–– В этом, собственно, и есть хорошая… – та почесала металлическим пальцем подбородок. – Хорошо… относительно хорошая, так вернее, новость. Я смогла починить радарный комплекс. Уж не знаю на каких перфокартах он работает, но в атмосфере полной неисправности, он не подает признаков сбоя. Работает… как часы. Может улавливать ракетный залп. И да… Над нами уже третий час, судя по всему, кружится какой-то объект. –– Истребитель? – подавшись вперед, уперев коленки в локти, заинтересовано спросил Груз. – Бомбардировщик? –– Беспилотник. – догадалась Ульяна, скрестив руки на груди. Моргана кивнула. – Чей? –– В том-то и дело, что я не знаю. Не российский. – развела руки девушка. – Может, чей-то европейский, китайский, может индийский или пакистанский, афганский. Канадский. Сведений нету никаких. Что странно, похоже и не американский, вообще без привязки к стране. Высота около двадцати тысяч. Вроде девятнадцати-двадцати километров. Шкала после пятнадцати с погрешностями, из-за различных явлений, так что точно сказать трудно. Масса около пяти с половиной тонн, размах крыла почти пятьдесят метров. Я, честно, первый раз вижу такой. Вирхова скосилась на Груза. Тот сразу что-то понял, и мотнул головой. Ульяна на это кивнула. – Это плохая идея. – он будто прочитал ее мысли. – Я точно против. –– А я тебя и не спрашивала. Моргана, можешь кое-что передать кодом Морзе с помощью светосигнала? Фонариком. Девушка кивнула. Тогда Ульяна пошарилась по карманам, нашла огрызок карандаша и оторвала с пачки американских сигарет заднюю стенку. Принялась писать послание. Как закончила, отдала бумажульку немке, что взяла ее металлической рукой и принялась читать: –– «Над нами тучи, деревья ложаться штабелями. Гром гремит. Рада, что в округе тридцать пять – тридцать восемь градусов, жарко. На поезд не успеем. Прошу такси!». Э…это бред какой-то. – она подняла глаза на Вирхову. – Это точно то, что ты написала и дала мне?б –– Ты что, уже успела у Среды научиться? – выдохнула Ульяна. – Это код. Тот, кто может сидеть на там конце, его поймет. –– Ассоциативный ряд и примитивная шифровка на похожих словах. – вмешался Груз, объясняя. – Мы такому учили шифровальщиков в Анголе, в конце семидесятых, до переброски нас со Средой в Афганистан. Самое простое, что можно найти. «Гром» – это Громов. Градусы – удаленность от Кремля. «Поезд» – рельсы – станция. Штаб – «штабеля». –– А «такси» … – попыталась размышлять девушка. – Поддержка? Нет-нет! Встреча? А «туча», наверное, глушилки? – Вот, я же говорил, что все легко. – показав большой палец, похвалил он. – Старо, как мир, и просто, как сатиновые трусы. Настолько просто, что большие умы скорее поверят в наше сумасшествие, нежели в то, что мы решили сыграть настолько открыто. Но, тут есть и минусы. Не всегда можно рассчитывать на смышлёность агента. – исподлобья, будто невзначай, глянул на Вирхову тот. – …может не так понять. Или… изменить. –– Передашь, как можно скорее. – наказала пальцем Ульяна, ткнув в бумажку. – Повторишь три раза, чтобы уж точно заметили. А ты пока помолчи! Еще ничего не знаешь, и уверен только в своих доводах. А это, поверь мне, очень устаревший источник информации. …Под вечер, когда уже стемнело совсем – ночь была достаточно темной, несмотря на то, что было самое начало лета и в Петербурге и на севере стояли белые ночи, в Москве тучи закрывали горизонт плотным кольцом на все триста шестьдесят градусов, оставляя экую «залысину» над самым Кремлем, точно под прицелом у кружащего беспилотника – Моргана поднялась на разваливающуюся крышу, вместе с Средой. Тот прихватил с собой автомат Калашникова с огромным набалдашником ночного прицела, что весил почти в два раза больше самого автомата. Такие тут были редкостью, всего два или три, на все три сотни солдат. Вирхова ему выделила свой, личный, который нашла в ящиках на складе. Вскинув автомат, и проверив наскоро горизонт на предмет