Настя пыталась поговорить с тетей Ниной, предлагала вносить в семейный бюджет сколько нужно, но в ответ та огрызалась: «Не надо нам твоих подачек». Когда Настя молча принесла сто пятьдесят рублей на месяц, деньги полетели ей в лицо с криком: «В одно место их себе засунь!» Долго Настя недоумевала, пока не поняла, что тетя Нина хочет получить все ее деньги. Дядя Жора и Лариса сдают свои зарплаты тете Нине, а та им выдает, сколько считает нужным, и Настя тоже должна была так делать, причем с самого начала своей карьеры. Наверное, это было правильно, ведь у них одна семья, а в семье должен вестись общий бюджет, и действительно, Настя просто обязана была сама догадаться, и лучшее, что она могла сделать, это повиниться и передать свой вклад в руки тети Нины, но так мучительно жаль было расставаться с деньгами, доставшимися ей, конечно, не по`том и кровью, но все-таки не без труда… Совесть с жадностью сцепились в ее душе мертвой хваткой, но тут Игорь одним махом положил конец этой борьбе. «У тебя ж хватает на кооператив, – развел он руками, – вступай да вали из этой семьи вурдалаков как можно скорее!» Действительно, Настино детское скопидомство дало неплохие плоды, хватало не только на первый взнос, но и на взятку, потому что просто так с улицы вступить в жилищный кооператив было, естественно, нельзя. Взятку благородно заплатил Игорь и через своих знакомых устроил ей двухкомнатную квартиру в практически достроенном доме. Настя была уверена, что он старается для них обоих, и почему-то ее не смутило, что за все время их связи он ни разу не произнес слово «развод» и не обещал жениться. Это подразумевалось, ведь если их сердца бьются в унисон, значит, и мечтают они об одном и том же, не правда ли? Только когда он, поздравив ее со вступлением в кооператив, проговорился: «Будем у тебя встречаться, а не по съемным хатам», – Настя заподозрила что-то неладное, но не успели ее подозрения разгореться, как на очередных съемках она почувствовала себя беременной. Ну тут уж он уйдет от жены, никуда не денется, ведь ребенок – это же такое счастье! Это же чудо, с которым ничто не сравнится, и счастье воспитывать любимое дитя вместе с любимой женщиной, разумеется, перевесит какие-то там скучные обязательства перед какой-то скучной женой. Это были последние отблески счастья, агония великой любви. Игорь потребовал сделать аборт, Настя отказалась, надеясь, что его тронет ее решимость, и в итоге пропустила все сроки. Когда выяснилось, что придется рожать, Игорь вручил ей довольно пухлый конверт с деньгами и сухо сказал, что никогда не обещал на ней жениться, поэтому виноватым себя не считает и не призна`ет ребенка, который, очень может быть, и в самом деле не от него. Если Настя подаст на установление отцовства, то с карьерой артистки может проститься навсегда в тот самый день, как отнесет заявление в суд. Так что пусть берет конверт, в котором столько денег, что ей хватит на весь декретный отпуск, и распрощается с ним раз и навсегда, не портя воспоминаний о красивой любовной истории дрязгами и скандалами. Настя денег не взяла, о чем потом иногда жалела, ну и напоследок не удержалась, высказала Игорю все, что положено. Пока она надеялась, что Игорь женится, не спешила объявлять родственникам о своей беременности, но тут пришлось признаться. Скандал, конечно, разразился нешуточный, а Настя, деморализованная всеми этими «проститутками» и «позорами семьи», сыплющимися на ее голову как из рога изобилия, взяла да и ляпнула, что вступила в жилищный кооператив и родственникам надо ее только еще полгодика потерпеть, пока дом достроится. Может, просто так совпало и тетя Нина была оскорблена исключительно моральным падением Насти, но вышвырнули ее на улицу только после того, как выяснили, что деньги шлюхи и неблагодарной дряни уже потрачены. Настя растерялась. Идти было некуда, разве что унижаться в общежитии, чтобы выделили койку, но там комендант такой же безжалостный, как тетя Нина. Тут на помощь пришла Лариса. Уговаривая мать позволить Насте остаться и получив ультиматум: «Или заткнись, или вали отсюда вместе с этой проституткой», – подруга молча собрала чемодан. Первое время приходилось нелегко, именно в те дни Настя иногда с тоской вспоминала о пухлом конверте, но потом безденежье отступало, и она снова гордилась собой, что не взяла. К счастью, ей удалось до родов получить диплом и распределиться