При выходе из душа почуял некоторое изменение в фоне номера — на первый этаж наших апартаментов заявилось достаточно большое количество озабоченных людей, среди которых я отдельно выделил отца, Прохора и Ваню, — но заморачиваться по этому поводу не стал — мало ли какие могут быть дела у старших родичей. Поэтому спокойно обсох, оделся, вышел из спальни на лестницу и совсем не удивился увиденному: во главе обеденного стола восседал мой родитель и с ленивым интересом разглядывал расположившихся по обеим сторонам от него и оживленно общавшихся Прохора, Ивана, генерала Нарышкина, адмирала Варушкина и моих братьев, Колю с Сашей, причем перед всеми перечисленными лицами стояли ноутбуки военного образца, явно позаимствованные в хозяйстве моряков. — Доброе утро, сынок! — поприветствовал меня цесаревич и хмыкнул: — Ты чего замер на лестнице? Спускайся к нам и поведай, как провел ночь. День после этих слов отца сразу перестал быть томным, а такой состав присутствующих лиц прямо намекал на предстоящие развлечения, далекие от покатушек на байках, тачках и гидроциклах. Спустившись на первый этаж, я вопросительно уставился на родителя, который понял меня правильно: — Здесь все свои, — он покосился в сторону Нарышкина с Варушкиным, — так что можешь не стесняться. — Доброе утро, господа! — кивнул я. И осекся: чуйка настоятельно требовала обратить внимание на Прохора с Иваном. Действительно, какие-то странные, скрюченные позы, бледный вид и виноватые глаза! Темп… Картина, открывшаяся мне, совсем не радовала — доспехи воспитателя и колдуна во многих местах были повреждены, явно подвергшись чужому физическому воздействию, и, что самое характерное, судя по их эмоциям, что Прохор, что Иван изо всех сил хотели от меня свое печальное состояние скрыть. Я перевел взгляд на родителя: — А что, собственно, происходит? И почему они, — я указал на воспитателя с колдуном, — успели где-то подраться, а меня на драку забыли пригласить? Прохор с Иваном опустили глаза, а отец хмыкнул: — Долго спишь. У нас же, как в той поговорке, кто рано встает, тому бог подает. Я не стал при посторонних намекать папаше на то, что знаю другую поговорку: кто рано встает, тому весь день спать хочется. Родитель же тем временем указал мне на свободный стул: — Теперь слушаем краткий рассказ о твоих ночных приключениях. Романтическую составляющую можешь оставить при себе, а вот суть конфликта с итальянцами попрошу раскрыть в полном объеме. Переглянувшись с Прохором и Ваней, пожал плечами и, кратко пересказав требуемое, в свою очередь задал логичный вопрос: — Отец, да чего вы привязались к этим итальянцам? Конфликт улажен на месте, обидчики наказаны, а деньги… С деньгами собирался потом разбираться, там, сам понимаешь, не до этого было. Цесаревич нахмурился: — Говоришь, конфликт улажен на месте? А вот государь не считает, что род Романовых удовлетворен. Этого же мнения, к твоему сведенью, придерживается и род Ольденбургских. Поэтому сейчас ты вместе с уважаемыми специалистами, — он обвел взглядом присутствующих, — поучаствуешь в разработке операции возмездия под кодовым названием «Мафия». — Какая операция возмездия? — буквально опешил я. — Какая мафия? Вы мне этих итальянцев что, реально добить предлагаете? Хорошо, давайте координаты, я их, так и быть, исполню, но вот валить их родичей точно не стану. Первыми засмеялись Коля с Сашей, за ними отец с генералом и адмиралом, а вот Прохор с Ваней просто скрючились на стульях, прижав руки к груди. Я уже хотел смертельно обидеться, но тут родитель, отсмеявшись, обратился к Нарышкину: — Петрович, и как тебе мой сынишка? — Внушает, — улыбался тот. — Хотелось бы ожидать подобного и от остальной нашей молодежи, в том числе и от моего Витьки, но… Отец с довольным видом кивнул: — Вот и посвяти тезку во все нюансы предстоящей операции. Как оказалось, еще по дороге в Сен-Тропе Прохор связался с подполковником Михеевым, доложил о произошедшем в клубе и отправил фотографии