Подтверждая сказанное, я попросила их выбрать место в саду, где мы похоронили бы Божью коровку, чтобы ее тело могло превратиться в землю и помочь вырасти нашим растениям. Они помогли мне выкопать ямку под кустом, и мы похоронили рыбу в саване Клинекс. Несколько недель спустя в гости зашла подруга и заметила, что одной рыбкой стало меньше. Когда она спросила, что случилось, наша дочь пристально посмотрела на нее большими серьезными глазами и голосом «для объяснения» сказала: «Божья коровка заболела, поэтому мамочка положила ее в ямку». Кажется, мне еще есть над чем поработать. До пятилетнего возраста дети не понимают необратимости смерти и того, что организм больше не функционирует. Хотя мой семилетний ребенок был удовлетворен похоронами мертвой и бесполезной рыбы, его трехлетняя сестра была совершенно озадачена всей ситуацией. И, вероятно, немного беспокоилась о том, что будет, если она сама заболеет! Мемориальные таблички В возрасте восьми лет мой первый сын был одержим идеей смерти. Это был всего лишь этап, но он сводил меня с ума, мешая провести черту между личной жизнью и работой. Взять, например, мемориальные таблички на скамейках. Он был убежден, что ими отмечены места смерти, будто ты рискуешь каждый раз, когда сидишь на скамейке в парке или разворачиваешь ланч на лавочке у реки. — Они умерли здесь, на этой скамейке? — Нет, скамейку поставили здесь после того, как они умерли. — Значит, они умерли здесь, по дороге / упали со скалы / в этом парке? — Нет, это место, где их семья любит вспоминать о них. После нескольких недель допросов о мемориальных табличках на скамейках, которые появляются везде, когда вы стараетесь этого избежать, он наконец понял. Уф... В один из выходных мы гуляли на природе. Высоко на скале стояла скамейка с мемориальной табличкой в честь отца, который умер на этом самом месте, когда катался на горном велосипеде с сыном. — Кру-у-уто, — благоговейно пробормотал мой сын. — Папа, мы можем принести наши велосипеды сюда? Недели работы обрушились в одно мгновение, и повальное увлечение возобновилось. Это странное увлечение смертью — нормальная фаза развития ребенка. Помимо интереса к мемориальным доскам, для нашего сына этот этап включал рисование похорон и гробов, связанных длинными историями. Все это помогло ему поместить смерть в контекст — например, применительно к пожилым людям или в результате болезни или несчастного случая. Примерно в возрасте семи лет дети начинают осознавать, что смерть происходит со всеми, а чуть позже — что это произойдет и с ними. Это может привести к периоду тревожности и частым просьбам обещаний, что ближайшие члены семьи не умрут. Мы решили этот вопрос еще в детстве, объяснив детям, что мама и папа обычно не умирают, пока не станут старыми и их дети не подрастут. Конечно, не в каждой семье все происходит так гладко, и для семей, где детям необходимо помочь справиться с осознанием смерти, всегда есть возможность попросить помощи у специалиста. Для дополнительных сведений смотрите раздел «Полезная информация» в конце этой книги. Кот-астрофа Мы с семьей переехали за город, когда дочери было почти шесть лет, а ее брату — почти десять. (Очевидно, бессмертному коту, завещанному хосписом, было не меньше 16 лет, а оставшаяся золотая рыбка все еще умудрялась его перехитрить.) Это было важное решение и хороший ход. Там был огромный сад. Мы выращивали овощи и выкопали пруд, у нас был выход к реке для строительства плотины / гребли / ловли рыбы. Мы запустили золотую рыбку в пруд вместе с множеством колюшек, которые были так счастливы, что быстро размножались. Кот и местная цапля охотились за ними с берега. Кот, в частности, процветал. Оказалось, что он был умелым охотником и уходил добывать пищу достаточно далеко, возвращаясь с дарами в виде полевых мышей и случайных птиц, а однажды даже притащил кролика через кошачью дверцу. Их он выкладывал для демонстрации в гараже — дети постепенно научились прощать эту его привычку и даже восхищались ею. Таким образом, к восьми и двенадцати годам они были прекрасно знакомы с состоянием трупного окоченения кошачьих трофеев. Наш дом стоял в поле, а рядом проходила оживленная дорога — она-то и стала причиной гибели нашего охотника. Однажды я услышала автомобильные гудки, которые заставили меня выйти к передней части дома. Я увидела кота, сидящего посреди дороги в окружении быстро движущихся машин. Я вышла на дорогу, поднимая руку, чтобы остановить машины, и поняла, что его спина была повернута, а задние лапы и хвост не двигались — должно быть, его сбили. Наша няня собиралась идти домой, но, взглянув на кота, а затем на мою восьмилетнюю