в детский театр. Не предел мечтаний, но все же оставили в Ленинграде, а не отправили на Камчатку, как бедную Таню Самарцеву. И еще очень повезло, что дом сдали вовремя, а не затянули на несколько лет, как это обычно бывает, так что новорожденного Данилку они принесли уже в квартиру, а не в съемную комнату. Если посмотреть объективно, то судьба у Насти складывалась много лучше, чем у других матерей-одиночек. В декрет ушла не со студенческой скамьи, а с рабочего места, имеет свою жилплощадь, в общем, жаловаться грех. И все же без Ларисы она бы ни за что не справилась. Нет, растила бы ребенка и сама с голоду не сдохла, но наверняка превратилась бы в безнадежную злобную истеричку, ненавидящую весь белый свет за то, что так жестоко с нею обошелся. А когда рядом родной человек, считай, вторая мама Данилки, вроде не так страшно и вроде надо сохранять в сердце теплоту, потому что есть кому возле тебя греться. Она даже Игоря перестала ненавидеть. Ведь действительно, он не мог отвечать за то, что она напридумывала в своей голове, и силой он ни к чему ее не принуждал, а когда случилась беременность, рисковал своей репутацией примерного семьянина, чтобы устроить ее к надежному гинекологу, который сделал бы все под наркозом и почти наверняка без плохих последствий. Он по-настоящему любил ее, только обязательства оказались сильнее, так это говорит только о том, что он благородный человек. И, может быть, когда-нибудь… Додумывать, каким именно образом они, два созданных друг для друга сердца, все-таки соединятся, Настя опасалась. Просто иногда приятно было помечтать, ведь столько книг и фильмов рассказывают о том, как люди обретают друг друга, так неужели в жизни подобное не случается? Прямо вот никогда-никогда? Появление ребенка без мужа сильно сказалось на Настиной репутации, ее начали усиленно предавать забвению, предложения с киностудии не поступали, но сплетни все еще доходили. Узнав, что Соломатина обвиняют в хищениях, Настя… ну да, убеждала себя, будто расстроилась, но на самом деле воспрянула духом, но не от злорадства, а потому что появилась надежда все-таки быть им вместе. Жена отвернется от вора… Да нет, точно отвернется. В том, что жена Игоря подаст на развод, Настя не сомневалась ни секунды. Ольга Соломатина, красивая, но на удивление не обаятельная женщина, служила в БДТ и, не будучи любимицей публики, возглавляла там зато партийную организацию и планировала дальше двигаться по этой части, так что муж-вор был ей совершенно не нужен. Зато она, Настя, наоборот, докажет Игорю свою верность и преданность. В колонию за ним поедет, если придется. Он увидит, что она не просто красивая дурочка, решившая выбиться в звезды через постель режиссера, а любит его по-настоящему, всем готова пожертвовать, лишь бы только быть рядом с ним. За воспоминаниями Настя не заметила, как перемыла всю посуду. Лариса давно ушла в комнату и лежала на диване с книгой, так и не сняв ее любимого халата. «Нет, могла бы все-таки спросить, – уколола неприятная мыслишка, – или даже не брать, ведь она знает, как я его люблю». Настя тряхнула головой, чтобы глупые обидки высыпались из нее, как мелочь из копилки, но мысли от этого не стали лучше. Почему это жена Игоря подходит к телефону в его квартире? Конечно, по правилам муж должен уходить с одним чемоданом, но тут ситуация другая. Игорь, бедненький, сидит под подпиской о невыезде, на имущество наложен арест, поэтому он никуда уехать не может, но ведь жену его никто ни в чем не обвинял и свободу передвижения ей не ограничивал, между тем суд вот-вот начнется, а мадам Соломатина все еще живет с законным супругом, отвечает на звонки как ни в чем не бывало, хотя, по логике, давно должна была съехать к маме или ко всем чертям, спасая свою кристально честную репутацию коммунистки. Да господи, только эта несчастная репутация одна и потянула вниз чашу весов, чтобы не разводиться, когда они с Игорем полюбили друг друга. Он признался, что давно не любит жену, но с его стороны будет слишком подло разрушать жизнь женщине, которая ни в чем перед ним не виновата. Придется стиснуть зубы да терпеть ради ее драгоценной карьеры. И Настя терпела как дура, а теперь выясняется, что мадам не так уж дорожит своими перспективами, раз даже не пытается избавиться от мужа-вора. Разве так делают? Последовательной надо быть, Ольга Батьковна! Настя вздохнула, размышляя, как