Я горю. И мне не больно, а может, и больно, только это уже не важно, потому что я чувствую, как распадаюсь на куски. Поднимаясь в воздух, я вижу внизу, на земле, всю мою семью. Глядя на Элеанор, я вспоминаю – не вижу, не проживаю вновь, а именно вспоминаю – то время, когда ей было шесть. Как она сидела на коленях у моего мужа, а он вынул часы, которые так любил: те самые часы, что подарили ему имя. Она со щелчком открыла их, подержала в руках, повернула ко мне свое личико – личико обычной маленькой девочки и сказала: «Я уже жила здесь раньше, только тогда ты была моей мамой, а не бабушкой». Тогда я над ней посмеялась, ведь я-то думала, что знаю, где мой сын: его родила для меня Маргарет, этого мальчика, который был как две капли воды похож на моего Риса. Но это одно из тех знаний, которые искажаются и извиваются в руках, чем дольше ты их сжимаешь. Значит ли это, что Элеанор целует собственного убийцу на том самом холме, где они оба погибли? Или это были лишь ничего не значащие слова, детская игра? Разве я обладаю силами, разве обладаю властью или у меня есть право решать, что должно быть, а что – нет? Эта мысль ломает что-то, разрушает последнюю мою связь с землей. Снизу до меня доносится оглушительный грохот рушащегося дома: все эти высокие башни и пустые комнаты на чердаке, исцарапанные половицы и чудесные коврики, фортепиано, книги, лестницы и балки, и стены, и где-то там коробка с сердцем Артура, сердцем, которое лежало там, пока мой умерший первенец не научил Артура нашему старому семейному трюку: как вывернуть себя наизнанку и стать кем-то другим. И теперь я тоже выворачиваюсь наизнанку, разлетаюсь во все стороны извивающимися струйками дыма, кишками, в которых я не хочу ничего читать; закручиваясь по спирали, я устремляюсь в небо, а крохотные клочки той, кем я была, дождем падают на моего мужа, детей и внуков, на деревню у подножия холма и в море цвета красного вина. Эпилог Любовь тяжело дается таким, как мы. Лума говорит, любить – это все равно что держать во рту куриное яйцо. Я понимаю, что она имеет в виду: это все равно что держать кого-то в зубах и знать, как вкусно тебе будет, если ты укусишь, но ты предпочитаешь не кусать, и сделать так, чтобы от этого было только вкуснее. Когда дом догорел, мы прошлись по руинам в поисках хоть чего-то ценного, что можно было бы продать. Но мы мало что нашли. Горстки подплавленных золотых монет там и тут, почерневший ферротип с изображением молодой Маргарет: незадолго до родов, довольно счастливой. И карманные часы, раскалившиеся почти докрасна, с треснутым циферблатом и остановившимися стрелками. Но мы все равно их подобрали. И повесили на шею Миклошу, как только часы остыли. Он завозил хвостом по земле и зевнул, глядя на нас. Маргарет убила сковородой фазана, разорвала ему живот, и мы с ней вместе сунули руки в кишки, чтобы понять, что нам делать дальше. Единственным ответом, который мы смогли найти, было: «Уходите с этого места». Так что с первыми лучами солнца мы двинулись в путь. Все вместе мы шли по длинной дороге сквозь залитый розовым светом березовый лес: дедушка Миклош на четырех лапах, мы с Лумой на двух ногах, поддерживая с обеих сторон маму, которая закинула руки нам на шеи. Маргарет закутала Риса в подпаленное одеяло и несла его на руках, будто малыша. В Уинтерпорте той ночью никто не ложился спать. Подойдя к городу, мы увидели, что жители толпами бродят по улицам. Увидев нас, они бросили все свои дела. – Все в порядке, – сказала я так громко, как только могла; горло у меня еще болело от дыма. – Мы уходим. Первым побежал дедушка, на четырех лапах: существо, которое они слышали и чье присутствие чувствовали в лесах, но никогда не видели. Не знаю, каким они его себе представляли, но в отраженных от океана лучах он выглядел всего лишь большим старым псом с гнилыми зубами и хромой лапой. Люди расступились, пропуская его. Дети на руках у взрослых совершенно без страха тянули к нему пухлые ручки. Мы шли по дорогам, пока не добрались до места достаточно отдаленного, где о нас никто не слышал, сделали там привал, а потом на попутном грузовике отправились на юг. Четыре женщины, мальчик и старый пес. Мы найдем еду и убежище, найдем место для ночлега. Мы будем оберегать Риса, пока не станет ясно, осталось ли в нем что-то еще от него прежнего. Мы будем охотиться в лесах и обменивать дичь в городах, пока однажды не подыщем место, где сможем осесть и больше не скитаться. Быть может, тогда я продолжу учиться. Может, научусь колдовству. А может, я стану такой, какую пока даже не могу себе представить. Может, та новая я когда-нибудь снова увидит Артура. Но сначала я хочу побыть со своей семьей. Меня слишком долго не было рядом, и мы очень нуждаемся друг в друге. Мы – Заррины, повторяю я про себя. С нами все будет в порядке. С нами всегда все было в порядке. Если повторять это, я смогу воплотить эти слова в жизнь. Благодарности Нельзя написать книгу в одиночку, что бы я ни говорила своему изменчивому и искаженному отражению в зеркале, тихонько напевая себе под нос. Соавторы бывает двух видов: это те люди, которые придают форму печатному материалу, и те, кто придает форму авторскому мировоззрению. Я многим обязана Дженнифер Азантиан, которая вычитала мой ранний черновик и отклонила его, но так вежливо, что годы спустя я снова отправила ей свой текст. С тех пор она стала моим агентом, и благодаря ей «Какие большие зубки» стали книгой, которую хочется прочесть. Спасибо тебе, Джен, за то, что не стерла мое второе письмо. Также хочу поблагодарить моего издателя, Тришу де Гузман, за веру в мою книгу и борьбу за этот проект. И спасибо членам писательского клуба Университета Содружества Виргинии, которые читали эту книгу в течение года, особенно Кейда Варнадо, который прочел ее дважды, и Джули Джин, которая подарила ей название. К более личному. Я многим обязана своим родителям, которые познакомили меня с работами Эдварда Гори и с «Семейкой Аддамс» и которые предложили мне начать записывать свои истории на бумаге, вместо того чтобы вечно всех ими донимать. Спасибо штату Мэн (особенно Энтони Элкинсу) и моим прабабушке и прадедушке, которые оба родом из Болгарии, но случайно встретились в Америке благодаря общей фамилии (Szabo), которую на английском записали с одной и той же ошибкой (Sabo). И, наконец, спасибо вам, Анна, Джейк и Хан. С вами возможно все. * * * notes 1 Пер. Н. Сандровой, А. Хохрева (Здесь и далее – прим. ред.) 2 Пер. С. Степанова. 3 Т. С. Эллиот, «Бесплодная земля» (1922). 4 Мама (франц.). 5 Бабушка (франц.). 6 Мое сердце (франц.).