И всё же спокойная реакция на мои откровения насторожила — понимает ли Мари, что нам предстоит? Видит ли, во что я её вовлекаю? У меня комок в горле — не решит ли она, что на первом месте у меня эгоизм. Может быть, рассуждения о необходимости довериться человеку, который никогда не подведёт, о благородной миссии, выпавшей на мою долю, не более чем отговорки? Может быть, на самом деле я пытаюсь спасти собственную шкуру, подставляя любимую женщину? Но ведь это не так. Если меня не станет, Мари придётся повторить уже пройденный однажды путь. Хотя скорее всего, чуда на сей раз не случится и её тоже «исчезнут», на всякий случай, мало ли что муж рассказывал жене в ночной тишине уютной спальни. Если бы я уехал один, оставив Мари в Москве, всё было бы ещё хуже — с момента моего отъезда она оказалась бы без защиты. Если бы я не рассказал ей всё, что ей необходимо понять, то шансов у Мари просто бы не оставалось. Никаких. * * * Брак обречён в тот момент, когда одному из супругов приходится приносить себя в жертву ради его спасения. Мы знакомимся на вечеринке, на лекции или в купе поезда. Влюбляемся, ходим, держась за руки, щебечем, рассеяно слушаем любимого человека, которому не терпится поведать о себе. Потом начинается совместная жизнь. Один из супругов рассказывает о своём детстве во второй, в третий, в десятый раз. И тогда приходят раздражение, неприятие, несогласие, желание отдохнуть. Раздражают привычки, вчера казавшиеся привлекательными. Мы не приемлем жестов партнёра, на которые вчера не обращали внимания; злимся за повторяющиеся шутки; бесимся из-за с апломбом высказанного мнения, особенно если партнёр не оставляет шансов на сомнения в собственной правоте. Вместе с раздражением приходит нежелание видеть партнёра за общим столом, в одной квартире, в собственной постели. Мы продолжаем заботиться друг о друге. Но каждый заботится о себе. Не причиняет зла другому только ради себя — чтобы самому жилось спокойней. И постепенно люди становятся чужими, отдаляются друга от друга. Иногда с горечью, чаще с брезгливостью и ненавистью. Но нас это не касается. Мари — исключение из правил. Поэтому мы вместе, — потому что я тоже исключение. По крайней мере, в отношении Мари. Мы живём друг для друга. Годы брака ничего не изменили — мне не просто хорошо с моей женой. Она для меня — вся жизнь. Меня не волнует неумение Мари хорошо готовить. Меня не тревожат её возможные шалости на стороне, обычно вызывающие безумную ревность у мужей и доводящие до разводов. Если вдруг Мари почувствует необходимость в мимолётном романе с симпатичным обожателем, я отнесусь спокойно, без тупой душащей ревности, — грязь к Мари пристать не может. Не имеет права. Мари — женщина, имеющая право на собственную жизнь и собственные чувства. Имеющая право на слабости, похождения, интересы, увлечения, причуды. Иногда причуды раздражают — как регулярные заказы продуктов по телефону, вместо того чтобы сбегать в магазин и на этом сэкономить. Иногда они просто милы, — как любовь к музыке Бадаламенти и уверенность в том, что его мелодии помогают постичь полёт души. Впрочем, склонность к высоким, щемящим, пронизывающим человека насквозь, горьким, печальным и нежным звукам не причуда. Это сущность моей жены, женщины если не без изъянов, то наверняка без пороков. Мы с Мари очень разные, но мы пара. Потому что мы живём друг для друга, потому что где-то там, на непостижимой высоте, мы переплетены, слиты воедино, и там мы достигаем странного, неведомого другим ощущения равновесия желаний, стремлений и мировосприятия. Наша жизнь строится по замечательному принципу: «Будьте реалистами — требуйте невозможного!» (проверить перевод фразы, повтор найти). В наших взаимоотношениях мы требуем невозможного, поэтому нам удаётся невозможного достичь. Поэтому даже когда вокруг