Флотилия коммодора Маркема постепенно увеличивалась и насчитывала уже девять судов. Адмиралтейство уведомило его, что вскоре прибудут два главных фрегата, самые крупные корабли королевского флота. Коммодор предвкушал, как он перенесет штандарт на борт «Герцога Йоркского», оснащенного семьюдесятью четырьмя орудиями. К несказанной радости губернатора Шерли, он заявил, что теперь флот способен хорошенько потрепать французов, если те вздумают начать войну. Военные грузы доставлялись теперь из Лондона регулярно. Каждые пять-шесть дней на берег сходил новый батальон британской армии в мундирах красного цвета. Уже прибыло два с половиной пехотных полка, кавалерийский батальон, и ожидалось появление первых артиллерийских расчетов. Всего «красных мундиров»[30] насчитывалось уже девятьсот человек, и жилых помещений в Бостоне не хватало, поэтому солдат переправили через реку Чарльз и разбили бивуак на Кембриджских[31] полях неподалеку от Гарвардского колледжа. Колонии воспрянули духом, ощутив мощную поддержку короны. Задача губернатора Шерли и его ближайших помощников намного упростилась. Правда, другая проблема требовала неотложного решения. Французские каперы безнаказанно нападали на английские суда, и по всему Атлантическому побережью торговцы взывали о помощи. Массачусетс откликнулся на призыв, ряды милиции пополнились новыми ополченцами. Генерал Пепперелл обещал, что к середине весны он сможет выставить не меньше тысячи двухсот человек. Коннектикут гарантировал полную поддержку военной кампании и обещал прислать семьсот пятьдесят ополченцев. Род-Айленд обязался выставить пятьсот человек, но при этом выдвинул условие, что их ополченцы будут подчиняться лишь своим командирам. Нью-Гэмпшир официально уклонился от участия в кампании, но двести пятьдесят добровольцев от этой колонии сами вызвались прибыть в Бостон. Округ Мэн колонии Массачусетс был малонаселенным районом, но жители округа поддерживали своего самого известного гражданина, генерала Пепперелла, и выставили от себя две роты милиции, по семьдесят пять человек каждая. Нью-Йорк настаивал, чтобы один из его командиров разделил командование с генералом Пеппереллом. Но Лондон во всех решениях полностью полагался на губернатора Шерли, и Военное министерство назначило главнокомандующим генерала Пепперелла. В приказе, правда, оговаривалось, что генерал сам может выбрать командира нью-йоркской милиции одним из своих заместителей. Нью-Йорк успокоился и согласился выставить семьсот пятьдесят ополченцев. Вдобавок командование получило приятный сюрприз. Виргиния находилась на достаточно большом расстоянии от Новой Англии, и потому за помощью к этой колонии никто не обращался. Но виргинцы сами написали губернатору Шерли и запросили разрешение на участие в кампании. Их предложение с радостью было принято. Вскоре в Бостоне стало известно, что торговцы готовы предоставить двадцать транспортных судов и восемь шлюпов, которые смогут пополнить боевую флотилию. Кроме того, Виргиния обещала прислать двести опытных ополченцев под командованием полковника Остина Ридли, известного своими победами над превосходящими силами индейцев. Сенеки тоже обязались прислать своих воинов. Гонка твердо держал данное им слово, и капитан Джефри Уилсон сообщил, что в походе примут участие две тысячи воинов великого сахема. Но другие ирокезские племена не проявляли особого желания участвовать в войне. Только могауки, которые сами раньше воевали с французами, гуронами и оттава, были готовы прислать своих воинов. Остальные сочли, что их народам непосредственная опасность не угрожает, и пообещали лишь небольшое количество воинов. Высшее командование решило, что нужно первыми нанести удар по форту Луисберг, не дожидаясь нападения французов. Дата нападения зависела от того, как быстро удастся сформировать и снарядить армию. Не менее важно было, хотя об этом мало кто знал, дождаться