номеров машин, на которых катались итальянцы. Михеев, в свою очередь, разбудил Нарышкина и попросил того пробить номера уже по каналам генерала. Когда Нарышкин получил установочные данные на владельцев машин, стало понятно и развязное поведение молодых людей — они имели самое прямое отношение к ндрангете, крупной итальянской преступной организации со штаб-квартирой в Генуе. В сферу интересов ндрангеты входило буквально все: от обычной торговли, проституции, вымогательства, вполне легального строительного и ресторанного бизнеса до игры на бирже с использованием инсайдерской информации, торговли наркотиками, человеческими органами и отмывания денег в промышленных масштабах. Особенностью этой преступной организации было то, что практически все ее активные члены состояли в родственных связях. Нарышкин стал копать дальше, и к утру, как раз к пробуждению моего родителя, был готов доклад, переданный императору. К этому докладу отдельно шла записка, в которой дипломат сообщал об усилении попыток папы римского настроить правящие рода Европы против рода Романовых. В этом месте родитель прервал генерала и обратился ко мне с многозначительным видом: — Алексей, ты же помнишь, что у рода Романовых есть некоторые вопросы к роду Медичи? И не только к Медичи. — Я кивнул. — Значит, поймешь реакцию государя, который… осерчал после этого доклада, в котором опять фигурировали итальянцы, а потом решил воспользоваться представившимся случаем и чуть спровоцировать правящий род Италии. И не только этот род… — Можешь не продолжать, — опять кивнул я. — Теперь все встало на свои места. Дальше опять продолжил Нарышкин, описавший наши конкретные шаги в рамках операции «Мафия», которая, как оказалось, уже вовсю шла — в Геную вот-вот должны были прибыть трое подчиненных генерала, те самые дипкурьеры, в обязанности которых входила проверка полученной от Ольденбургских информации по местонахождению верхушки ндрангеты и ее портовым складам. Эти же дипкурьеры должны были встретить и две наши группы: в обязанности первой, возглавляемой Ваней Кузьминым, входило уничтожение складов, вторая же под моим командованием должна была нанести визит вежливости князю Берлускони, главе ндрангеты. Общее руководство операцией «Мафия» возлагалось на Прохора, который формально должен был находиться в моей группе. Вся эта операция, если взглянуть на нее с точки зрения опытного офицера специальных служб, выглядела крайне сырой, неподготовленной и обреченной на провал, но уверенность, демонстрируемая родителем, Прохором и Ваней, передалась и Нарышкину с Варушкиным, так что уточняющих вопросов последние задавали по минимуму. Не отставали от остальных и Коля с Сашей — явно обрадованных братьев не раздражало даже то, что в их задачу входило простое прикрытие Кузьмина и моряков во время захвата складов и их сожжение, а не эпичный подвиг во славу отечества. Когда совещание закончилось, а Нарышкин с Варушкиным покинули номер, родитель отвел меня на балкон. — С Берлускони веди себя как можно циничнее, — инструктировал меня отец. — Нагони на него страха, как ты умеешь, но без необходимости не калечь. Обязательно стряси с него денег. — Он задумался на пару секунд, а потом спросил: — Ты сколько Медичи за яхту заплатил? — Шестьдесят пять миллионов. — Вот пусть князь и компенсирует твои вливания в итальянскую экономику, — родитель ухмыльнулся. — И помоги Нарышкину с допросом Берлускони, тот много чего рассказать может. — Счета в банках с паролями нужны? Нычки? Места хранения ценных бумаг и компромата? — Алексей, — родитель состроил осуждающее выражение лица, глаза же его при этом улыбались, — не превращай акт благородной мести в пошлый гоп-стоп! Ты не хуже меня знаешь, что, если понадобится, подобную информацию мы сможем вытащить из этого мафиози в любой момент. — Виноват, — хмыкнул я. — Что-то еще? — Чуть не забыл! — отец хлопнул себя по лбу. — Бабушка тут тебе заказ на достойный сувенир разместила, раз уж тебе счастье