«Я не знал, что у него есть брат… «У него больше нет. В июле 1945 года Чарльз отправился в один из своих одиночных заплывов в Атлантику и больше не вернулся. Через две недели его тело выбросило на берег». — Понятно… — Буассо потянул трубку. «В те дни многие люди умирали молодыми; многие из них связаны с Леопардом. Сегодня поздно вечером я получил сообщение из Лиона о людях, похоронивших его, и о гробовщике… — Что мне напомнило, — вмешался Грелль. — Завтра мы летим в Лион. Есть только один способ устранить противоречие между человеком, которого, по словам Гастона Мартина, он видел, и зарегистрированной смертью Леопарда — вскрыть его могилу. Я сам разговаривал с Харди по телефону, и он спешит с ордером на эксгумацию. А как насчет людей, похоронивших «Леопарда»? «Все мертвы. Расстреляны во вражеской засаде через четыре дня после захоронения, тела изрешечены пулями Маузера. «В 1944 году было много маузеров в самых разных руках», — заметил Грелль. — А священник? — Священника не было — Леопард был атеистом… — Конечно. А гробовщик? «Выстрел в голову на следующее утро после похорон. Кто-то, личность которого неизвестна, ворвался в его дом. И еще одна любопытная вещь, — продолжал Буассо. «Молодой скульптор-коммунист, работавший с группой Сопротивления, хотел сделать что-нибудь, чтобы почтить память своего любимого лидера. Поэтому он изваял статую, которую шесть месяцев спустя поставили над могилой. Я так понимаю, он все еще там, глубоко в лесу. Это статуя леопарда, каменного леопарда». ГЛАВА ВОСЬМАЯ 16 декабря советские коммандос пересекли чешскую границу с Австрией. Они подошли к малоизвестному пограничному посту в Гмунде в провинции Нидер-Остеррайх, где чешские диспетчерские вышки возвышаются над пейзажем, как виселица. Приехав незадолго до девяти утра, они предъявили для досмотра свои французские паспорта. Сонный австрийский чиновник — он не спал всю ночь и скоро должен был уйти с дежурства — уже склонился в их пользу. Несколькими минутами ранее он видел, как его чешские коллеги устроили тщательный осмотр трем туристам. Потрепанный старый «пежо» обыскали, пока трое мужчин стояли на дороге. Их документы были тщательно изучены. Любой, кто не был другом чехов, должен был иметь право на въезд в Австрию. Он никак не мог знать, что сам Ванек ранее звонил на чешскую пограничную заставу, чтобы устроить этот фарс; не мог он знать и того, что их прибытие было приурочено к моменту перед его уходом с дежурства. Усталый чиновник вряд ли будет с большим интересом проверять новоприбывших. «Наши документы надежны, — объяснил Ванек своим двум товарищам, — но чтобы преуспеть в этой жизни, нужно поставить все кости в свою пользу… Австрийский чиновник проштамповал французские документы, пограничный столб был поднят, «пежо» с Ванеком за рулем въехал через границу на узкие улочки маленького австрийского городка. Если сонный чиновник вообще думал о них, стряхивая снег со своих ботинок, он, должно быть, решил, что это французские туристы, возвращающиеся с зимних спортивных каникул. Вывод был сделан легко: Ванек и Бруннер, сидевшие впереди, а Лански сзади, были одеты во французские лыжные костюмы. — Первое препятствие перепрыгнуло, — весело сказал Ванек. Бруннер хмыкнул. «Впереди у нас еще много…» Ванек два часа ехал на скорости по пустынной открытой дороге, ведущей в Вену, где на равнине навеки раскинулись поля; где единственное движение, которое вы встретите, — это случайный фермерский фургон, запряженный волами. Над головой было пасмурно и серо; с обеих сторон поля были занесены снегом; впереди шоссе представляло собой белоснежный переулок, и машина Ванека первой оставила на снегу следы от колес. За небольшим городком Хорн он остановился в пустынной сельской местности. Выйдя из машины, Ванек сжег французские документы, проштампованные паспортным инспектором, а затем с помощью лопаты, которую ему протянул Бруннер, закопал остатки, аккуратно пересыпав снегом неглубокую яму. Вернувшись в «пежо», он раздал пачки французских бумаг, которые были дубликатами тех, которые он только что сжег; дубликаты, за исключением того факта, что на них не было штампа, связывающего их с Чехословакией. Приехав в Вену в полдень, он припарковал «пежо» на Оперной площади; позже его забрал младший чиновник из посольства Чехии. Когда они пересекли границу в Гмунде, их автомобильный регистрационный номер был автоматически записан, так что теперь они разорвали эту вторую связь со страной происхождения. Во главе с Ванеком, взвалившим на плечи лыжи, трое мужчин вошли в главный вход