Профессор поспешно вышел, и мы остались одни. — Детские песенки знаешь? — спросил мой друг. — Забыл. А зачем? — Чтобы понравиться маленькой хозяйке. Эта семилетняя дочурка, может быть, еще и в школу не ходит, поэтому ей будет приятно, если мы сумеем впасть в детство… Глава VII. Хлея Двери открылись опять. Вначале мы увидели несколько пальцев с красными лакированными ногтями, а потом блестящее темно-синее платье, усеянное оранжевыми каплями. Капли были сгруппированы по три — одна большая и две маленькие, как просяные зернышки. В это платье была одета дивно красивая девочка, на вид приблизительно нашего возраста. Длинные черные волосы сверкали под искусственным светом потолка и ниспадали волнами по красивой полненькой шее. Симпатично вздернутый носик возвышался в середине лица весело и вызывающе. Два ряда чистых белых зубов открывались под губами, как на рекламе пасты «Идеал». — Добрый вечер! — сказала девочка. — Я Хлея, дочь профессора Фил Фела. И протянула руку к нашим рукам, а не к ушам. Если бы рядом жужжали мухи, мы непременно проглотили бы по одной — так широко разинулись наши рты от изумления. Первым пришел в себя я и сказал: — Мы очень рады! Хлея засмеялась певуче, как горный ручей: — Вы рады? А почему? Я начал разматывать бинт с головы, чтобы он не портил мою внешность. — Мы рады, что на Марсе имеются нормальные человеческие лица. Моя крепкая правая лапа стиснула ее нежные пальчики, и я не собирался их выпускать. Однако дочь Фил Фела была хорошо воспитана, потому что не распищалась, а только усмехнулась: — Поскорее скажи свое имя и отпусти, пожалуйста, мою руку. Мне она нужна гораздо больше, чем тебе. — Меня зовут Александр Александров Александров, — неторопливо поклонился я. — Но мои друзья и те, кто хочет войти в их число, называют меня просто Саша. — И неохотно выпустил ее руку. — Спасибо, Саша! — обрадовалась Хлея. — Еще немножко, и ты поломал бы мне ногти. Настала очередь и космонавту-2 сказать несколько слов хозяйке, но он ограничился только взглядом. — Его зовут Крум, — представил его я. — Должно быть, он немой? — сочувственно спросила Хлея. — Напротив, он разговорчивый, — заступился я за друга. — Но только в обществе зайцев и галок. А вот с девочками ему еще не доводилось беседовать. — И я подмигнул Хлее галантно, как настоящий кавалер. Хлея осталась этим довольна, однако ее любопытство не уменьшилось. — Ты, Саша, смотришь на меня как-то странно, — сказала она. — Нельзя ли узнать, почему? — Можно, разумеется! У меня создалось впечатление, что великовата ты для своих семи лет… — Ха-ха-ха! — Что это значит в переводе на болгарский язык? Это значит, что мне весело. Мои семь лет, дорогие путешественники, — это возраст марсианский, а не земной. Ваша планета огибает Солнце за 365 суток, а наша — за 687, потому что мы дальше, чем вы, находимся от центра вращения. Поэтому за один наш год мы вырастаем больше, чем вы за свой. Короче говоря, мы сверстники. Я мысленно отругал себя за несообразительность. Ведь еще до полета я читал об этом в книжках, а вот в нужный момент не вспомнил! Как говорит дедушка Санди, у человека один ум и на лето, и на зиму — потому-то его и не хватает! Запоминаем что-то главное, а о мелочах забываем — вот и делаем ошибки, да еще и публично. Хлея выручила меня из неловкого положения: — Я хотела бы поговорить и с твоим другом, который мне тоже очень симпатичен. Она подошла к космонавту-2: — Здравствуй, Крум! — Ммм… — Почему ты такой неразговорчивый? — Так… — Говори же! — Хочу спросить о чем-то, но стесняюсь. — Спрашивай, спрашивай! Чтобы он чувствовал себя посвободнее, я стал разглядывать потолок. Крум освободился из-под моего контроля и выпалил в один дух: — Вы тут, на Марсе, когда не обедаете, в котором часу ужинаете? Хлея всплеснула руками и покраснела, как отличница, упустившая самое важное в уроке. — Извините, — сказала она, — совсем забыла, что мне поручил папа! Пожалуйте к столу! Садитесь, прошу вас. Чувствуйте себя как дома. Эх и угощу же я вас сейчас! Мама гостит у бабушки, в южном полушарии, но я справляюсь и без нее. Мы не из тех, кто ждет вторичного приглашения. Крум сиял, как потерпевший кораблекрушение, которого подобрало спасательное судно. Ноздри его сжимались и разжимались, чтобы уловить волны каких-нибудь аппетитных запахов. — Чего бы вы желали? — спросила молодая хозяйка. — Хлебца, брынзы и водички, — ответил я. — Жаль, что у тебя такой слабый аппетит, — упрекнула меня она. Чтобы не услышать упрека и в свой адрес, мой друг изрек: — А я хотел бы телятину с овощами и три куска торта! Я подтолкнул его: — Эй, ты же не в ресторане! Но тут вмешалась Хлея, заставив меня раскаяться в своей чрезмерной скромности: — Каждый получит то, что пожелал! Она открыла дверцы шкафа и достала из его темных недр два больших пластмассовых стакана с водой. — Пейте, пожалуйста! Эту воду мы легко производим из водорода и кислорода. Мы опустошили стаканы одним махом. Хлея повернула какой-то краник в шкафу и наполнила их опять. Но мы не стали больше пить: если желудки переполнятся водой, не останется места для пищи. — Приятного аппетита! — весело сказала хозяйка. Потом она дала каждому из нас миниатюрную тарелочку и пластмассовые щипцы. В моей тарелке скромно лежала большая белая таблетка, похожая на аспирин, и другая — такого же цвета, но поменьше. В тарелочке Крума ассортимент был побогаче — кроме белой было еще пять симпатичных таблеток: зеленая, красная и три желтенькие — совсем маленькие. — Ах! — сказал Крум. — Никогда еще не пробовал витамины в пилюлях. Мне всегда хватало тех, что содержатся в натуральных продуктах. — Почему витамины? — удивилась Хлея. — Саше я дала хлеб и брынзу, а тебе — хлеб, телятину с овощами и три кусочка торта. Ведь вы сами этого захотели? Когда я был маленьким, у нас с двоюродными братишками была такая забавная игра: мы делали перец из толченой черепицы, соль из мела для стенной побелки и еще много других фантастических вещей. Однажды, к неописуемому удовольствию своих братцев, я даже ел овечий сыр, сделанный из мыла. Но на Марсе, куда я попал уже в солидном возрасте и где от голода мои кишки стали тонкими, как вермишель, у меня не было охоты продолжать подобные детские игры. Крум, схватившись одной рукой за щипцы, а другой — за свой пустой живот, едва ли размышлял так глубоко и мудро. Все же и он посмотрел на разноцветные зернышки, как видавшая виды курица.