Впрочем, она ничего не знает о старой княгине, кроме того, что та жила уютно и прочно, носила на шее камею и никогда не задергивала шторы на окнах. – Кто ж хоронить ее станет, сердешную? – Родственники, наверное, – вздохнула Тонечка. – Мне бы их найти. – С адресом-то найдешь, чего там! А если нет, всем миром соберемся. – Да погоди ты, Валюша, может, она завещание какое оставила, распорядилась. – Ох, Марья Петровна, не собиралась она помирать! Зайду, говорит, к тебе, Валюша, в среду!.. А тут такое дело приключилось. Тетки еще продолжали охать, когда Тонечка попрощалась, сошла с крыльца и отправилась в обратный путь, обходя лужи. Дождь все сыпал, и сильно похолодало. Казалось, вот-вот пойдет крупа. Тонечка накинула капюшон, вытащила наружу обшлага толстовки, чтобы не мерзли руки в резиновых перчатках, и ускорила шаг. …Кто такая эта Наталья Сергеевна Батюшкова? Племянница, о которой говорил пузатый майор Мурзин? Или посторонняя женщина, которую старая княгиня почему-то считала нужным поддерживать? А если посторонняя, где все же искать родственников? Просить помощи у мужа Тонечка ни за что не станет, он рассердится, будет ее пилить! И повторять, что сто раз велел ей ни во что не ввязываться, и вообще лучше б сценарий писала! Она добежала до будки сапожника, который уже не тянул дратву, а неподвижно сидел на низкой табуретке, уставившись в мелкую сетку дождя. Тонечка пробежала было мимо. Сапожник в таком городе, как Дождев, должен знать не только всех жителей и их детей, но также собак, кошек и кур!.. …Ох, и влетит ей от мужа, если он узнает! И мама не одобрит… Она повернулась и перебежала пустынную улицу. – Добрый день. Сапожник поднял на нее глаза. – Здравствуй, красавица. Туфэлка паламалась, рэмонт понадобилась? Тонечка вдруг растерялась, и сапожник заметил ее растерянность. – Э, твой туфэлка дядя Арсэн поправит! Дядя Арсэн сапог поправыт может, батинок заплатка пасадить, туфэлка тонкий работа, прыятный!.. – У моего сына, – заговорила Тонечка очень уверенным голосом, – как раз ботинки прохудились! И кроссовки порвались! Сделаете? – Вай мэ, – покачал головой сапожник. – Адним разом парвалась? Басиком пашел? – Я тогда завтра принесу, – продолжала Тонечка по-прежнему очень-очень уверенно, – или даже сегодня. Сбегаю домой и принесу. Тут она сообразила, что и ботинки, и кроссовки у Родиона совершенно целые и новые, и нужно будет что-нибудь придумать, чтоб они порвались. Сапожник посмотрел на нее, усмехнулся и полез в карман засаленной телогрейки. Долго копался там, вынул коробку папирос и спички, чиркнул и не торопясь закурил. Тонечка топталась перед ним. – Ты хароший жэнсчина, – наконец изрек он и помахал заскорузлой лапищей перед носом, разгоняя желтый махорочный дым, повисший в водяной пыли. – Ты… – он поискал слово, – жалкий жэнсина! Жалеешь людей. Ныкто ныкаво нэ жалеет, а ты жалеешь! – Нет, правда, – пробормотала Тонечка. – Нужно починить. – Нужно чиныть, неси, буду чиныть! А нэ нужно, не нэси, дочка! – Я помочь вам хотела. – Вай мэ, так памаги! Разве тэпэрь и памагать стыдно, э?.. Тонечка торопливо полезла в кошелек, достала три бумажки и протянула. – Много, – сказал сапожник. – Нэ вазьму столько. – А вы мне расскажите, – попросила Тонечка. Сапожник засмеялся и заперхал: – Чэво рассказать, дочка? Сказку? – Вы давно здесь работаете? Сапожник задрал вверх сивую башку и начал загибать пальцы на одной руке. Губы у него шевелились. Он сосчитал все пальцы, переложил папиросу и принялся считать на другой руке. Досчитал до конца, опять переложил и двинулся дальше. Тонечка