Он подошел к игрокам и сел на место Маттотаупы. – Бен, дружище, ты можешь наливать чуть побыстрее? Адамсон вернулся в свой угол. Факел там уже догорел и погас, но хозяин не торопился зажигать новый. Сын фермера смотрел на вождя, лежавшего перед ним на полу в луже крови. Несмотря на изуродованное скальпированием лицо, облик индейца не утратил своей величественной красоты. Искаженные алкоголем и возбуждением черты разгладились. Глаза были открыты; никому не пришло в голову закрыть их. Адамсон только теперь узнал Маттотаупу. Рыжий Джим убил не только тело вождя. Задолго до этого он огненной водой убил его дух, его гордый характер. Но теперь смерть вернула ему его прежний облик. Этот высокий мужчина с открытыми, гордыми, отмеченными печатью страданий чертами когда-то был вождем Сыновей Большой Медведицы. Адамсон спрашивал себя, что общего может быть у него с убийцей Рыжим Джимом. Неужели он пойдет с этим мерзавцем в горы искать золото? Чтобы тот в один прекрасный день зарезал и его, не желая делиться найденным сокровищем? Нет, связываться с этим типом и его бандой не имело никакого смысла. Но теперь ему не выбраться из этого разбойничьего вертепа, и ему грозит та же опасность, что и Рыжему Джиму. Он словно прыгнул в бурную реку, и его несло по течению. Месть Харри грозила всем, кто был заодно с Рыжим Джимом, а доказать, что он, Адамсон, не имеет с ними ничего общего, он не мог. Юноша отвернулся от мертвеца и вырвался из плена своих мыслей, которые так и не указали ему выход из положения. Рыжий Джим и Бен что-то обсуждали. Потом было объявлено, что на ночь надо назначить несколько караульных к бойницам. Остальные могут спать, если хотят. Желающих охранять лошадей не нашлось: никто не хотел выходить ночью из блокгауза. Когда часовые были назначены, Бен подошел к Адамсону. – Проклятье! – сказал он. – Этот болван Рыжий Джим пустит меня по миру. Вся моя коммерция теперь полетела к черту! И это весной, когда торговля идет лучше всего и у меня всегда полно клиентов! Охотники несут меха, новички валят толпой ставить ловушки на бобров или искать золото… Обидно – перед самой войной с индейцами! Я бы еще успел всучить краснокожим с дюжину старых кремневых ружей по хорошей цене, пока торговлю оружием не запретили… Видишь ли, юноша, я уже много лет успешно занимаюсь здесь коммерцией и всегда прекрасно ладил с дакота… – Еще бы! Ведь они покупают у тебя ружья и порох, – проворчал Адамсон. – Ну и что! Краснокожим тоже надо как-то жить. Нашему брату торговцу или трактирщику все равно – краснокожий или белый… – Главное, чтобы платили! – ядовито вставил Адамсон. – Да, главное, чтобы платили. Но скажи, как, по-твоему, могу я теперь чувствовать себя в безопасности здесь, в этой собачьей конуре? Ты не знаешь Харри. Зато я его хорошо знаю. Ты спросишь, что он будет делать? Я могу тебе точно сказать, что он будет делать. Он вернется к своим Сыновьям Большой Медведицы, а потом вместе с ними сожжет мою факторию дотла. Дело можно закрывать, а деньги вкладывать во что-нибудь другое. Завтра сюда все равно придут солдаты. Я оставлю им тут все как есть, а сам буду уносить ноги. – А ты не хочешь вложить свои деньги в мою ферму? Если тебе все равно нужно начинать все сначала? Бен насмешливо покашлял: – Нет, приятель, сельское хозяйство не по мне. На земледелии не разбогатеешь, это гиблое дело. А ты, как я вижу, крестьянин до мозга костей и так и будешь всю жизнь тянуть лямку. Откуда ты родом? – А тебе какое дело? Из-за большой лужи, из захолустья, где одни горы и каменистая земля, много работы, мало еды, жадность и тумаки. Мой отец – крестьянин и умрет крестьянином, тут ты