, сталкиваясь друг с другом, бросились его подхватить. Хорнблауэра неизменно бесило, что последний марсовый на корабле лучше него спускается по веревке. Он не совсем точно рассчитал относительные движения корабля и баркаса, так что последние фута три пролетел по воздуху, но в целом получилось более или менее сносно, без слишком большого урона для достоинства. Кто-то из матросов поднял упавшую треуголку, и Хорнблауэр нахлобучил ее на голову. — Отваливай! — приказал он, и баркас на веслах устремился к далекому берегу. Теперь Хорнблауэр различил в подзорную трубу крохотные фигурки, спешащие к воде. Все эти люди были голые, как те двое, которых он подобрал вчера. Хорнблауэр попытался вообразить, каково нагишом карабкаться по скальным обрывам Кабреры или укрываться от зимних штормов в щелях между камней. Ему сделалось дурно при мысли об ужасах и страданиях, которые этот островок видел за последние два года. Хорошо, что он решил хоть чем-то помочь несчастным. Хорнблауэр положил подзорную трубу и между рядами гребцов прошел к шестифунтовому орудию на носу баркаса. Там по его команде один из матросов вскрыл бумажный картуз, высыпал порох в пушку и забил пыж. Другой привязал линь к странному снаряду, изготовленному кузнецом. Хорнблауэр знал, что такие практические мелочи лучше поручать тем, кто и впрямь умело и ловко вяжет узлы; он со своими чисто теоретическими познаниями справился бы куда хуже. Подготовленный стержень Хорнблауэр вставил в пушку и хорошенько забил. Баркас был на краю прибойной полосы; старшина-рулевой, бросая короткие команды гребцам, удерживал его практически на одном месте. Хорнблауэр повернул подъемный винт, клин выскользнул из-под казенной части, пушка застыла в самом крутом положении. Он прикинул силу ветра и оглянулся на корму, стараясь предугадать движение шлюпки на волнах. Затем еще раз посмотрел на ведро, убеждаясь, что линь смотан идеально, и дернул шнур. Пушка громыхнула. Линь стремительно завертелся, вытягиваясь из ведра. Дым рассеялся, и Хорнблауэр успел увидеть веревочную дугу за мгновения до того, как снаряд рухнул в прибрежные волны и утащил ее за собой. Гребцы тихо взвыли; они с детским увлечением наблюдали за новой для себя операцией; вполне понятное чувство в людях, уставших от монотонности повседневной службы. — Смотайте линь обратно, — приказал Хорнблауэр, садясь на банку. — Кладите витки идеально ровно.