возвращения майора сэра Филиппа Ранда и Ренно с донесением об устройстве французского форта. Никаких известий от них до сих пор не было, даже английский колониальный агент в Квебеке ничего не знал об их судьбе. – Каждый день происходят необыкновенные события, – сказал губернатору Шерли бригадный генерал Уилсон во время одного из своих приездов в Бостон. – Предстоящая кампания объединила все колонии. Плохо только, что для сплочения потребовалось, чтобы над нами нависла смертельная угроза, и все же мы теперь действуем как одно целое. – Я рад, – задумчиво произнес губернатор Шерли, – что колонии теперь не будут отдельными, изолированными общностями. После окончания военных действий мы будем больше торговать друг с другом, и отныне все общие проблемы будем решать совместно. Колониям нужно держаться друг друга. Эндрю Уилсон улыбался крайне редко, но теперь лицо его озарила улыбка. – Самое большое преимущество французов всегда было именно в их единстве, хотя численно мы их превосходили. Если после окончания войны нам удастся сохранить наш союз, это пойдет на благо всем английским колониям. Всех воодушевляла возросшая военная мощь английских колоний, и мало кто обратил внимание на другое обстоятельство. Король Людовик Французский изменил свою политику относительно гугенотов: вместо того чтобы сажать их в и без того переполненные тюрьмы, он теперь просто высылал их из страны. Большинство беженцев перебирались через пролив в Англию, но в Англии не так просто было найти работу. Поэтому с каждым военным транспортом в Бостон теперь приходил, как минимум, один торговый корабль, до отказа набитый беженцами-гугенотами. Бостон не мог принять столько народа, и многие из них направлялись на границу: кто-то в западный Коннектикут, кто-то в Нью-Гэмпшир, но основная масса оседала в окрестностях форта Спрингфилд. Минимум двести гугенотов подали заявки на участки вокруг форта и тут же принялись раскорчевывать их. Некоторые старожилы сначала приняли их недружелюбно, но большинство проявили сочувствие. Если не они сами, то их родители прибыли сюда из Старого Света, где влачили нищенское существование. Здесь им и их потомкам открылась возможность свободно жить на собственной земле. Было бы несправедливо лишать других этого права. Вновь прибывшие в большинстве своем совершенно не представляли себе трудностей новой жизни и не знали, с чего начать. Рене Готье вызвался помочь соотечественникам. Леверет Карзуэлл выделил ему помещение в своей конторе на Хай-стрит, и недавний беженец большую часть времени проводил теперь там: он советовал новичкам, как и что, делать в первую очередь, отвечал на вопросы. Времени у Рене было в обрез, ведь ему надо было работать и на своей ферме, поэтому Адриана Бартель вызвалась помогать ему. Наконец-то и она могла заняться чем-то полезным. Ежедневно рано утром она отправлялась в городок и сидела в конторе до позднего вечера. Если она сама чего-то не знала, то расспрашивала Уилсонов, Хиббардов или Дональда Доремуса. Авдий Дженкинс всячески помогал молодой француженке, и Дебора, с которой Адриана успела подружиться, немало времени проводила в конторе. Адриана прекрасно справлялась с новыми обязанностями. Она говорила по-французски, понимала образ мыслей гугенотов и разделяла с ними чувство горечи и утраты. Проводя столько времени с беженцами-гугенотами, Адриана осознала перемену в собственном отношении к жизни в Новом Свете. Примитивные условия, жестокая и опасная приграничная действительность уравновешивались явными преимуществами. Здесь люди были независимы и обрели не только свободу вероисповедания, но и возможность начать новую жизнь. Все зависело лишь от их трудолюбия, смекалки и упорства. Конечно, удобств тут почти никаких, с Францией Новый. Свет и сравнить невозможно, но землю они получали бесплатно, а угрозы быть посаженным за решетку агентами короля не существовало. Умелые