прав. Вы, торгаши, сделаны из другого теста. – Это верно, Миссурийская Крыса. Но ты все же славный малый, и я хочу сделать тебе доброе дело. Я освобождаю тебя от платы. Забудь те пару стаканов бренди, которые ты выпил; я налью тебе еще сколько хочешь. Только у меня к тебе одна просьба: до рассвета осталось три часа – возьми на себя охрану дверей. Ты же здесь самый трезвый. Адамсон ничего не ответил, но взял винтовку и лег на пол у двери, как сторожевая собака. Время шло. В блокгаузе царила зловещая тишина. Часовые стояли, устало прислонившись лбами к бойницам. Остальные храпели. Адамсон время от времени касался пальцами ключа от двери, который ему доверил Бен, и пытался в темноте следить за Рыжим Джимом. Тот еще раз подошел к мертвецу, потом прошелся взад-вперед по залу. В конце концов он грубо, чуть ли не пинками согнал трех охотников с места, на котором ему по непонятным причинам непременно захотелось расположиться. Те, недовольно ворча, поднялись и перебрались на другое место. Рыжий Джим вел себя как сильный самец в собачьей стае. Адамсон видел, как он лег и подозвал к себе Бена. Они укрылись одним одеялом. Это навело его на мысль, что они, возможно, заодно и вместе проворачивают какие-то темные дела. Абсолютная тишина действовала усыпляюще, и Адамсон с трудом заставлял себя не ослаблять внимание. Он не понял, спал ли он, когда вдруг уловил какой-то странный звук. Ему показалось, будто в блокгаузе что-то происходит. Он выпрямился и посмотрел в ту сторону, где спали Рыжий Джим и Бен. Их на месте не было. На полу осталось лишь откинутое одеяло. Между тем звуки, которые услышал Адамсон, – как будто кто-то складывал доски – исходили именно оттуда. Адамсон в темноте поискал глазами Джима и Бена, но так и не обнаружил их. Однако они должны были находиться в доме, поскольку дверь, которую он охранял, была единственным выходом. Юноша встал и принялся искать их уже более основательно. Они бесследно исчезли. Адамсон уже хотел поднять тревогу, но решил сначала обсудить это обстоятельство с Джозефом, стоявшим у бойницы вблизи от двери. – Черт с ними, пусть драпают, если хотят, – сказал тот. – В этой ситуации без них у нас даже больше шансов уцелеть. – Да, но было бы не лишним узнать, как можно незаметно покинуть дом. – Зачем? – холодно ответил Джозеф. У Адамсона сложилось впечатление, что тот знает больше, чем говорит. Может, он знал, где находится потайной ход, и не хотел выдавать секрет? А может, даже сам помог сбежать этой парочке? Адамсон не стал допытываться. Когда забрезжил рассвет, он открыл дверь, чтобы посмотреть на лошадей. Утро было холодным, дул резкий ветер. Лошади невозмутимо паслись в загоне. Гнедой жеребец Адамсона поприветствовал хозяина тихим ржанием. Юноше сразу бросилось в глаза отсутствие четырех лошадей – полудиких мустангов Маттотаупы, его сына и Рыжего Джима и лошади Бена. Значит, Красный Лис с Беззубым Беном и в самом деле смотали удочки. Адамсон не спеша прошелся вокруг старого, почерневшего от времени блокгауза, с которым теперь и его связывали необычные приключения. Вдруг кто-то звонко хлопнул его по плечу. – Не вешай нос, парень! – воскликнул неотесанный чурбан, которого все называли Кровавым Биллом. – Златые горы, которые нам обещали, похоже, можно забыть, но мы не пропадем. Что-нибудь придумаем. Сегодня сюда должны прийти солдаты. Может, и для нас найдется работенка, разведчиками или ополченцами. Время непростое, пахнет жареным, и наши вояки будут рады подкреплению. Им позарез нужны люди, которые знают Дикий Запад! Адамсон презрительно скривил рот. – Дорогой мой, на безрыбье и рак рыба! – заметив это, продолжил