— Да ну? — Шар изумлённо посмотрела на меня. Я была не в силах вынести её взгляд. Я ощутила свою беспомощность. Откуда мне было знать, что сейчас скажет Ру, смогу ли я остановить её? Я чуть подбросила Оливера, чтобы его порадовать. Ру поднялась с дивана и подошла к Шарлотте. — Я пришла извиниться. Я думала о книжном клубе, о том, как пришла и всё испортила. Порой я могу вести себя очень скверно, особенно в новой компании. Я просто нервничаю. Я думала, это клуб Эми, потому что вы собрались у неё дома, но она сказала мне, что это твой клуб, а она предоставляет помещение, помогает с рассылкой и всем остальным. Она мне сделала выговор за то, что я испортила обсуждение «Дома Мирта». Тебе повезло с подругой. Руби дёрнула за ремень, пристёгивавший её к коляске. — Пути! — Лучшей подругой, — сказала Шар, вскинув вверх подбородок. Ру немного разрядила обстановку, но облегчения я не почувствовала. Ру сделала это не по доброте душевной. Доброй она не была. Шар, ничего не подозревавшая, великодушная, улыбнулась Ру и сказала: — Я тоже смутилась. Но у меня это проявляется по-другому. Я начинаю всеми командовать. — Утром Эми пришлось провести занятие, — сказала Ру, — она всё ещё в купальнике, и ей надо переодеться. Пока можем переговорить с глазу на глаз, — она многозначительно посмотрела на меня, и лишь тогда я в глубине души почувствовала, что начинаю понимать тайный смысл её слов. То, как много она сказала. Как много знала. — Мне не надо переодеваться, — сказала я. — У нас всех столько дел. У Эми множество планов. И у меня тоже, — сказала Ру, и я ей поверила. Пока я ездила в Мобиль, думая, что умнее всех, Ру тоже не сидела без дел. Шар сконфуженно посмотрела на меня. — Пути, — повторила Руби, — хотю иглать с Оббибером! — Пусть поиграют, — сказала Ру. — Эми, тебе будет удобнее, если ты переоденешь мокрый купальник. Я опустила Оливера на пол. Мне в любом случае пришлось бы это сделать — руки слишком устали. Шар расстегнула ремень, подтолкнула Руби к барьеру. — Хе-хей, Оббибер! — закричала она. — Оббибер! — Ру рассмеялась. — Как это мило! — Я все-таки правильно угадала её тотемное животное. Она была кошкой, и она играла со мной. Она играла со мной всё это время, как будто я была маленькой, глупой, испуганной мышкой. — Я тоже в детстве не могла. — Чего не могла? — спросила Шар, и вся эта сцена стала абсурдной. Цвета сделались острее и ярче. Время замедлилось и растянулось, но всё же неумолимо ползло вперёд, и я бессильна была его остановить. — Правильно выговаривать слова, — ответила Ру и залилась продуманным смехом. — Не могла как следует сказать «Анжелика» и называла себя «Желейка». Ну вы представляете, Желейка! Вся семья это подхватила, и, честное слово, меня дразнили Желейкой до второго класса. Ру посмотрела на меня искоса, из-под полуприкрытых век. Всё моё прошлое стало лишь камешком у неё в кармане. Не только мой самый худший поступок. Он уже не был самым худшим. Мы с Тигом разрушили её план, но ей тоже нашлось занятие. Она не приняла мои слова за чистую монету. Вернулась назад. Проверила то, что должна была проверить сразу. Самый худший поступок я совершила потом. И продолжала его совершать вот уже семь лет. В отношении Шарлотты. Моей самой любимой, самой чудесной Шарлотты. — Это так смешно! — сказала Шар. Она попалась на удочку умелой манипуляторши, и поток её слов было уже не остановить. — А меня в детстве называли Лотти, но я не могла выговорить и этого. Я называла себя Лолли. Вся семья, воспитатели, вообще все стали звать меня Лолли. А мой брат, Пол, до сих пор иногда так зовёт. Её беззаботный смех отозвался эхом в мёртвой тишине, наполнившей комнату. Мы все застыли, глядя друг на друга. Все пятеро. Я, двое малышей, женщина, которая меня шантажировала, и женщина, которая когда-то была Лолли Шипли, а теперь стала моей лучшей в мире подругой. Глава 11 Я отпустила её туда, в голубую глубину. Туда, где я могла побыть собой. Мне показалось, там ей будет хорошо. Я забрала у неё страх, желание бороться, и она спокойно уплыла вниз, обняв спящего брата. Она так и не стала старше. Так и не поднялась наверх. Она покинула мир, покинула моё поле зрения и мои мысли, ждала меня там, под водой. Лишь так