плотники, каменщики, кожевники и другие мастера быстро нашли себе работу и сняли в городе подходящие помещения, намереваясь в будущем выстроить собственные мастерские и дома. – Здесь мы ничем не ограничены, – сказала как-то Адриана Рене. – Именно за это я и люблю эту страну, несмотря на то, что мне пришлось тут пережить, – ответил Рене. – Мои дети и дети моих детей никогда не узнают тех ужасов, которые пришлось выстрадать нам. День ото дня становилось все теплее, и Том Хиббард договорился с несколькими гугенотами, что они помогут ему с постройкой его нового дома и обустройством фермы. Нетти полюбила этих людей и их семьи и решила устроить для них праздник. Адриана и Дебора вызвались ей помочь. В апрельский воскресный полдень, после посещения церкви, все недавно прибывшие в Спрингфилд были приглашены в еще недостроенный дом Хиббардов. Всю неделю Дебора и Нетти пекли пироги, варили бобы и готовили другие разносолы. Адриана была воспитана как благородная дама и потому не умела готовить, но кухарка Уилсонов научила ее печь хлеб, и к концу недели она уже справлялась с делом как заправский пекарь. Уилсоны, Леверет Карзуэлл и капитан Доремус настояли на том, чтобы внести свой вклад в устройство вечеринки. Рано утром в воскресенье Том Хиббард и Рене Готье выкопали за новым домом глубокую яму, выложили ее камнями и развели в яме огонь. Когда они вернулись из церкви, огонь почти догорел, мужчины насадили на вертела говядину и оленину и принялись жарить мясо на горячих углях. Ида Элвин хозяйничала на кухне. Ей помогала дюжина женщин помоложе, но беженцев на кухню не допускали – они были гостями. Детвора под предводительством малышей Готье резвилась на лужайке перед домом. Дети вновь прибывших гугенотов, ничуть не смущаясь языковым барьером, бегали, кричали и веселились не меньше, чем дети английских колонистов. Когда все было готово, преподобный Дженкинс попросил минуту внимания. Все склонили головы, и священник испросил у Всевышнего благословения, блага, здоровья и счастья для собравшихся. Затем на видное место вышел Рене Готье вместе с Адрианой. Она должна была переводить его слова на французский для тех, кто еще не освоил английский. – Я обращаюсь к вам на английском языке, – начал Рене, – Не потому что вы решили отныне связать свои жизни с английскими колониями. Теперь вашим монархом будет король Вильгельм, вы обязаны присягнуть ему на верность и тогда станете полноправными гражданами колонии Массачусетс. Гордитесь своим новым гражданством и с честью выполняйте свои обязанности. Чтобы выжить в наших условиях, чтобы добиться процветания, нужно держаться всем вместе. Вы будете работать бок о бок не только с такими же, как и вы, гугенотами, но и с английскими колонистами. Я призываю всех мужчин вступить в ряды местной милиции. Я призываю всех женщин помогать местной церкви и тем, кому приходится нелегко. Я призываю вас без промедления послать детей в школу форта Спрингфилд. Чем быстрее они освоят новый язык, тем легче им будет в будущем. И вам тоже. Добро пожаловать! Колонисты дружно зааплодировали. Вновь прибывшие внимательно слушали все, что говорилось, и кивали в знак согласия: и мужчины, и женщины. Несколько молодых незамужних женщин внимательно разглядывали Рене, пока он говорил. Они уже знали, что он вдовец; Рене был мужчина видный, а по дороге сюда все проходили мимо его нового дома. Рене мог стать блестящей партией, если только удастся покорить его сердце. Но молодые женщины не подозревали, что Рене замечает одну лишь Адриану. Правда, сегодня он был занят приготовлением и разделкой мяса, а она разносила еду на тарелках всем присутствующим, так что у них не было и минутки, чтобы словом перемолвиться. Но Рене все время поглядывал в ее сторону. Праздник затянулся до вечера. Часам к пяти-шести большинство гостей разошлись. Рене и Адриана, Авдий и Дебора задержались, чтобы помочь