Кровавый Билл. – Я сам терпеть не могу солдатню, этих проклятых всезнаек. Но я уже пропил и проиграл деньги на кабачок в Омахе. Так что у меня нет выбора. Одним словом, долой мысли! Грудь колесом, смотри орлом! Адамсон и в самом деле невольно посмотрел на небо, серым покровом нависшее над степью. Эта холмистая земля была бесплодна, здесь могла расти лишь короткая живучая трава. Желтые тяжелые воды Найобрэры неслись вдаль. Бродяги и золотоискатели собрались на короткое совещание и выбрали двух вожаков: Джорджа и Майка, которых Адамсон знал еще меньше, чем остальных. Те первым делом велели выставить часовых на окрестных холмах. Запасов в фактории было достаточно, и «защитники» блокгауза не отказывали себе ни в мясе, ни в бренди. Они праздно валялись вокруг, лениво переговариваясь друг с другом. Исчезновение Рыжего Джима и Бена больше никого не волновало. Все были рады, что среди них нет главных виновников. Билл и Джозеф выволокли труп Маттотаупы из дома и бросили в реку. Около полудня часовые сообщили о приближении солдат. Адамсон принял эту новость без всякого интереса. Наконец в факторию прибыл небольшой отряд из тридцати драгун и десяти одетых во все кожаное ополченцев под командованием майора Смита. Майор дал команду спешиться и выслушал короткий доклад Кровавого Билла и Тома без Шляпы, затем приказал осмотреть и занять блокгауз. Лошадей разместили в загоне. Вскоре бродяги и золотоискатели устроили совместный перекур с ополченцами и услышали много нового. Подсел к ним и Адамсон. Ожидались крупные восстания дакота, которых должны были загнать в резервации, и все готовились к многолетней кровопролитной борьбе до полного покорения индейцев. Стать ополченцем означало обречь себя на суровую, полную опасностей жизнь. Это горький, но гарантированный хлеб. К тому же добывать его придется вблизи «земли обетованной», богатой золотом, вблизи Черных холмов. Адамсон посмотрел на майора, который стал бы его командиром, если бы он выбрал этот путь. Крестьянский сын не привык подчиняться кому бы то ни было, и мысль об этом не вызывала в нем восторга. Но что ему оставалось делать? Получалось, что он становится наемником, чтобы убивать индейцев, которые честно продали ему землю, причем убивать по приказу тех, кто эту землю у него отобрал. Адамсон старался не думать о Харри. Ему было стыдно за то решение, которое он принял, он чувствовал себя бараном, которого пинками гонят вместе со стадом. Вечером он уже был ополченцем. Майор, не по возрасту седовласый, с безупречной выправкой, смотрел на него сверху вниз голубыми глазами. Адамсон испытывал к майору нечто среднее между симпатией и неприязнью. Смит же, судя по всему, сразу проникся доверием к молодому человеку и даже дал ему ответственное задание: отправиться вместе с индейским проводником драгунов в ближайший форт на Миссури с донесением, что ему необходимо подкрепление, а фактория на Найобрэре нуждается в перестройке с целью превращения ее в оборонительное сооружение. Отправление было назначено на следующее утро. Адамсон приготовил провиант и перед самым рассветом пришел в загон для лошадей. Индейский проводник уже ждал его. Это был стройный смуглый мужчина очень высокого роста в коричневых бархатных штанах, в прошитой ярко-красными нитками жилетке поверх серой рубахи и в мокасинах. На мрачном лице его, обрамленном двумя косичками, было написано холодное равнодушие. Не ответив на приветствие Адамсона, он вскочил на маленького пегого мустанга и поскакал вперед. Адамсон двинулся следом на своем гнедом, который был резвее, но менее вынослив, чем индейские лошади. Тобиас – так звали индейца-проводника – целый