наблюдения, Дима распрямился: теперь можно было не пригибаться, никто за ними не смотрел, что было сильнейшим просчетом Громова. Выдохнув, он заметил пар изо рта. Было прохладно. Хоть денек и выдался достаточно знойным, во всех смыслах этого слова, ночью холодало, разыгрывались ветра. Вдвоем с Морганой они стояли на самой высокой уцелевшей точке Кремля. Выше были только развалины Спасской башни, за кордоном – Собор, где парой светосигналов подали пароль бойцы Костина. Наскоро ответив своим фонариком тремя короткими сигналами, Дима сделал шаг вперед. Под его сапогом захрустел бетон, и слегка заныв, кусок, что болтался на арматурных жилах, рванул вниз. С грохотом разбился в лестничном колодце Сенатского. Они были у самого флагштока, на покатой сферической крыше. На длинной и кривой от взрывов жерди мотался из стороны в сторону изорванный флаг. Точнее, это были его остатки – опаленные, простреленные, черные. Цвета на нам угадывались еле-еле, скорее даже просто памятью. Ведь иного, кроме триколора, висеть здесь не могло. Осторожно ступив вниз по крыше, перешагнув пробой от снаряда, Моргана села, оттянула рукой сторону куртки, прикрыв фонарик от лишних глаз. Легкими и четкими движениями металлических пальцев начала выбивать из светодиода под стёклышком код Морзе, в котором таилась странная, но в то же время понятная, после объяснений чекиста, фраза. –– А странно все это, не находишь? – внезапно спросила девушка, глянув на присевшего рядом на корточки Диму. Тот упер автомат с огромным прицелом прикладом в крышу и взялся за ствол, чтобы была еще одна точка опоры. Он, как грифон, постоянно осматривался по сторонам – осторожничал. – Странные послания в никуда. Агент. Здесь есть что-то большее, чем мы думаем. Еще по Берлину это было понятно, но тогда думалось, что все это временно. Теперь же, я чувствую, как кто-то смотрит за нами. Не находишь такого? –– Странная эта фраза. Находить можно предмет. А загадку обычно чувствуют подкоркой, думается мне. Каким-то чувством… Логично. Я люблю предметность, но и предчувствие тоже стараюсь иногда слушать. Бывает, что даже не подводит. – издалека постарался сказать тот, выдохнув. – И сейчас предмета нет. Но что-то во мне говорит, что все не с проста. Какая-то паутина событий, но только не взаимосвязанная. Это какой-то бред, мировое безумие, которое со скоростью бациллы разносится по миру авиасообщением. Все поменялось слишком круто, и как бы я не хотел найти всему этому объяснение, я пока не могу. Ульяна всегда гнет свою линию. В последнее время – человек загадка. Ее бесполезно допрашивать, пытаться вытягивать из нее информацию. Все, что она скорее всего скажет по этому поводу: «Жди». И будет права. –– Иногда безумие лучшая маскировка для хитрых ходов. – неслышно хихикнула она. На лице проступила какая-то девчачья, почти детская улыбка. Одновременно с этим взгляд ее, пусть и электронный, покрашенный через специальные очки в привычный, человеческий, погрустнел. – Думаешь, что пока стоит просто играть по навязанным правилам? Сидеть тут и общаться в одну сторону с неизвестным беспилотником? Глупость какая-то. Подумать только, месяц разделяет наше чаепитие в Берлине, и эту разбомбленную крышу. Всего месяц! И только сейчас, когда осознаешь, все шло именно к этому, к такой мировой обстановке, и вправду становится страшно – к чему приведут шаги сегодняшнего дня. Что если посланный сейчас сигнал будет много хуже, чем наступление на Каспии, чем вся эта резня здесь, в Москве, чем бомбардировка моего родного Берлина!?.. Что если это предтеча нашего конца? Она взгрустнула, на мгновение замешкалась. Металлическая рука сбилась, что чуждо для машины, но совершенно нормально для реального, настоящего человека, без программных кодов внутри. Моргана была именно им, и эта заминка, этот момент давали это понять и ей и Диме, который впервые перестал глядеть по сторонам. Пристально уставился прямо