отеля «Захер» и свернули в дверь справа, ведущую в чайную. Следующие полчаса они провели в неторопливой манере, попивая кофе и поедая пирожные, а Ванек, болтая по-французски, наблюдал за каждым, кто следовал за ними в чайную. Ровно в 12:30 трое мужчин вышли из чайной через дверь, ведущую в переулок, все еще неся лыжи. Ожидавший их «мерседес» был припаркован возле отеля «Астория», и регистрационный номер подтвердил Ванеку, что это их автомобиль. Ключ был в замке зажигания, а рядом находившийся рядом чешский чиновник, наблюдавший за машиной, сложил газету и ушел; когда он подобрал «пежо», ожидавший на Оперной площади, его работа была сделана. С Ванеком снова за рулем они поехали на Западный вокзал, конечную станцию, откуда отправляются поезда из Вены в Западную Европу. Бруннер с помощью Ванека точно разработал расписание. Прибытие на Westbahnhof до 13:00 дало им хорошее время, чтобы пообедать в ресторане станции, прежде чем они сели на экспресс, который должен был отправиться в 14:00. Поезд отходил от станции, когда словак забрался в «Мерседес», припаркованный у Западного вокзала, и уехал. Коммандос, все связи с Чехословакией фактически разорваны, направлялся в Германию. Незадолго до полудня в немецком городе Майнце — в четырехстах милях к востоку советские коммандос уже прибыли в Вену — когда Алан Леннокс снова встретил Питера Ланца из БНД в первоклассном ресторане вокзала. Англичанин, который сидел за столом уже несколько минут, кивнул, когда Ланц сел на стул и бросил на стул между ними номер журнала «Шпигель». Ланц взял меню. — Бумаги внутри, — пробормотал он. — Извините, что мы так чертовски долго с ними возились. Но они хороши… — Он заказал кофе у официанта. Ланц не мог сообщить англичанину истинную причину задержки, что он только что вернулся из Дворца Шаумбург в Бонне, где канцлер Хаузер дал добро. «Выступление Флориана прошлой ночью в Лилле встревожило меня, — объяснял канцлер Ланцу. «Если он будет продолжать создавать эту атмосферу брожения, он может оставить позади себя в Париже ситуацию, созревшую для государственного переворота, пока он находится в Москве. Мы должны выяснить, работает ли в Париже высокопоставленный коммунист, и быстро… «Под этой салфеткой у твоей руки, — тихо сказал Леннокс, — ты найдешь мой британский паспорт. Подержи его для меня, пока я не вернусь. Было бы не очень умно, если бы они нашли это при мне, когда я был во Франции… Ланц положил сложенную салфетку себе на колени, помедлил, пока официант подавал кофе, а затем сунул документ в карман. — Я полагаю, вы поедете во Францию? — спросил он. — Это даст вам полную мобильность. «Возможно. Я хочу уйти минут через двадцать. Есть что-нибудь еще, что мне нужно знать? — Боюсь, что есть. Ланц перегнулся через стол, улыбаясь, как будто говорил что-то незначительное. — Мы только что узнали, что из Парижа поступило какое-то предупреждение. Мы понятия не имеем, почему. Но на всех пунктах пересечения французской границы усилено наблюдение». «Спасибо, я буду осторожен». Леннокс не упомянул, что уже знал это. Дело не в том, что он не доверял шефу БНД, но когда он работал в одиночку, он старался не сообщать никому, что он делает дальше. Он легонько положил руку на экземпляр Der Spiegel. — Бумаги кажутся несколько громоздкими, — заметил он, допивая остаток кофе. «Мы включили пять тысяч немецких марок в банкноты крупного номинала — на расходы. Мы не ожидаем, что вы будете из кармана на этом деле… «Еще раз спасибо. Если я хочу связаться с вами, я использую номер во Франкфурте? «Нет, другой. На самом деле, в Бонне…» Ланц не стал объяснять, что отныне он находится в столице Германии, где он может иметь непосредственный доступ к Францу Хаузеру в случае кризиса. — Новый номер вы найдете на внутренней стороне конверта, — продолжал он. — Вы можете связаться со мной по этому номеру в любое время дня и ночи. Я останусь в своем кабинете по этому номеру, буду есть там, спать там. Если вы позвоните, я обещаю вам, что моя рука поднимет трубку. Леннокс уставился на немца. Такого отношения он не ожидал. — Еще раз спасибо, — сказал он. «Но эта поездка может занять до двух недель, если я столкнусь с неприятностями, и вы можете сильно напрячься, оставаясь запертым в одной комнате так долго». «Это меньшее, что я могу сделать, ради всего святого». Ланц развел руками. — Я бы не стал браться за эту работу сам, могу вам сказать. Во французской системе безопасности что-то шевелится, и это может быть нездорово. Если вы попадете в пробку, позвоните мне. Я не могу обещать ни одной чертовой