связаться с Игорем. Или уже не звонить, а сразу прийти на суд, ведь как только Игорь увидит ее, сразу все поймет, без всяких слов. Хорошо бы дали условный срок… Или вообще оправдали, но это маловероятно. А вдруг наоборот? Вдруг Игоря сделают главным ворюгой и дадут максимум? Настя вздрогнула, даже мысленно боясь произнести слово «расстрел». Как быть тогда? Господи, зачем она только наседала на Игоря с этой женитьбой! Можно подумать, ей так уж прямо хотелось варить борщи и гладить сорочки… Ну да, мечталось появиться с ним вместе на каком-нибудь кинофестивале, вот, смотрите, этот прекрасный мужчина принадлежит мне, он выбрал меня, и мы вместе навсегда, но разве эти минуты триумфа и есть счастье? Нет, счастье было в их мимолетных встречах, в задушевных разговорах, в том, как они прижимались друг к другу в постели, даже в прощаниях тоже было счастье. Немного минут выпадало им провести вместе, но зато они проживали их ярко, чувствуя друг друга каждой клеточкой своих тел. И совсем не надо было расставаться… Не хватило ей женской мудрости признаться, что она согласна быть любовницей, и был бы у них еще целый год счастья… «Я тебя не покину, – прошептала Настя, изо всех сил стиснув ладони, – потому что наша любовь – это божий дар». * * * Ирина всю жизнь боролась за звание прекрасной хозяйки, постигала разные тонкости готовки, уборки и прочего, но была одна дисциплина, выступать в которой она даже не пыталась. С раннего детства стало ясно, что рукоделие не ее сильная сторона. Нитки путались, иголки кололись, а столь необходимый в комплектации настоящей девочки навык штопанья носочка на грибочке так и остался недостижимой мечтой. Настоящей девочки, эх… Много было в жизни этого весомого и неумолимого слова. Настоящая женщина, настоящий мужчина, настоящий коммунист и, наконец, настоящий советский человек. Чтобы стать настоящим, надо обладать определенным набором характеристик, а если нет, то ты вообще не пойми кто. Ненастоящий, несуществующий, просто привидение, робко и безуспешно пытающееся достучаться до реальности. Может быть, так было только у нее одной, но свою неспособность ровно положить строчку Ирина воспринимала как ущербность. Она – неряха и неумеха, двери в счастье для которой закрыты навсегда, даже ночью иногда просыпалась от тоскливого ощущения своей неполноценности. С годами это притупилось, но до сих пор необходимость пришить пуговицу или крючочек вызывала у нее настоящий ужас, и Ирина до последнего откладывала это противное дело. Конечно, когда у тебя муж, двое сыновей и нет дочки, которую можно под угрозой «а то замуж не возьмут» усадить за иглу, приходится выкручиваться, и Ирина стала сдавать вещи для мелкого ремонта в ателье. Там на нее смотрели как на дуру, ведь что это за женщина, которая не способна зашить детские брючки, разошедшиеся по шву, или притачать оторванный карман? Достойна ли она вообще быть женой и матерью, или это самозванка, которая обязательно будет развенчана и разоблачена? Какое-то время Ирина стыдливо опускала глаза, общаясь с приемщицей, а потом вдруг неожиданно для самой себя резко обнаглела и стала носить даже рубашки с оторванными пуговицами. Хватит доказывать людям и себе самой, что она достойна счастья, пора просто радоваться тому, что есть. И, как всегда это бывает, только она расслабилась, как ей был нанесен сокрушительный удар, причем с самой неожиданной стороны. Кирилл приволок с работы швейную машинку «Веритас», которые у них распределяли через профсоюз, и ему досталась, как герою труда. Ирина попеняла, что дорого, предложила продать машинку и купить Кириллу новую гитару, но муж успокоил, пусть Ирочка не волнуется, хватит и на то и на другое. «Да уж, верно говорят, богатство счастья не приносит», – мрачно подумала она, проведя пальцем по сияющему белому крупу адского приобретения. Ирина решила срочнейшим образом подарить машинку Гортензии Андреевне, которая была знатной рукодельницей и только и мечтала поработать на современном электрическом аппарате с функцией вышивки, но старушка отказалась наотрез. Еще пригодится, мол, в семье, хоть она сейчас и состоит из трех мужчин и одной, скажем деликатно, косорукой дамы. Может, у Егора или Володи портновский дар проснется, или они женятся на хороших домовитых девочках. А пока у Гортензии Андреевны будет железный повод напрашиваться в гости, чтобы порадовать хозяев какой-нибудь