на девушку, что была к нему спиной. Они сидели под звездами, совсем одни. Далекие горячие осколки космоса, что были крошечными жемчужинками, сегодня виделись особенно хорошо. Весь центр был без электричества, и звезды сверкали в полную свою силу. Такого никогда больше было не увидеть – свет глушил их приятный, но холодный белый блеск. Жаль только, что все из-за страшных обстоятельств. –– Так опасно думать. – словно вообще без эмоций ответил тот. – Это сеет зерно паникерства даже в самых крепких людях. Не в Ульяне, конечно… Я вообще не знаю, что нужно сделать, чтобы она запаниковала, но такие слова, такая позиция, как маленький червячок. И чем чаще ты его кормишь, по капельке, по толике, тем сильнее он разрастается. А нам что делать? Не начнем же мы вести собственную игру, диктовать нахлынувшей волне противоречий свои правила? Нет, это не выгодно, потому что нас сомнет. Не могу сказать за тебя, как бы ни хотел, но мне думается, что мы на правильной стороне и делаем все верно. И возможно наши шаги сейчас помогут выбраться из этого всего. –– Сначала бы выбраться из Кремля. – хмыкнула она. – Как старый помирающий кит, гудит, пищит, разваливается, переворачивается, но не тонет, зараза. А мы внутри, как крыски по клеткам во взрывающейся лаборатории! –– Ну, на крыску ты не тянешь. – впервые улыбнулся он сейчас. – Да и для клетки великовата. –– Да, уж, спасибо на теплом слове. – искривив улыбку, с выдохом ответила она. –– Я старался. А если уж говорить прямо, то ты ведь здесь не одна. – присел на крышу Среда, распрямляя наконец затекшие ноги. – Здесь твои ребята, целая уйма солдат Ульяны, сама она и Груз. Чем не компания злющих добросовестных крысок, что не дадут белую мышку в обиду, м? Все сгруппируемся. Все выстоим. Только вместе – такой расчёт. –– «Вместе». Великое слово, и часто забываемое теперь снова разъединенным народом моей Родины. А про крысок – забавно. Но Груз бы, наверное, обиделся от того, что ты в раздумьях пририсовал ему длинный лысый хвост и красные глаза бусинками. –– Нет, он мужик смышленый. – Среда немного усмехнулся. – Отец часто рассказывал про него. Гундит, бухтит, вечно недовольный, серьезный и надутый как туча. Но юмор понимает, и сам острить любит. Думает только своеобразно. Уж не знаю, что больше сказалось: профдеформация или тридцать лет простоя. Даже танки рассыпаются в ржавый песок, что уж тут говорить про плоть и кости… –– Даже интересно, что ждет меня раньше. – глянув на руку, размышляла девушка. – Ржавчина или морщины. Хотя, титан стойкий. Ну… – внезапно, она наконец повернулась к нему, глянула прямо в глаза, что тот не успел, или не захотел отводить свои. В них виднелся какой-то вопрос. Явно не требующий прямого ответа, слегка робкий, но бесконечно добрый. – Про всех ты сказал. А что насчет тебя? –– Я… – задумался Дима не совсем ожидаемо. Ему самому стало как-то неловко от заминки, он поднял уголок губы и бровь, пытаясь подумать. – Хм. Вопрос, который сумел поставить меня в тупик. Я таки впервые не знаю, что бы тебе такое положительное ответить. –– А ты не думай. – подалась она к нему с каким-то интересом. Ей было бесконечно занятно наблюдать за тем, как он думает. Пристально, не отрываясь и не моргая, слегка жутко, глядела на него. – Сегодняшний день показал, что долго думать чрезвычайно вредно сейчас. Только потеряешь время. Просто скажи те слова, что у тебя в голове. –– В моей голове впервые с нашей встречи настоящая буря. – усмехнулся тот, слегка показав белые зубы. – Похоже на самум, из пыли, камня и песка, что проносится по черепной коробке и напрочь вычищает все из нее, будто наждачной бумагой. Вероятно, самое верное сейчас сказать, что на твою защиту… – замялся. – … Я буду рад встать первым. За разговором оба не заметили, как уже давно выполнили поставленную Ульяной задачу на радиопередачу. Они просто сидели на этой разваливающейся, закопченной крыше под звездами, глядели