день почти не размыкал уст и держал хороший темп. Они пересекли реку там же, где за день до этого переправился Адамсон, и долго скакали по голым прериям на северо-восток. Хотя Адамсону и была неприятна почти оскорбительная неразговорчивость индейского проводника с библейским именем[6], он не мог не радоваться тому, что тот превосходно владеет всеми навыками, необходимыми для жизни на природе. Адамсон, правда, и сам был неплохим наездником и хорошо стрелял, но с плугом управлялся лучше. Он то и дело поражался острому зрению и тонкому слуху Тобиаса. Несмотря на свою недоступность, Тобиас оказался лучшим проводником, какого только можно было себе представить. Через несколько дней, когда индеец увидел, что молодой сын фермера не набивается к нему в друзья, скорлупа неприступности спала с него, и между ними установились ровные деловые отношения, которые вполне устраивали Адамсона. В конце концов, Тобиас тоже был всего лишь оторвавшимся от своих корней бродягой, как и он сам. Через несколько дней, получив слишком поспешное и легкомысленное заверение начальства, что Смит вскоре получит необходимый материал и подкрепление, Адамсон и Тобиас пустились в обратный путь в факторию на Найобрэре. Дакота их в дороге не беспокоили. На одном из ночных привалов Адамсон подробно рассказал своему спутнику историю убийства Маттотаупы. Тобиас мрачно выслушал его. – Напрасно Рыжий Джим пытается спастись бегством, – сказал он. – Однажды месть настигнет его. – Я тоже был там в это время. Индеец не ответил. Но его взгляд был достаточно красноречив. Сын Большой Медведицы Рогатый Камень своими ушами слышал, бремя какой вины лежало на совести его отца, и своими глазами видел, как он возложил на себя еще одну, новую вину, показав белым людям золото в своем кошельке. Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, воин по имени Рогатый Камень был сыном предателя. Он последовал за предателем, защищал его, он проливал кровь. Десять лет прожил он в изгнании, не признав несправедливый, по его мнению, приговор старейшин. Осознав это, он вдруг в один миг лишился способности мыслить и двигаться. Он не выстрелил в убийцу. В тот момент, когда это было возможно, он ничего не сделал. Не шевельнул даже пальцем. Немного придя в себя, Рогатый Камень отвернулся. Он слышал, как Адам Адамсон, сын старого Адама, закрыл тяжелую дверь. Машинально, как во сне, он пошел в загон для лошадей. На боку у пегого мустанга Маттотаупы висел его костяной лук. Остальное оружие тот взял с собой, и теперь оно находилось в блокгаузе. Рогатый Камень вывел своего жеребца и мустанга отца из загона, надел меховую куртку, вскочил на буланого, взял в руку повод пегого и поскакал в ночную прерию, на запад. Собака побежала следом. Сивая кобыла последовала за ними на некотором расстоянии. Особой осторожности, чтобы уберечься от выстрела в спину, от Рогатого Камня сейчас не требовалось. Насколько он знал белых людей, они, боясь прослывшего отъявленным головорезом Харри и его мести, вряд ли рискнут сейчас высунуться из дома. Дозорные дакота, среди которых был и Сын Антилопы, прятались неподалеку от того места, где он много лет назад, еще мальчиком, зимой построил себе хижину из снега, в то время как Маттотаупа и Рыжий Джим жили в блокгаузе у Беззубого Бена и Мэри. В эту хижину к нему тайно приходил Четан, которого теперь звали Четансапа, чтобы уговорить его вернуться в вигвамы Сыновей Большой Медведицы. Теперь Рогатый Камень вернулся бы к своим братьям, но путь назад казался ему непреодолимой пропастью. Ведь он был сыном предателя. Верхом он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от дозорного