смотрела на него во все глаза. – Пятнасать, – заключил наконец сапожник. – В Спитаке после землетрясения вэсь сэмья погиб, я остался, сын остался. Сын вырос, нэ смог там, в Расию уехал, я за ним уехал. А здесь умер сын. Я остался. Здэсь живу. Сапаги чыню. – Здесь – это где? – зачем-то спросила Тонечка. – А вот дварэц мой! – Сапожник показал рукой куда-то за спину, в будку. – Тут и жыву. Тонечка заглянула внутрь через его плечо. Ей показалось, что будка настолько крошечная, что в ней можно только сидеть или стоять, лежать уж точно нельзя! – Нэ пэрэжывай, дочка, я прывык давно! Кагда чэлавэк адын, что ему нада? Ничево ему не нада!.. – Вы, должно быть, всех здешних жителей знаете? – Всэх нэ знаю, а много знаю. А мэня все знают! – Я на Заречной улице живу, – сказала Тонечка. – По соседству с Лидией Ивановной Решетниковой. Она к вам не приходила обувь чинить? – Прыхадила, – сказал сапожник. – Она одын панимал, какой я есть мастер! В Спитаке первый был, туфли тачал, как из сэрэбра лил!.. Мой дом на улыцэ самый багатый был, красывый! Мама айлазан готовыт, на празнык хаш варыт, э-эх!.. Вся улыца радуется! Ныкаво нэ асталась, нычево. – Лидия Ивановна у вас обувь чинила, да? Сапожник покивал. – У нэй сапаги и туфэлка хароший, настаящий. Хароший сапожнык шыл, мастер шыл. Сносу нэт! – У нее была дорогая обувь? – живо спросила Тонечка. – Э, дочка, такая обувь тэпэрь нэту, как у нее был! Стэжок к стэжку, хвоздык к хвоздыку! Отлычная работа, как будто я сам шыл! – И дядя Арсен поднял вверх желтый заскорузлый палец. – Хде такой туфэль брал, спрашиваю. А она смеется, гаварит, Арсэн, мне туфэль в Москва на заказ дэлали, я что папала ныкагда нэ насила! У ГУМе, гаварыт, шыл сапожнык, тоже армянин, Давид звали! – В ГУМе? – усомнилась Тонечка. – Шили обувь? – Клянус здаровьем! – Это когда было? Сто лет назад? – Зачэм сто? – обиделся дядя Арсен. – Сорок! – Сорок лет назад Лидии Ивановне шили туфли?! И она их до последнего времени носила?! – Э, дочка, хароший туфэль или сапаги за сто лэт не сносыт! А у нэй, вах, как многа туфэль! И всэ пэрвый сорт! Дядя Арсэн чыныл, латал, а она благодарыл!.. На Пасху кулич, а инагда цэлый кура угащала! Принысет, скажэт: угащайся, Арсэн! И кофе! В Армэнии все кофэ пьют, друг друга угащают! И мы с Лидой пили! Тонечка, которая все время боялась, что заплачет, – от малодушия! – засмеялась, вдруг представив себе, как старая княгиня в шали-паутинке и с камеей у шеи пьет кофе с сапожником дядей Арсеном! – Что смэешься, дочка? Так и было, клянус здаровьем! К сэбе приглашала, уважытэльно гаварыла! Вот внук вэрнэтся, гаварыла, папрашу, он тэбэ паможэт! Работу паможэт, жилье паможэт! – И за пятнадцать лет не помог?.. – негромко спросила Тонечка. – Зачэм пятнасать? – обиделся дядя Арсен. – Всэго года тры! Я раньше ни с кэм не говорыл, малчал и работал. Думал. А патом Лида сама стала гаварыт, хвалыт стала работу маю! – А кто у нее внук? Где его найти? – Э, нэ знаю, дочка. Лида мне в душу не лэзла, я ей в душу нэ лэзла. Кофе, пахлава угащала, а в душу нэ лэзла. Пайду в храм, малиться за нее стану, за добрую душу. Тонечка испытала облегчение – оказывается, сапожник знает, что старая княгиня умерла, и ей не нужно ему об этом сообщать. – Спасибо, дядя Арсен, – сказала она и вновь протянула три бумажки, припрятанные в кармане. – Если найду внука, я к вам забегу, расскажу. – Вай мэ, нэ нужна сыну батинки чиныть? Тонечка улыбнулась: – Еще будет нужно, лето впереди! И вы к нам заходите, дядя Арсен, – пригласила она. – Наш дом номер три, на Заречной улице. Я вкусный кофе варю.