друг на друга и разговаривали. Не замечали, как над головой трепыхается из последних своих сил изорванное в лохмотья знамя. В груди у обоих что-то затеплилось. Руки Димы непроизвольно сжались, и он было думал что-то сделать, наконец. Но какой-то внутренний барьер, что-то на подобие совести, не давало ему сделать решительный шаг вперед, к вероятному успеху сейчас. Он прекрасно понимал что чувствует, и боялся этого. Каждое мгновение, проведенное сейчас, на этом поле боя, могло стать последним. Не хотел снова почувствовать то, из-за чего сломался раньше. Дима боялся снова потерять то, что ему было дорого, а потому не решался это самое «дорого» приобретать. Его рвало изнутри на части. Сердце, обливаясь кровью, стучало и стучало, говорило ему двигаться, а мозг выстраивал стену с колючей проволокой, и дьявольски кричал: «HALT!!!». Мужчина сидел как не живой, как статуя, все еще разглядывая девушку, которая не видно, не спешно, по миллиметру приближалась к нему, ожидая его шага. Но его все не следовало и не следовало: Дима застыл как идиот с слегка улыбающейся миной. –– …Тут прохладно. – опустила взгляд Моргана, подавшись назад. Глянула на потряхивающиеся руки. Обоим было понятно, что это не от холода. – Вон, руки трясутся уже… –– Да, определенно, нам стоит спуститься. – вставая, Дима подал девушке руку. Та, легко и непринужденно поднялась. – Только, один момент. Ульяна просила обозначить нас тут, мало ли. Ну, вот я и стащил кое-что. Он достал из кармана свернутую на несколько раз тельняшку. Пожав плечами, увидел, как Моргана засмеялась, прикрыв рот рукой. Она поняла, чья это была тельняшка, и уже представила, как Дима ее получил – украл. Правда, на благое дело! Повязал ее рукавами к флагштоку, чтобы она развивалась, будто знамя. Понаблюдав как полосатая ткань волнами исходит по ветру, он пассатижами аккуратно перекусил тросик. Изорванный триколор упал к его ногам. Выдохнув, он поднял флаг, небрежно его свернул, и сунул в куртку. Немного погодя, когда Среда и Моргана спускались с крыши, по этажам, громогласно прозвучал крик Вирховой. Его слышали, кажется, даже в Бибирево, по крайней мере весь Кремль точно: –– Где моя тельняшка?!! Часть 14 Дима медленно разлепил заспанные глаза. Над Москвой в легкой, уже совсем летней дымке, что стелилась по земле, поднималось солнце. Оно играло лучами на побитых золотых куполах храмов, на рассыпанных росой стеклянных обломках, на еще целых окошках соседних зданий, на последних уцелевших рубиновых кремлевских звездах. Утро было поистине приятным, тихим и мирным. Ощущение, словно поднялся с перин в деревенском доме и выглянул в сад, за исключением того, что почти все тело покрывал налет из грязи, пыли и налипших обломков. В волосах кусочки бетона и штукатурки, сцепленные потом. Кремль все еще оставался неприступным, и его будто бы больше и не хотели брать. Такая надежда на секунду промелькнула и в голове Среды: «А что, если все уже кончилось?». На мгновение еще прикрыл глаза и полной грудью вдохнул. Попытался встать с той кушетки, где спал сидя. Ноги не слушались, затекли и устали. К тому же их что-то очень серьезно привалило, что-то мешало спать. Это была Моргана. Головой скатилась с его плеча, когда уснула, на колени, а затем, во сне, перевернулась и уткнулась носом точно в его живот, обхватив руками мужской пояс. Подтянув ноги к груди, так и ютилась на кушетке. Едва слышно сопела. Казалось, вовсе не дышала. Спала как обычный человек – со своими странностями, но все же с закрытыми глазами. Едва уловимо усмехнувшись, Среда протер сухой ладонью пыльное лицо. Чуть пристукнул себя по щеке, и еще раз, косо по лбу, сбивая осевшую на кожу белесую пыль. Она тут была повсюду. Пару сотен веников, и намели бы еще несколько мешков на укрепления. Все из них были бы заполнены этой чертовой пылью. Проморгавшись, пальцем потерев переносицу. Он аккуратно поднял голову девушки с коленей, и