вещи — только не во Франции, — но, по крайней мере, я могу попытаться. Если станет жарко, уходи… * * * Грелль находился в воздухе на вертолете Alouette, направляясь на юг в Лион, чтобы присутствовать на эксгумации могилы Леопарда, когда он принял другое решение. Некоторое время он сидел молча, не разговаривая с Буассо, который был рядом с ним и смотрел на залитый водой пейзаж внизу. На больших участках это было больше похоже на путешествие по азиатским рисовым полям, чем по равнинам Франции. — Буассо, — наконец сказал Грелль, — в списке, предоставленном Гюгоном, есть два человека, которые живут во Франции, исключая человека в Германии… — Два, — согласился Буассо. «Я хочу, чтобы вы установили пристальное наблюдение за обоими этими людьми. Это должно быть очень осторожно — двое мужчин, за которыми наблюдают, не должны знать, что они находятся под наблюдением. «Они должны перехватить англичанина Леннокса, если он объявится?» «Нет! Если появится Леннокс, я хочу, чтобы об этом сообщили, и я хочу, чтобы за Ленноксом незаметно следили. Но его нельзя перехватывать. «Я должен процитировать ваш личный авторитет. Конечно, это вне нашей юрисдикции. Это действительно было вне юрисдикции Грелля. Обычно власть префекта полиции Парижа заканчивается за пределами города; он не обладает ни крупицей власти за пределами столицы. Но Флориан прямо передал Греллю ответственность за свою собственную безопасность, чтобы прикрыть всю Францию после покушения. — Конечно, — согласился Грелль. — Значит, вы говорите им, что это касается безопасности президента Французской Республики? Для проверки пассажиров, следующих из Вены в Германию, паспортисты иногда садятся на поезд в Зальцбурге, но не часто; это одна из самых открытых границ Европы. Советский коммандос пересек австро-германскую границу вообще без всяких проверок. Со своим лыжным снаряжением в багажном фургоне, путешествуя с французскими документами, имея в кошельках французские франки и немецкие марки, трио, по всем внешним признакам, было французскими туристами, возвращающимися домой из Австрии через Германию. Несмотря на это, Ванек все еще принимал меры предосторожности. Решив, что двое путешественников менее заметны, чем трое, он сел с Бруннером в одно купе первого класса, а Лански ехал один в другом вагоне. Двигаясь по заснеженной сельской местности Баварии за Зальцбургом после наступления темноты, они мельком увидели в лунном свете белые Альпы на юге. Позже, приближаясь к Мюнхену, они прошли недалеко от Пуллаха, штаб-квартиры БНД. Приехав в Мюнхен в восемь вечера, Ванек и Бруннер взяли такси до отеля «Четыре сезона», самого дорогого хостела в городе. «Никто, — как объяснял ранее Ванек, — не ищет убийц в лучших отелях… В частном порядке у Бруннера было более простое объяснение. Он был уверен, что Ванек считал, что для человека с его талантами достаточно только самого лучшего. Пока они проследовали в свой отель. Лански ушел с вокзала один и забронировал номер в «Континентале». Чтобы приспособиться к западной атмосфере, они вышли вечером после того, как Ванек позвонил Лански из внешней телефонной будки, чтобы убедиться, что он прибыл. — Не сиди в номере отеля, — приказал Ванек своему подчиненному. — Вылезай и обнюхай это место. Распространение…» Но он не пригласил Лански присоединиться к себе и Бруннеру. В пивной Ванек подобрал пару девушек, используя свой беглый немецкий, чтобы представить их друг другу, а позже они вчетвером съели очень дорогой ужин. Когда Бруннер, спеша за своим лидером в уборную, усомнился в этой тактике, Ванек был резок. — Разве вы не понимаете, что двое мужчин с парой девушек гораздо менее заметны, чем два иностранца поодиночке? В любом случае, — сказал он, поправляя ширинки, — они милые девушки… В конце вечера, распивая абсурдно дорогое шампанское в ночном клубе, Ванек уговорил свою девушку отвести его к себе на квартиру. Возмущенный Бруннер загнал Ванека в угол в фойе, сказав, что он возвращается в отель, чтобы хорошенько выспаться. «Хороший сон?» — спросил Ванек. «Мой дорогой товарищ, я могу провести немного времени с девушкой, поспать четыре часа и встретить утро с телосложением спортсмена…» — Мы садимся на утренний поезд во Францию, — напомнил ему Бруннер. — Так что не проспи, — ответил Ванек. Леннокс, который всегда был волком-одиночкой, подождал, пока Ланц покинет ресторан Mainz Hauptbahnhof, затем взял номер Der Spiegel, пошел в туалет и запер дверь кабинки. Сев на сиденье, он вытащил французские бумаги, сунул пять тысяч немецких марок в бумажник, запомнил