дочь, сказала: «Я останусь здесь. А вы везите кота к ветеринару». Мы быстро нашли прочную картонную коробку и накрыли его одеялом. Мой двенадцатилетний сын, который вел себя очень по-взрослому, забрался на заднее сиденье машины, поставил коробку с котом рядом, и мы отправились в путь. Я видела обоих пассажиров в зеркале заднего вида. Высунув язык, кот тяжело дышал и время от времени слабо мяукал. Казалось бы странное увлечение смертью — нормальный этап взросления. Ребенок должен принять, осознать эту тему, чтобы дальше как-то жить с осознанием конечности жизни. — Почему ты не разговариваешь с Оскаром? — сказала я сыну. — Просто дай ему услышать твой голос. Можешь аккуратно погладить его по голове. Он любит, когда ему чешут уши, разве нет? Просто не трогай его спину, раз это причиняет ему боль. Так мы с сыном, бормочущим слова ободрения коту, проехали 15 миль до города и ветеринара. — Ты отличный кот, Оскар. Ты в порядке. Мы здесь. Я рядом с тобой, не волнуйся. Мы позаботимся о тебе. Ты такой замечательный кот. Я видела изменения в поведении кота: казалось, он отключился, затем внезапно мяукнул и снова проснулся. Я поняла: это то, что я вижу каждый день на работе — кот может умереть во время путешествия, а мой сын еще не готов. — Видишь, как ему хорошо, когда ты с ним разговариваешь? — спросила я. — Он отключается, да? Слышишь, как меняется его дыхание? Разве теперь оно не мягче и медленнее, чем раньше? Это говорит о том, что ему очень комфортно и удобно, но и в то же время очень плохо. Должно быть, он очень рад, что ты разговариваешь с ним. Глаза сына наполняются слезами, голос дрожит, но он продолжает хвалить кота. — Ты лучший охотник. Ты ловишь всех мышей, преследуешь птиц и даже кроликов. Ты такой смелый. Ты замечательный кот, Оск. И потом: — Оставайся с нами, Оскар. Не умирай. Ветеринар поможет тебе. Мы почти у цели... Няня позвонила ветеринару, и нас уже ждали. Врачам достаточно одного взгляда на спину кота, чтобы отправить в больницу для животных поблизости. Их предупредят. Мы возвращаемся в машину и осторожно едем по извилистой дороге к больнице. Но сценарий изменился. С заднего сиденья доносится: — Ты лучший кот, Оскар, я люблю тебя. Спасибо, что был моим котом. Ты был таким замечательным котом, Оск. Мы все тебя любим. У нас не могло бы быть кота лучше, чем ты, Оск. Такое незначительное изменение, но он говорит уже в прошедшем времени. Сын знает, что это прощание. Мы довезли Оскара до больницы, но умер он позже в тот же день. Мы привезли его домой. Он помогает растениям цвести в нашем саду, на его охотничьих угодьях. Прибытие в пункт назначения Крестная, сестра моей мамы, умирает. В 80 лет у нее развилась опухоль головного мозга. Ей трудно найти правильные слова, но она все понимает. Она отказалась от лучевой терапии («сверху бантик», говорит она, что означает более долгую жизнь, но худшее ее качество, если мозг не работает) и понимает, что осталось немного. Она беспокоится о том, кто будет присматривать за ее полу-дееспособным мужем («Меня тут так разнесло!»), но в остальном спокойна. Проведя день рождения дома в окружении семьи и соседей, она перенесла серию приступов и была перевезена в огромную, неописуемо уродливую городскую больницу. Там ее поместили в дальней комнате отделения, где жалюзи на плохо заклеенных окнах громыхают от ветра. Теплое отношение персонала, однако, компенсирует то, чего не хватает зданию. Врачам по паллиативному уходу сообщили, что «мой племянник — настоящий специалист во всем этом». Несмотря на эту гендерно запутанную рекламу, они приветливы и добры со мной. — Твоя тетя очень мила, — говорят они, — и она до смерти гордится тобой! Понимая, что слово на «с» уже выскочило, они, покраснев, уходят. Я приехала сюда поездом вместе с дочерью, которой сейчас 17. Мои родители едут на машине, а сын забрал нас на вокзале, потому что учится здесь в университете. Прошло много времени с тех пор, как мы похоронили рыбку (а в конечном счете, и кота, нескольких хомяков, других рыбок и кроликов, обезглавленных местным лисом), и теперь он высокий мускулистый нападающий в регби, мастер пирушек, искрящийся радостью жизни. Его сестра — добрая и тихая, более сдержанная, склонная сначала думать, потом говорить, интуитивно чувствовать чужие переживания и брать чужую одинокую руку в свои. Мы входим в палату тети. Она выглядит крошечной и бледной на большой больничной койке. Ее больничный халат подчеркивает желтушный цвет лица. Один из моих двоюродных братьев сидит в кресле у окна. Он в отчаянии и не знает, что делать, хотя провел полдня в пути, чтобы быть рядом и выразить свою любовь. Кажется, тетя спит, но мои