отцепил ее руки от себя. Подложил под нее сложенный бронежилет и встал, хрустнув спиной. Потянувшись, сделал пару шагов к стенке, встав за ней. Здесь его закрывала кремлевская еще целая стена. Они были на самом углу Сенатского. Фасад смотрел точно на Никольскую башню. Она еще целая, и именно она-то и сверкала рубиновой звездой, на которой Дима задержал взгляд чуть-чуть подольше. Он рассматривал все переливы солнечных лучей на крашеном стекле. Глядел, как они играют на металлическом позолоченном каркасе. Точно такая же звезда лежала с остатками крыши Спасской Башни где-то между разорванных восьмидесяток на площади. Там была разруха, а здесь – еще нет. На часах было к пяти утра. Солнце только-только вставало, еще даже не показалось из-за зданий. В такой момент захотелось подумать сразу и обо всем, но одновременно с этим думать сравни преступлению. Нужно было успевать созидать! Может такого больше и не будет. Кто знает… Шальной осколок, пуля, нож, взрыв или обломок стекла, кирпичи, или пыль в легких – никто ведь не знал, от чего он может больше никогда не увидеть такой красоты. Чуть опустив взгляд, Среда заметил солдатскую мятую алюминиевую кружку с холодным черным крепким чаем. От него пахло чабрецом. Только один человек так фанатично любит чай с чабрецом во всем этом комплексе – Ульяна. Совсем не признавала кофе, в отличие от Димы. Тот любил пропустить с утра полную кружку с молоком и парой ложек сахара. Жена подсадила на такой рацион… Теперь же, видимо по привычке, он старался его не пропускать. Потому на чай поглядел спокойно, даже как-то скупо на эмоции. Отпил пол глотка, чтобы смочить горло и согреться. Ночью продуло. Думал вернуться еще немного и поспать, как замер, перестал на мгновение дышать. Послышались уже знакомые хлопки. Воздух над утренней Москвой снова едва слышно что-то разрывало. На огромной скорости какие-то очень смертоносные осадки, завывая, мчались прямо на остатки «трехсот спартанцев», что были заперты между «Фермопилами». Снова «Град» – ни свет, ни заря… –– Все в укрытие!!! – откинув кружку, он рванул к кушетке. Только и успел, что накрыть Моргану телом, прыгнув на нее сверху. Снаряд угодил как раз в их фасад, только этажом ниже. Пол повело, и он зашелся трещинами. Все подняло вверх на полметра, а затем с диким ревом и гулом опустило. Здание снова затрещало, заныло, начало разваливаться, ломаться и крошиться. Как разорвавшиеся струны, стальную арматуру, в палец толщиной, вырвало из монолита и скрутило в спираль. Куски пола начали обваливаться вниз, открывая «окна» меж этажей. Выстрелом разбросало облака пыли, кусков бетона, металла, осколков, людских частей и тканей, досок, гранитных плит. Рвало оставшиеся в холле малозначительные полотна, резные стулья и кушетки. Распалась и та, на которой всего несколько минут назад Среда и Моргана мирно спали. Девушка всем телом рухнула на горячий пол. Проснувшись, повернулась на живот и прикрыла голову руками. Канонада еще только начиналась. Как из пулемета, ракеты били по огромной площади практически разом. Везде на территории Кремля появлялись пылевые столбики, везде метались огромные стальные обломки ракет, везде были неразорвавшиеся, воткнувшиеся в грунт как гвоздь в древесину, снаряды. Они детонировали потом, когда сваливались потихоньку в соседнюю, еще от прошлой артподготовки воронку, либо, когда до них долетали осколки, рядом рвались другие ракеты. Тогда взрывы были еще быстрее, будто один. Их было почти не различить между собой по времени. Бах-бах-бах! Б-бах! Десять, двадцать, шестьдесят секунд – это не прекращалось. Били не в один, и, даже не в три залпа. Четыре или пять – точно. Ракеты все рвались и рвались, изрывая здания и постройки почти в лоскуты. Остался не тронутым только Собор – Вирхова рассчитала все правильно, ведь Костин пока единственный не нес потерь. Дало по ушам. Взрывной волной Диму и Моргану швырнуло к стенке. Сознание