боннский телефонный номер и разорвал конверт, который смыл в кастрюлю. Выйдя из туалета, он даже не попытался покинуть участок, чтобы забрать свою машину. На самом деле он уже сдал его в отдел проката автомобилей в Майнце. В 12.38 он сел на трансъевропейский экспресс «Рейнгольд», только что прибывший из Амстердама. Найдя свободное купе — в середине декабря в трансъевропейском экспрессе мало людей, — он уселся на угловое сиденье и закурил сигарету «Бенсон энд Хеджес». Он ждал до последней секунды, чтобы сесть в поезд, и никто не последовал за ним. Люди, о которых он беспокоился, были агентами французской секретной службы, прикомандированными к их посольству в Бонне. Они вряд ли знали о нем, но заместитель командующего БНД был для них очевидной целью. Когда экспресс набрал скорость, он взял свой чемодан и пошел в просторную уборную. Человек, который вошел внутрь, был Алан Леннокс, британец. Человек, появившийся через десять минут, был Жан Бувье, француз. Снова устроившись в своем пустом купе, Леннокс был одет во французскую одежду и курил Gitane. На нем также была шляпа, которую он купил в Меце, и очки в роговой оправе. Обычно без шляпы, Леннокс знал, насколько ношение головного убора меняет внешний вид мужчины. Когда через несколько минут прибыл контролер и ему пришлось купить приложение TEE, Леннокс заговорил с ним по-французски и немного безграмотно по-немецки. Когда экспресс прибыл во Фрайбург, последнюю остановку перед швейцарской границей, Леннокс на мгновение заколебался. Один из трех фигурантов списка свидетелей Ласалля — Дитер Воль — жил во Фрайбурге. Пожав плечами, как француз, Леннокс остался на своем месте. В данный момент важно было уйти от Германии, сорвать его след; Фрайбург находился как раз через Рейн от Эльзаса, и он мог посетить Воль позже, после того, как увидит французов. Ровно в 15:36 Rheingold остановился на Basel Hauptbahnhof, где вышел Леннокс. Теперь он прибыл в Швейцарию. Выйдя с вокзала, он перешел улицу и вошел в отель «Виктория», где забронировал номер только на одну ночь. Тогда у него было достаточно времени, чтобы найти нужный магазин и купить второй чемодан. Отнеся его к себе в комнату, он снова упаковал вещи, сложив свою британскую одежду в собственный чемодан; французские вещи, которые он купил в Меце, — все, кроме тех, что были на нем, — были помещены в только что купленный швейцарский чемоданчик. Выйдя снова с британским чемоданом, он вошел на главный вокзал и запер его в багажном отделении. Закрывая дверь, он знал, что вовсе не факт, что он когда-нибудь снова увидит этот чемодан. Грелль опоздал на эксгумацию могилы Леопарда. Принимал участие в трех крупных операциях: расследовании попытки убийства президента; расследование тайны леопарда; совершенствование системы безопасности вокруг Гая Флориана — ему нужна была каждая свободная минута, которую он мог выкроить за день. Он уже спал всего по четыре часа в сутки, а днем вздремнул, когда мог — в машине, в самолете, даже в своем офисе, когда мог выкроить время между интервью. С Буассо за рулем Грелль дремал, когда они свернули с главной дороги в лес по раскисшей тропе. Жандарм с факелом подал им сигнал у темного входа, который иначе они бы пропустили. Давным-давно после наступления темноты — эксгумацию проводили ночью, чтобы сохранить ее в тайне, — шел проливной дождь, и изломанная колея освещала в свете фар два оврага. Префект открыл глаза. «Если так будет продолжаться еще долго, — проворчал он, — вся Франция будет на плаву…» Это был еловый лес, в который они двигались. Частокол мокрых стволов пронесся мимо фар, трасса извивалась и поворачивала, шины хлюпали по грязи, а шторм обрушивался на крышу автомобиля. Примерно в двух километрах от того места, где они сошли с дороги, Буассо свернул за угол, и фары, пробившиеся сквозь косой дождь, осветили странную картину. Дуговые фонари освещали выемку, защищенную брезентовым сооружением, напоминающим палатку. Кучи выкопанной земли были завалены, и люди с лопатами были по плечи в яме, все еще поднимая утрамбованную землю. Сквозь веерообразные формы, расчищенные дворниками, Грелль увидел, что они находятся внутри широкой поляны. Припаркованные полицейские машины стояли вокруг на коврах из мертвого папоротника. В свете дуги от могилы бежала глубокая грязевая дорожка. Проследив взглядом по следу, Грелль увидел в нескольких метрах расплывчатый силуэт статуи каменного леопарда, которую вытащили из могилы. Под проливным дождем он казался устрашающе живым, как настоящее животное, притаившееся в ожидании прыжка.