я могла оставаться её подругой, когда узнала, что она — Лолли Шипли. Сначала я этого не знала. Клянусь вам, не знала. Потом, спустя несколько месяцев, я удивлялась, как ничего не поняла сразу. Может быть, мы и подружились лишь потому, что я разглядела пухлые щёчки и нежный подбородок Лолли в лице взрослой Шарлотты. Если так, то виной тому было лишь моё подсознание. Потому что, вернувшись сюда и выслеживая Тига, я ни разу не подумала о том, что могу нарваться на кого-то из Шипли. Мне казалось, они много лет назад покинули Флориду. Я подслушала разговор, в котором мать рассказывала отцу об их переезде. Ещё и года не прошло с тех пор, как мы перебрались в Бостон. Это отвратительно, говорила она: папе пришлось изменить все карьерные планы, бедному Коннору — доучиваться последний год в новой школе, ей — лишиться дома и друзей. И всё это — чтобы успокоить бедных Шипли, дать им возможность не видеть нас. Тут она увидела меня, жалкую, застывшую в дверном проёме, и сменила тему. В моём присутствии она никогда не обсуждала ни Шипли, ни Тига, ни ещё что-нибудь имеющее отношение к трагедии. Если я сама касалась этой темы, осторожно проползая рядом с ней, как краб, она высылала меня из комнаты с каким-нибудь поручением. Я была умнее любой собаки Павлова, так что послушно мыла её машину или заворачивала подарки в праздничную упаковку, а потом и пытаться перестала. Когда мы переехали, я не стала ходить к психотерапевту. Мать не хотела, чтобы я говорила с кем-то, кто вынудит меня анализировать, обсуждать, даже вспоминать произошедшее. Ей выгодна была моя ложь, и она всеми способами уничтожала правду. В каком-то роде запрет обсуждать эту тему стал даже облегчением. Я не имела права даже интересоваться судьбой Шипли, не то что извиняться. Перед лицом их огромной, чудовищной потери мои попытки просить прощения были ничтожны, как пылинки. Лучше всего, решила я, оставить их в покое. Так что я знала об их жизни только то, что они переехали, пока наши с Шар пути не пересеклись. Мистер Шипли больше не мог себе позволить дорогой дом; его маленький импорт-экспортный бизнес развалился. Шар выросла в Пенсаколе, её детство было очень несчастным. Ей остро не хватало материнской любви, денег и времени побыть ребёнком, потому что ей пришлось заслонить собой дыру, которую пробила я, и взять на себя всю заботу о маленьком брате. В возрасте двух лет Пол шагнул в соседский бассейн и как камень пошёл ко дну, а пятилетняя Шарлотта прыгнула вслед за ним. Она не очень хорошо плавала. Схватила малыша и вместе с ним устремилась вниз. Она видела поверхность, но подняться не могла. Она брыкалась и барахталась, а маленькие ручки Пола цеплялись за ее волосы. Отец, накачавшийся пива, понятия не имел, что оба его ребёнка под водой. Кто-то — то ли охранник, то ли соседка, Шар не помнила — вытащил их. Последствиями стали страх воды и осознание того, что, если она не будет смотреть за Полом, то никто не будет. Отец был слишком занят беспробудным пьянством. Вот где Шар сблизилась с Дэвисом — в группе поддержки для детей, супругов и родителей алкоголиков. Иначе он остался бы для неё просто мужчиной чуть старше, живущим на соседней улице, которому можно помахать в знак приветствия, но уж никак не устраивать его личную жизнь. Всё это было так запутанно и в то же время так тонко — маленькие колёсики, кусочки паззла, которые, вращаясь и соединяясь, привели к нашей встрече. Потом, уже поняв, кто такая Шар, я сложила тысячи наших разговоров в единое целое. Меня поразило, насколько всё выверено в этой идеальной цепочке. Если бы хоть что-то пошло иначе… Если бы она проводила летние дни на пляже, стремясь побороть водобоязнь, вместо того чтобы трястись над младшим братом… Если бы она пошла в группу поддержки баптистской, а не методистской церкви… Если бы Дэвис не рассказал ей о продаже за долги дома на соседней улице и молодожёны Филлип и Шар не купили бы себе этот особняк, который в противном случае не смогли бы себе позволить… Но все эти события произошли и привели к тому, что однажды в полдень повзрослевшая Лолли Шипли сунула голову в дверь «Школы Ныряльщиков» и спросила, даю ли я уроки взрослым. Я её не узнала. Для меня она была всего