выпало посетить солнечную Италию. Ты уж не подведи нас, Алексей, расстарайся для любимой бабушки. — Кто я такой, чтобы отказывать ее императорскому величеству? — опять хмыкнул я. — Придется выделить для поиска сувенира время между пытками, вымогательством, допросами и сожжением складов. Родитель удовлетворенно кивнул и спросил: — Вопросы? — Что там с Прохором и Ванюшей? Это ты приложился? — Честно тебе скажу, Лешка, — отец улыбался, — я очень хотел, но не успел. Это их твой царственный дедушка лично покритиковал. Считаешь, он неправ? — Хоть не убил, и то ладно, — вздохнул я. — И не вздумай деду хоть какие-то претензии по этому поводу предъявлять! — Родитель был серьезен. — Старик за тебя очень переживает, как и мы все, только проявляется у деда это беспокойство вот такими вот способами. — Да понял я… — Все, мне уже бежать надо. Последние инструкции получишь от Прохора и Вани. И не забывай мне отчитываться сообщениями. Если что-то пойдет не по плану, звони. — Так точно, ваше императорское высочество! — Удачи! Возбужденные Коля с Сашей убежали вслед за моим отцом, а в номере остались только мы с Прохором и Ваней. Не удержавшись, я решил спросить: — Так что там такого произошло, что вас до сих пор так крючит? Если воспитатель только поморщился и демонстративно отвернулся, то вот колдун нарочито стыдливо потупил взор: — Ничего такого, царевич, просто попали под горячую руку императора, мол, испортили его любимому внуку первое свидание с будущей женой. — А поподробнее? — Я еле сдерживал улыбку. — Ну… — протянул Кузьмин. — Петрович стоял ближе к государю во время доклада цесаревича о произошедшем, за что первым и попал под царственные молотки. — Он тяжко вздохнул. — Думал, все, пиzдец пришел Петровичу, а потом и мне… Но государь, да продлятся годы его благословенного правления, проявил милосердие и отоварил меня даже меньше Петровича. — Колдун истово перекрестился. — Господь милостив! Слава богу, царевич, что наши с Петровичем отбитые внутренности остались при нас, а не разлетелись кровавыми брызгами по всей гостиной! В голосе колдуна не чувствовалось и капли раскаяния, а виноват в этом был я, еще в Каннах приказав Прохору и Ване «забить» на эту ситуацию на фоне вполне адекватной реакции Сони на произошедшую неприятность. — Ванюша, — я подмигнул Кузьмину, — а что это у нас Прохор такой смурной? Колдун ухмыльнулся: — А наш Петрович, имея тонкую душевную организацию, царственные пиzдюли воспринял как самую низкую оценку своей работы, мол, это несмываемый позор, такого, типа, у него никогда не было. Я пытался ему объяснить, что получить несколько раз в душу от самого императора — это, можно сказать, великая честь, вершина карьеры любого подданного Российской империи! А он мне не верит и продолжает блажить, что его репутация окончательно растоптана, а позор можно смыть только кровью. Я с улыбкой посмотрел на воспитателя: — Прохор, ты это серьезно? — Более чем, — буркнул он. — А вот я согласен с Ванюшей: государь не стал орать на вас с Ваней, как он это обычно делает в подобных ситуациях, потому что прекрасно знает, что вы оба и так осознаете глубину вашего проступка. Применив же физическую силу, государь фактически продемонстрировал вам степень своего доверия. Так что расслабься и признай — Ваня прав, тебе показали, что ты входишь в ближний круг, ближе уже некуда. Получается, раз доверия к тебе больше, значит, и спрос тоже выше. — Такое себе оправдание… — опять буркнул Прохор, но я чуял, что настроение его постепенно пошло вверх. Еще мне очень понравилось, что воспитатель совершенно не злился на колдуна, хотя именно непоседливый характер последнего и был главной причиной всей этой нелепой ситуации. Объяснил я это для себя следующим образом: в Каннах Прохор был главным, а значит, нес полную ответственность за действия своего подчиненного Ванюши. Решив еще больше поднять настроение воспитателя, заявил: — Ничего, стресс снимешь, когда мы Берлускони кошмарить будем.