помутнело. Потемнело в глазах. Выдохнув обессилено, Среда прикрыл веки и расслабился – все тело пробивала какая-то легкость, едва различимая дрожь. В шее что-то зачесалось, но онемевшие конечности не слушались, он просто лежал на полу в беспамятстве. В голове гудели близкие приглушенные разрывы реактивных ракет. «Град» достал и их. Везение начинало заканчиваться. … Абсолютная темнота. Два красных колечка. Они смотрели точно ему в глаза, чуть прикрытые набухшими веками с длинными женскими ресницами. Колечки эти сверкали дьявольским огнем. Неустанно, не мигая и не угасая глядели точно в глаза, проедая человеческую оболочку до самой души. Внезапно они дрогнули. Под ними расходилась чудовищная в своей ужасной красоте улыбка из белых зубов. С них капала бурая кровь, текла по острому подбородку, впалым щекам. Сочные эти реки стекали по замаранной майке, текли по холодному металлу, капали с остро наточенных титановых когтей, что с механическим визгом, сжимались. Внезапно, одно из колечек стало выше другого – замаранная в крови голова накренилась. На лицо ее подались короткие блондинистые пряди, что, как у сумасшедшего, прикрыли один из сверкающих красных глаз. С коротким писком, ухмылкой и выдохом, вся острая пятерня кинулась по воздуху, блеснув напоследок… Среда вдохнул, подавшись грудью вверх. Не получилось – ребра привалило куском бетонной стены, и от перелома спас только вовремя надетый бронежилет. Плита его больно вдавалась в грудь, сердце сминало под тяжестью, но он еще был жив. Он ясно ощутил на своем лице разрывы кожи, будто бы то видение, что проскочило перед его глазами не было таковым. Ощутил то, как фантомно распадается на полоски его лицевая кость, как разрезанный острыми когтями череп превращается в набор пазлов. Его сковал страх, настоящий, такой, какого он ни разу не испытывал. Ничего не могло сравниться с ним, ни те чудовища в Берлине, ни эта бомбардировка в Москве, ни что другое. Он боялся только этого, промелькнувшего перед глазами, как в бреду, мгновения. Того существа, что было в нем. С трудом перебарывая навалившую усталость, он осмотрелся по сторонам. На четвереньках, мотая головой, рядом была Моргана. Живой рукой сбивая с себя пыль, она пыталась привести себя в норму, но было видно, что ее живые ткани, часть ее сложного симбиотичного организма все еще была слаба. Другая же, металлическая, наоборот, как колонна, как настоящая опора железнодорожного моста, стойко держала ее вес, не тряслась. Тогда-то Среда и понял, что именно он увидел… Не подав вида, не давая себе шанса на дальнейшее раздумывание, руками взялся за навалившуюся булыгу. Попытавшись, с выдохом, поднять ее с себя, потерпел неудачу. Обвалившийся потолок держал его в замке, плиты были друг на друге, и прижимали мужчину к полу, будто струбциной. Тогда он немного повернулся, уперся в один край, и попытался свалить это с себя – снова не получилось. –– Товарищ подполковник! – раздался знакомый голос в коридоре. Перед его лицом появился запыхавшийся Артем. – Вы ж-живы, да? Привалило?! –– Да так, отдохнуть решил. – праздно ответил тот, все еще пытаясь высвободиться. – Вот, гляди, одеяло себе нашел. Сам-то как думаешь? –– Я-я помогу, я помогу! – тот быстро взялся руками за камень, потянув на себя. Дури в нем было не отбавлять. Под черной танковой робой проступили объемные мышцы. Парень был не из щуплых, плотный, если не сказать квадратный. По росту точно в танк мог поместиться, но никто не знал, как он влезает туда по ширине плеч. Уж больно был коренастый. Напрягая все, что есть в его организме, зажмурившись и оскалившись, он потянул на себя тот громадный обломок, приваливший Среду. Дима же, как уж извиваясь, ударяя ногами по полу, и подтягивая себя руками, выползал из этого замка. Теперь было несколько посвободнее. Можно было даже вдохнуть полной грудью, не обращая внимание на пресловутую пыль, что постоянно ранила горло, рот, нос