ласковые объятия («Привет, тетушка! Мне нравится твоя модная пижама!») будят ее. Она открывает один глаз и улыбается, замечая других людей в комнате. Поднимаясь, чтобы увидеть нас всех, она говорит: «Вы проделали такой долгий путь!» Ее глаза наполняются слезами, и она начинает плакать. Приезжают мои родители и здороваются с внуками, племянником и тетушкой, к которой они приходят каждый день. Ее лицо опускается вправо, и она не может пошевелить правой рукой. Я замечаю, что двоюродный брат сидит с правой стороны ее кровати — вероятно, она не увидела его. Опухоль головного мозга постепенно лишает ее способности видеть, чувствовать, замечать, двигаться и взаимодействовать с правой стороной тела. Провожая близких в последний путь, важно думать именно о них, а не о себе и своей будущей жизни без этих людей, дать им всю свою любовь, чтобы они ушли спокойно, зная, что все было не зря. Мы все берем стулья и садимся. Я подвожу двоюродного брата слева от тетушки, и она рада его видеть. У меня в кармане тюбик крема для рук; я беру правую руку тети, прошу дочь взять левую, и мы вместе втираем крем в ее кожу. Она улыбается и говорит: «У него приятный вкус». В комнате раздаются отрывочные беседы. Мои родители выглядят уставшими. Дочь храбрится, видя горе на лицах родственников. — Давай, — говорю я ей, — попробуем найти чай для всех. Мы выходим в коридор, следуя указателям в направлении кафе. Сын, как добрый великан, возглавляет шествие (он регулярно посещает отделение неотложной помощи из— за травм во время регби), я и его сестра, бледная, тихая и напряженная, следуем за ним. — Я так горжусь вами, — говорю я, пока мы ищем кафе. - Вы так правильно все делаете. Поддерживаете разговор, заботитесь о бабушке с дедушкой и так добры, так любите тетушку... — Ну, мам, — говорит добрый великан, — ты и папа всю жизнь готовили нас к этому. Никто в школе никогда не говорил о смерти. Но в нашем доме это было важным вопросом. А теперь посмотри — все в порядке. Мы знаем, чего ожидать. Мы не боимся и можем это пережить. Это то, чего вы хотели — чтобы мы не боялись. Мы приходим в кафе, я обнимаю их обоих. Я не уверена, что мой большой парень говорит за двоих: моя прекрасная девочка выглядит взволнованной, будто сейчас расплачется. Но это тоже хорошо. Потому что мы сможем это пережить. Мы можем пройти последние шаги в жизни тетушки вместе с ней, отдавая свою любовь и оценивая вклад, который она привнесла в наши жизни, осознавая, что скоро она будет больше спать, меньше бодрствовать и разговаривать, и ее конец будет спокойным. И когда несколько дней спустя этот момент наступает, все проходит спокойно. Она готова. И мы тоже. Будучи открытыми и честными, мы сделали так, чтобы наши дети могли задавать вопросы, озвучивать тревоги и признавать горечь из-за необратимости смерти. Они не стали плаксивыми; не боялись рисковать и использовать возможности жизни, и, кажется, спокойно восприняли эту новость. Каждая семья находит свой способ познакомить детей с явлениями жизни; но нужно помнить, что признание и обсуждение смерти так же важны. Звук тишины Членам семьи может быть сложно обсуждать плохие новости. Иногда, если плохая новость сообщается только пациенту или только члену семьи, этот человек может оказаться обремененным истиной, которую не осмеливается высказать. Это может привести к целому заговору молчания, изолирующему людей друг от друга в тот самый момент, когда им нужны силы и взаимная поддержка. Можно быть одиноким, несмотря на окружение любящей семьи, поскольку каждый человек хранит свои тайные знания во имя любви и защиты другого. Сообщая плохие новости, врачи часто просят присутствия самых близких, чтобы они могли поддержать друг друга в решении проблемы. Это дает возможность семьям делиться печалью или беспокойством и не позволяет запереть кого-либо в Клетке одиноких секретов. Такие сложные разговоры могут быть проблемой в суете клиники или в шумной палате, но не делать этого — плохая услуга пациенту и его группе поддержки. Я узнала это незабываемо шокирующим образом. Яркое весеннее утро. Я стучу в парадную дверь дома с террасами в шахтерском поселке, где шахты закрылись десятилетия назад, и теперь молодые люди при первой возможности уезжают в город. Старшее поколение — родители, бабушки и дедушки — по-прежнему представляют собой сплоченное сообщество. Местный врач общей практики обратился за советом по лечению абдоминальных болей у женщины с поздней стадией рака яичников, которые невозможно спасти доступными методами лечения. Она живет со своим 50-летним мужем в доме, куда они переехали, когда он был гордым шахтером, а она — его идеальной невестой.