обновкой. Сегодня Гортензия Андреевна приехала шить Ирине юбку из прекрасного розового сатина. – Зачем же утруждаться, я бы в ателье отнесла, – промямлила Ирина, пропуская гостью в комнату. Гортензия Андреевна засмеялась: – Что, Ирочка, боитесь, я не смогу сделать модненько? Испорчу вам дефицитный материал? Ирина покраснела, потому что это была правда. – Ах, Ира, я ведь когда-то была шикарная женщина, – протянула Гортензия Андреевна, поправляя свою незыблемую прическу-башню, – и сейчас слежу за модой. Все будет как в лучших домах Лондона и Парижа. А вот еще я вам принесла чудный крепдешин… Из черного ридикюля со стальными шариками-застежками был извлечен аккуратный прямоугольный пакет из оберточной бумаги, перевязанный пеньковой веревкой. Ирина с легкой ностальгией посмотрела на кокетливый бантик и пушистые мягкие ворсинки. Сейчас такую милую упаковку редко встретишь. – Еще прежнего качества, двадцать лет у меня лежал, ждал своего часа. – Так давайте вам что-нибудь сошьем. – Нет, для меня расцветка все-таки уже слишком вызывающая, а вам в самый раз. Ира, не спорьте, я уже все продумала. Сварганю вам на лето сарафанчик с открытой спиной, а лиф будет на тесемочках завязываться. – Но… – Ира, я уже купила молнию и шелк на подкладку, прикажете выбрасывать? – Гортензия Андреевна так сурово сдвинула брови, что Ирина молча побежала за удлинителем для машинки и большими ножницами, которые Кирилл точил в кухне. – Слушай, Ир, а можно я пойду с пацанами в парке потусуюсь? – спросил муж. Она улыбнулась: – Иди, конечно. Если в футбол захотите играть, кричите, я мяч скину. – Ну все, острые, – Кирилл протянул ей ножницы, – точно можно? Ты не обидишься? – Иди уже. Она все-таки немножко обижалась, но не на то, что Кирилл оставлял ее с маленьким Володей, когда они с Гортензией Андреевной решили шить. Было чуть-чуть неприятно, что муж идет в парк, а не зовет «пацанов» в гости. Когда он подружился с Витей Зейдой, тот стал почти членом семьи, эдаким слегка непутевым братиком, которого всегда ждал ночлег и обед в их семейном доме. Зейда любил Егора с Володей, дети тоже души в нем не чаяли, и вообще с ним было весело, надежно и спокойно. Недавно к Кириллу с Зейдой присоединился еще один бывший моряк, Женя Горьков, который тоже произвел на Ирину самое приятное впечатление. Ей особенно импонировало, что Женя ее ровесник и гуманитарий, так что она предвкушала длинные интересные беседы за ужином, обсуждения книг, фильмов и спектаклей, словом, всего того, что брутальному Вите было глубоко до лампочки. Ирина изо всех сил пыталась быть радушной хозяйкой, приглашала ребят в дом по праздникам и просто так, зазывала на дачу, но увы… Зейда, как и прежде, приходил запросто, как к себе домой, а Женя почему-то не переступал их гостеприимного порога. Узнав от Кирилла, что Горьков женился, Ирина обрадовалась, в воображении сразу нарисовалась прелестная картинка дружбы семьями, но увы… Все попытки Ирины сблизиться новобрачные деликатно отклоняли. Вот сегодня, например, Кирилл идет в парк не из деликатности, не для того, чтобы не мешать им с Гортензией Андреевной. Квартира большая, места всем хватит, и на стол она найдет что поставить. Никаких с этим проблем, но Женя высвистывает Кирилла в парк, будто они не солидные семейные люди, а пэтэушники. Ирина догадывалась, что Горьков игнорирует ее из-за профессии. Она судья, то есть представительница правоохранительных органов, от которых его семья страшно пострадала. Что ж, имеет право. Иногда ей хотелось обсудить это с Кириллом, попросить его объяснить Жене, что она другая, всегда стремится судить по справедливости, но Ирина понимала, что некоторые лодки раскачивать не нужно. Иногда проще потерпеть маленькое разочарование и неудобство, чем ставить ультиматумы. Кирилл – мужчина, ему все эти тонкости, кто к кому ходит в дом, до фонаря, он и не замечает, что Горьков бойкотирует его жену, а когда она ткнет его в это носом, придется реагировать. В итоге Женя обидится, Зейда встанет на его сторону, и Кирилл лишится добрых приятелей. Нет, пусть идет как идет, а со временем Горьков, может, поумнеет, совершит качественный скачок, или как там у него в философии прописано, и сообразит, что нельзя ненавидеть всех служителей закона из-за парочки бессовестных ублюдков. Зато благодаря Жениному бойкоту до Ирины наконец дошло, что такое ответственность перед советским народом.