и гортань при вдохе. Она тут была везде и всюду. Как только раздался гулкий удар – булыга соприкоснулась с полом, и вся конструкция, сдерживающая Диму в объятиях, развалилась – Среда взялся руками за больную голову, и попытался подняться. Не получилось. Сознание мутило, к горлу подкатывала горькая желчь. Зацепило их крепко. Снаряд разорвался несколько дальше от них, угодил в крышу, и рванул ее. Осталась огромная дыра в потолке. В ней рассветная дымка и лучики солнца на острие обломанной арматуры. В груде камней и металла были и еще люди, из-под завала торчали окровавленные руки, лоскуты одежды, запыленное оружие и автоматы. Все-таки снова повезло. –– Мазута, ты хули тут делаешь?! – рявкнула Ульяна, рванув танкиста за шиворот. Оттянув парня от глыб, толкнула его по коридору. – Блять! Мухой к танку! –– Я за завтраком приходил. – обиженно кинул тот напоследок. –– Нам сейчас тут всем выпишут по жаркое, бляха! Быстро, я сказала! – раздраженно ответив, она склонилась над Димой, протягивая ему руку. – Давай, давай, не лежи! Тот крепко взялся за ее покрытую пылью и сажей ладонь. Схватил крепче тисков, и почувствовал, как его отдирает от пола. Быстро и легко, Вирхова подняла его сперва на колени, а затем и помогла поставить на не слушающиеся и уставшие ноги. Она была сильна, невероятно сильна. Мышцы под ее кожей больше походили на снопы стальных тросов, нежели на обычную человеческую плоть. И только сейчас стало понятно, что олимпийка на ней была расстегнута и немного сползла. Рельефный пресс под рыжеватой восточной кожей был оголен. Ключицы и полечи открыты. Большую грудь стягивал черный спортивный топ. Видимо, бомбардировка тоже застала ее во сне. Вручив поднятый автомат в руки, Ульяна оставила Диму ненадолго одного. Осторожно поддела Моргану под руки, и, немного более трудно, но тоже подняла ее. –– Все на КП, живо. – приказала она, глянув поочередно обоим в глаза. Мгновением позже в потрепанном кабинете собрались все, кто должен был. Одна из ракет, очевидно, ударила прямо в него. Стол был перевернут и посечен осколками, в стене, на месте заколоченного окна во внутренний дворик зияла большущая дыра. По всему кабинету были разбросаны каменные обломки: привычные куски кирпича, бетона, а также металлическая шрапнель от головной части ракеты. Хвостовик оказался погнут и лежал в углу, заклинив в распор между стен. Стол снова оказался на ногах. Ульяна одним движением наводила порядок из беспорядка. Груз в это время несколько нервно ходил из угла в угол, все время о чем-то натужно размышляя и держась за окровавленный бок на белой рубашке. На вопросы по типу: «Посекло?» не отвечал, либо просто поднимал взгляд, так как считал вопрос невероятно глупым, а ответ на него неприлично очевидным. Накинул на уголки погоревших и почерневших карт куски отделки, чтобы их не сдуло сквозняком. Положил рядом два маркера из кармана и показал пальцем на что-то в бумагах. –– Да, да, я знаю, говорил. – кивнула Ульяна, не отвлекаясь от рассмотрения карт. Внезапно на столе зазвонил телефон. Сдернула с него трубку и покрутила с визжащим звуком динамо. – «Фермопилы-Главный», слушаю! – Это «Фермопилы»! У нас попытка прорыва! – в гробовой тишине кабинета из трубки слышался крик. Где-то позади Сенатского полоснула тяжелая очередь. Отразилась она и в трубке, но только более глухо. Затем еще и еще. Рявкнул одиночный танковый выстрел, затем взрыв, барабанная дробь из осколков по крышам. – Ай! Противник предпринял повторную попытку прорыва, выступает усиленным порядком. Шесть бронетранспортеров, два танка: «Семьдесят-два», «Восемьдесят»! Личного состава – человек пятьдесят, под прикрытием бронемашин! Продвигаются через поле, точно к минным заграждениям! «Главный», как понял?! –– Все поняла, поняла. Держитесь! Попробуем оттянуть к вам группу «Борей» из Президентского. Сколько у вас осталось личного состава? Что с противотанковыми средствами?