лишь Шарлоттой Бакстер, которая боялась воды и только что вышла замуж за крутого спортсмена, обожавшего греблю, дайвинг и сёрфинг. Утром того же дня я съездила в Мобиль, чтобы встретиться с Тигом Симмсом. В который раз. Я повернула назад, прежде чем доехать до границы штата. В который раз. Ещё не отойдя от этого, я посмотрела на Шар и подумала: Вот оно. Маленький, но хороший поступок, который я сегодня могу совершить. — Конечно, — сказала я и повела её к бассейну. Мы сидели на краю, свесив ноги в воду, и она рассказывала, как едва не утонула. Если бы она тогда сказала, что её брата зовут Пол, может быть, я бы что-то поняла. Но она этого не сказала. Она называла его «мой маленький брат» и не могла удержаться от слёз. Мы занимались дважды в неделю. Я восхищалась её упорством и чувством юмора, когда убеждала её встать на мелководье, наклониться и губами коснуться воды, надеть маску с трубкой и высунуться на поверхность. Две недели спустя она уже могла лечь на спину, мёртвой хваткой вцепившись в бортик обеими руками и не отрывая взгляда от потолка, пока я поддерживала её за спину. Мне нравилось, как она медленно, по пунктам побеждает страх: сперва у неё получилось оторвать одну руку, потом другую, и, наконец, с моей помощью держаться на плаву. Когда она смогла поплыть в бассейне, мы вместе отправились в океан. Она боялась наступить на что-нибудь живое, так что я выдала ей ботинки. Она боялась медуз, так что я выдала ей облегающий гидрокостюм. Так она впервые погрузилась на дно — упакованная с головы до ног. Но она это сделала. За те несколько недель, что мы работали вместе, я её полюбила. Она оказалась болтливой и смешной, и благодаря её компании я отвлеклась от страданий по Тигу; стараясь помочь ей преодолеть страх, на время забыла, что проиграла собственную битву. Может быть, поэтому я приняла её предложение отпраздновать в «Кофейной нации» её первый успешный заплыв. Мне хотелось есть сладости и радоваться чужому триумфу, потому что я наконец осознала — я не поеду в Мобиль. В ближайшее время. А может быть, никогда. Признавшись себе в этом, я начала думать, как перевести деньги Тигу, но это не помогало — я по-прежнему ненавидела себя за трусость и никчёмность. Моя единственная победа за много месяцев заключалась в том, что я помогла Шар. По большому счёту, у нас было не так много общего, чтобы подружиться. Я была старше на десять с лишним лет, не замужем, в отличие от неё, интровертом, в отличие от неё. И всё же мы нашли что обсудить за пирожными и карамельными латте. Мы говорили о книгах, о нашей работе, о её муже и ворчуне, сдававшем мне дом. Никто из нас не вспоминал детство — я знала только, что она лишилась матери и почти не общалась с отцом. Моё отдаление от семьи тоже странным образом сблизило нас: у обеих — личная трагедия и нежелание о ней говорить. С ней я впервые после переезда почувствовала себя в своей тарелке, так что согласилась и на суши-бар на следующей неделе, и на кино, и на кафе-мороженое, куда она взяла с собой Дэвиса. Два месяца спустя, когда Мэдди стала моей лучшей и втайне самой любимой ученицей, а мы с Дэвисом сходили на целых девять свиданий, Шар пригласила нас, уже в качестве пары, на ужин. Ещё одна особенность нашей странной дружбы заключалась в том, что мы никогда не ходили друг к другу в гости. К тому времени мой фальшивый фонд уже начал работать, и я готовилась анонимно оплатить ипотеку Тига. Колёса завертелись, и можно было покинуть Флориду. Но я не хотела. Я хотела продолжать общение с Дэвисом и Мэдисон Уэй. На ужине я впервые встретила Филлипа. Он был коммивояжёром, внешне напоминал мальчишку-первокурсника: невысокий, курносый, румяный, с пышной копной волос. Шар откровенно восхищалась им, носилась вокруг, как образцовая домохозяйка пятидесятых. На мой взгляд, этих двоих объединяла лишь безграничная уверенность в великолепии Филлипа. Кроме нас с Дэвисом, были ещё две пары — Фентоны и Блейки. Вечер прошёл замечательно, пусть даже мне совсем не понравился Шарлоттин муж. Может быть, даже как раз поэтому. Дэвис тоже был от Филлипа не в восторге, и мы оба выяснили это без лишних разговоров, лишь переглянувшись. Я увидела, насколько хорошо мы понимаем друг