беспросветная тьма, мы не тревожимся, потому что знаем, что тьма пройдёт. Поэтому я рассказываю Мари обо всём, — о том, как приходил к пониманию; о том, как нам придётся жить в ближайшие сутки; о том, как мы будем искать свет в кромешной тьме. Глава пятая. Фламенко 5.1. Пуша, Лансер и все остальные Список кодов, используемых службой охраны президента США в ноябре 1963 года. Воспроизводится частично. Обнаружен Вадимом Шмаковым в архивах советской военной разведки. В оригинальном документе географические наименования указаны с географическими координатами цели поражения. Семья президента США: Lancer — Джон Кеннеди, президент США. Lace — супруга президента США. Lyric — дочь президента США. Lark — сын президента США. Семья вице-президента США: Volonteer — Линдон Джонсон, вице-президент США. Victoria — супруга вице-президента США. Velvet — дочь четы Джонсонов. Общие наименования: Acrobat — аэродром базирования самолёта президента. Angel — самолёт президента. Cabin — поместье клана Кеннеди. Calico — Пентагон. Castle — Белый Дом. Chateau — второй домик отдыха президента. Cork — штаб-квартира ФБР. Crossroads — запасной командный пункт управления. Crown — рабочий кабинет президента США. Hamlet — президентский домик отдыха. SS100X — президентский автомобиль. Volcano — ранчо вице-президента США. Агенты охраны: Digest — Рой Келлерман. Dazzle — Клинтон Хилл. Diamond — Дан Остин. Домашние животные: Pusha — кот президента США (порода сиамская бойцовая). Sandy — собака супруги президента США (порода чау-чау). 5.2. Абсурд Москва. Зима — весна 1992 года. Приступая к работе по делу Кеннеди, я считал, будто Глеб меня задействовал для того, чтобы служба мёдом не казалась, а ещё дабы отвлечь способного работника от грустных мыслей по поводу нищенских зарплат. Из армии в те месяцы офицеры бежали тысячами, а банки и финансовые компании, с удовольствием привлекали военных пенсионеров, придававших благочинный оттенок мошенническим конторам. Но, в точности как у Глеба, мое удивление росло с каждым днем. Поражала залихватская наглость абсолютного, несомненного, очевидного абсурда обвинений. Поражало ответное молчание власти. Иногда, впрочем, с неловкими попытками оправданий. Таких оправданий, чтобы народ окончательно уверовал в её, власти, виновность. Начал я там, где Глеб остановился. Сначала углубился в семидесятые годы, потом, в ошеломлении, вернулся к истокам, отмечая упущенные Глебом обвинения. И ведь какие обвинения! Любо-дорого смотреть! Первый раз хмыкнул, прочитав бурное обсуждение случая с пропавшим черепом Кеннеди. Писали о нём очень многие. Якобы в августе семьдесят второго года некий Сири Вехт, патологоанатом из Питтсбурга, штат Пенсильвания, получил разрешение суда на исследование черепа Джона Кеннеди. Цель — определить угол попадания пули. Каково же было удивление врача, когда выяснилось, что череп покойного президента исчез из архива! После прочтения стало смешно, мол, какую только глупость не печатают. Но смеяться я перестал, увидев реакцию руководителей страны — беспомощные заикания: да не знаем мы, куда череп делся, может быть, ещё найдётся… Вместо того, чтобы внятно и чётко высмеять и врача Вехта и тех папарацци, что пропажу черепа на щит подняли. Ведь не имеет значения, кремировали человека или закопали. Череп в архиве не хранят. Череп либо закопали вместе с остальными костями, либо сожгли вместе с ними же. Трудно внятно объяснить ситуацию? Либо власть дурная, либо народ упорно дурят. Дальше наткнулся на повторяющиеся во всех публикациях доказательства невиновности Освальда: оказывается, Ирлин Робертс, хозяйка квартиры, которую снимал Освальд, заметила постояльца в 13.04 на автобусной остановке в километре от места убийства полицейского Типпита, застреленного в 13.06. Следовательно, не мог Освальд в Типпита стрелять!