пункта, гораздо быстрее, чем когда-то пешком по снегу. Почувствовав, что за ним уже наблюдают, он спешился и стреножил пегого мустанга. Буланого он отпустил на свободу, сняв с него попону и положив ее на спину пегому. Он даже освободил его от уздечки, так что теперь жеребец мог скакать по прерии как вольный мустанг. Рогатый Камень хотел пожертвовать только своей собственной жизнью; буланый не должен был разделить его участь. Проделав все это, он снял с себя куртку, взял все оружие и подошел ближе к перелеску, где затаились дозорные. При этом он всячески старался показать, что не прячется. Пройдя по залитому лунным светом лугу, он остановился метрах в двадцати пяти от перелеска, положил все оружие, в том числе и нож, на землю и отошел на тридцать шагов назад. В перелеске все было по-прежнему тихо. Рогатый Камень поднял руки и крикнул: – Я – Харка Ночное Око, Твердый Камень, Убивший Волка, Охотник на Медведей, Поражающий Стрелами Бизонов, воин по имени Рогатый Камень! Рыжий Джим, Красный Лис, этой ночью убил моего отца Маттотаупу. Рыжий Джим сейчас в блокгаузе. Я, сын Маттотаупы, готов предстать перед судом старейшин. Пусть совет старейшин решит мою участь. Хау, я все сказал. Он стоял прямо, освещенный светом луны. На шее у него висело ожерелье из медвежьих когтей, под которым виднелись шрамы, оставшиеся после жертвы Солнцу. Вместо ответа из перелеска вылетели две стрелы и вонзились Рогатому Камню в плечи справа и слева. Он не произнес ни звука и не шелохнулся. Стрелы были боевые, с зазубринами. Они торчали между плечевым суставом и мышцами, так что обе руки его были выведены из строя. Из ран сочилась кровь. Рогатый Камень молча ждал, выстрелят ли невидимые стрелки еще раз. Стрелять они больше не стали. Они выскочили из кустов, и Рогатый Камень сразу узнал их обоих. Один из них был Сын Антилопы, другой – Шонка. Они бросились к нему, вырвали стрелы из плеч, оставив тяжелые, кровавые раны, повалили его на землю, связали по рукам и ногам, пиная его пятками. Сын Антилопы обмотал его еще и веревкой от лассо. Шонка вырвал пучок травы и вместе с землей забил пленнику в рот. – Вот теперь посмейся надо мной, хвастун! – крикнул он злорадно. – Посмейся, если можешь! Посмейся! Посмейся! Он словно помешался от злобы, копившейся в нем с самого детства, когда он постоянно оказывался побежденным и посрамленным, и наконец прорвавшейся наружу. – Посмейся надо мной, грязный койот, сын предателя! Посмейся надо мной! – твердил он, не в силах обуздать свою ненависть. Оказавшись во власти Шонки, Рогатый Камень похоронил в себе надежду на жизнь. Сын Антилопы тщетно пытался успокоить своего товарища. – Не вздумай убить его! Он должен стоять у столба пыток! – крикнул он ему, но тот, ослепленный злобой, не слышал. И вдруг Шонка, сидевший верхом на пленнике, вскрикнул. Кто-то сзади впился ему в шею острыми зубами. Сын Антилопы увидел это и ударил невидимого врага кулаком, поскольку никакого оружия у него в руке не было. Шонка попытался защищаться, откинулся назад, упал на спину и увидел над собой раскрытую волчью пасть. Он выхватил нож из ножен, но волк вонзил клыки в его запястье. Сын Антилопы тоже схватился за нож, однако черный длинноногий зверь вовремя заметил это и, одним прыжком перемахнув через Сына Антилопы, скрылся в зарослях. Шонка вскочил на ноги. Нож он выронил. У него была перекушена артерия, и кровь била струей. Рука с поврежденным суставом бессильно повисла. Сын Антилопы разорвал пояс и перевязал артерию, туго стянув рану. Шонка, потерявший за это время много крови, в изнеможении повалился на землю. – Кто это был? – едва слышно произнес он, тяжело дыша.