друга. Если Шар хотела показать мне все преимущества жизни с Дэвисом Уэем, её план сработал. Потом, когда мы уже стояли в прихожей и прощались, Филлип задал Дэвису вопрос насчёт клюшек для гольфа. Он собирался приобрести новый паттер, и разгорелся жаркий спор. Шар закатила глаза и ухмыльнулась мне — стоит ли такого ажиотажа спор о том, какой паттер лучше, длинный или укороченный? Я ухмыльнулась в ответ, но не так снисходительно. Я прочитала бы такую же лекцию, спроси меня, какой выбрать регулятор. В ожидании я обвела взглядом прихожую и увидела свадебные фото Шар и Филлипа. На самом большом они стояли у алтаря друг напротив друга, держась за руки. Шар, казалось, утонула в необъятном платье; её улыбка была лучезарна. Под этой фотографией висели две, поменьше — на одной из них были окольцованные руки Шар и Филлипа. Под всем этим великолепием — приглашение на свадьбу. Плотная кремовая бумага, на которой слова были выведены чернилами глубокого шоколадного цвета, до того витиевато, что пришлось прищуриться, чтобы разобрать, и когда мне наконец удалось, моё сердце судорожно сжалось. Мистер Лоуренс Б. Шипли имеет честь пригласить Вас на свадьбу его дочери Шарлотты Марии Шипли… Я замерла, уже не видя ни времени, ни места, ни адреса. Похолодели руки, ноги, лицо, будто вся моя кровь разом прилила к сердцу. — Всё хорошо? — обеспокоенно спросил Дэвис. Я покачала головой, моргнула. — Всё в порядке. — Господи, ты вся бледная, как привидение, — Шар, взволнованная, приблизилась ко мне. Её голос смог оторвать меня от напечатанной фамилии; я повернулась к подруге. Вся комната отдалилась, будто я смотрела в телескоп, и всё, что я могла видеть — лицо Шарлотты. Это было абсурдно, как будто я смотрела на страницу журнала, на фото круглолицего, никому не известного малыша, который потом вырос и стал знаменитостью. Мне никогда не удавалось угадать, кто это был, Джордж Клуни или Джулия Робертс, пока я не переворачивала страницу и сходство не становилось очевидным. Теперь, когда я обо всём знала, я увидела Лолли Шипли. Со всей ясностью её увидела. Краски прихожей потускнели, и я вновь стояла, шатаясь, на тёмной дороге у смятой машины и слышала стон Тига. Эти круглые глаза всё того же оттенка голубого смотрели из-под пушистых тёмных ресниц прямо на меня. Этот рот между круглых щёчек, такой же нежный и розовый, говорил мне: Эми? Пол плачет. Все несвязанные между собой подробности её жизни, которые я узнала за прошедшие несколько месяцев, вспыхнули с ужасающей ясностью. Младший брат, который вырос, вступил в ряды армии и «втюрился во фрейлейн», когда служил в Германии, оказался Полом. Малышом Полом, которого мучили колики, и бедной матери приходилось глубокой ночью нарезать по району круги. Проблемный отец Шар, пытавшийся побороть депрессию и алкоголизм, оказался мистером Шипли, которого я оставила вдовцом, вынужденным в одиночку справляться с бизнесом и двумя маленькими детьми. А её погибшая мать… теперь я знала, кем она оказалась. В глазах у меня помутилось, и я упала бы, если бы Дэвис не подхватил меня. — Эй, ты чего? Эми? Всё нормально? Я покачала головой, попыталась засмеяться, но пальцы мёртвой хваткой вцепились в его руку. — Наверное, второй стакан джина с тоником был лишним. — Позволь, я довезу тебя до дома, — сказал Дэвис и, слава Богу, увёз меня оттуда. Я с трудом помнила, как мы доехали. Метнулась в ванную, и меня рвало Шарлоттиной куриной запеканкой с брокколи, зелёной фасолью с чесноком и клубничным слоёным тортом, пока желудок не опустел. Потом я стояла на холодном кафеле перед унитазом, выблёвывая желчь. Когда спазмы наконец отпустили, я доползла до кровати и всю ночь лежала без сна, думая, что надо бросать работу, собирать вещи и лететь назад в Калифорнию. Надо бросать Мэдди и Дэвиса, пусть даже сама мысль об этом резала ножом. Флориду нужно было оставить для Лолли Шипли. Что ещё я могла сделать? Я уснула лишь на рассвете и проснулась поздно, с намерением тут же начать собираться. Но, пока я тупо смотрела в чашку с нетронутым кофе, зазвонил телефон. Я ответила на автопилоте, не думая, даже не глядя на номер. Звонила Шарлотта, чтобы выяснить, как я там. — Всё хорошо? Вчера ты меня так напугала!