хозяевам убраться. Неожиданно Рене пригласил всех поужинать к себе. Они пешком шли через поля, соединявшие соседние фермы. Все прихватили с собой то, что осталось после дневного пира. Дети бежали впереди. Казалось, что они ни капли не устали. Рене специально немного отстал, Адриана шла вместе с ним. – Ты много поработала сегодня, – заметил он. – Даже на секунду не присела. – Это лишь малая толика того, что я хотела бы сделать для этих напуганных и удрученных жизнью людей, – ответила Адриана. – Но тебя уже не назовешь напуганной. Ты вписалась в нашу жизнь. – По-моему, да, Рене. Я изменилась, сама того не заметив. За последние несколько недель, когда я беседовала со всеми этими несчастными, я поняла, что жизнь здесь вовсе не так уж плоха, как мне казалось раньше. Я могу пережить трудности, даже опасности местной жизни, потому что у нас тут есть нечто поважнее – свобода. И люди здесь искренне готовы помогать друг другу. – Что ты собираешься делать в будущем? – спросил Рене. Адриана пожала плечами: – Пока не решила. И не тороплюсь решать. Милдред и Эндрю Уилсоны так добры ко мне. Они действительно хотят, чтобы я жила с ними, и я знаю, что я им не в тягость. – Но ты ведь должна выйти замуж, – напрямик сказал Рене. – Наверное. – Адриана хотела бы избежать этого разговора. Она знала, что он сейчас скажет, и не представляла, как можно его остановить. – Ты нравишься моим детям, – продолжал Рене. – Мне они тоже нравятся. Даже очень. Они просто прелесть. – Я тоже очень привязался к тебе, – мягко сказал Рене. – Спасибо. – Она понимала, что отвечает невпопад, но ей больше всего на свете хотелось прекратить разговор. Рене не унимался: – Я не просто привязался к тебе, Адриана. Когда Луизу убили, я думал, что больше уже никогда никого не полюблю, что она навсегда останется частью меня. Я любил ее с. самой юности, она выносила и родила моих детей. К тебе я испытываю совсем другие чувства, но они тоже искренние. – Рене, пока ты не зашел слишком далеко, – прервала его Адриана, – позволь спросить: может, ты так привязан ко мне потому, что тебе просто нужен кто-то? Тебе нужна жена. Твоим детям нужна мать. Скоро Нетти и Том переберутся в свой собственный дом, и тебе понадобится женщина, чтобы делать работу по дому, помогать с огородом. Рене запротестовал: – Это несправедливо. Конечно, я не могу не думать о своем положении. – Сегодня на вечеринке было столько симпатичных молодых женщин, которые очень даже внимательно к тебе приглядывались, – сказала Адриана. – Если бы не было меня, возможно, ты бы обратил внимание на кого-то из них. – Да, я обратил, – рассмеялся Рене. – Особенно на эту маленькую брюнетку, Мишель Бовье, она веселая и хорошенькая. Но ты есть, и я буду, счастлив, если ты согласишься стать моей женой. – Мне очень жаль, – ответила Адриана. – Значит, ты уже условилась с Джефри Уилсоном перед его отъездом? – Нет, Рене. Я сказала ему то же самое, что сейчас сказала тебе. Я не уверена, хочу ли выйти за одного из вас. – Понятно. – Надеюсь, что понятно, – воскликнула Адриана.– Я уже немного успокоилась и потихоньку начинаю снова ощущать почву под ногами. Но я собираюсь прожить здесь всю жизнь и должна хорошенько обдумать, как мне ее прожить. Рене понимал, что мучит девушку, может, даже лучше ее самой. Он внимательно и терпеливо слушал ее. – Но к кому склоняется твое сердце? – Ни к кому, – ответила Адриана. – Когда сердце заговорит, я почувствую. – Я подожду, – ответил Рене. Неожиданно Адриана потянулась и поцеловала его. – Спасибо, Рене. Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось ждать слишком долго. Джефри Уилсон заметил, что все члены семейства Гонки сильно отличались от остальных индейцев. Эличи поразительно быстро освоил стрельбу из мушкета и его устройство и сам стал инструктором. Теперь он помогал Джефри, и они вместе обходили в поле группы воинов, которые стреляли по мишеням.