Наступила ночь. Изголодавшиеся мустанги жадно ели мох. Собака, порыскав в кустах, тоже уже что-то ела – видимо, нашла какую-то падаль. Рогатый Камень достал пеммикан[4] и немного подкрепился. Затем обследовал большой, поросший мхом камень. Камень примерз к земле, и Рогатому Камню стоило немалых усилий отвалить его в сторону. Под ним было отверстие, достаточно широкое, чтобы стройный человек мог в него протиснуться. Рогатый Камень спустился вниз и перенес в подземный ход свои вещи. Отныне здесь будет его временное прибежище. Выбравшись наверх, он вновь закрыл камнем вход в пещеру, который ему когда-то показал отец, и тщательно, не жалея времени и усилий, устранил все следы, чтобы никто не мог даже заподозрить, что этот камень скрывает какую-то тайну. Закончив работу и оставшись довольным результатом, он надел меховую куртку и прислонился к дереву. В кронах деревьев шумел ветер, совы начали ночную охоту. Рогатый Камень задумался. Он потерял много времени. Зима, суровая пора, сама по себе отпугивающая бледнолицых охотников и искателей золота, только началась, и в ближайшие месяцы ему, скорее всего, не на кого будет охотиться. Друзей, которым он мог бы посвятить свое время, у него не было. В вигвамы дакота, где он считался сыном предателя, ему тоже пути не было, хотя его бывшие братья, возглавляемые Тачункой-Витко, Татанкой-Йотанкой и Махпией-Лутой, не объявляли его своим врагом и не собирались ловить или убивать его. Они дали ему беспрепятственно прийти в горы. Он мог и должен был охотиться, чтобы прокормить себя и защитить своих мустангов от хищников. Он мог и хотел регулярно обходить окрестности, чтобы убивать каждого бледнолицего пришельца. Такова была задача, которую он сам себе поставил. Единственное оставшееся у него дело. Он был теперь всего лишь воин, всего лишь сгусток твердой воли и острого ума, сложная система хорошо натренированных мышц, быстро реагирующих чувств и нервов, предназначенная для убийства, и больше ничего. Он на самом деле не был больше ни сыном – хоть и собирался раз в год видеться с отцом, – ни братом. У него не будет ни вигвама, ни жены. Жив он или умер – какое это, в сущности, имеет значение? Ненависть – бесплодное чувство. Рогатый Камень знал, что может убивать белых людей, но знал также, что они будут приходить вновь и вновь и их будет все больше и больше. Все, что он делал из ненависти, в конце концов оказывалось бесполезным. А дружба была вычеркнута из его жизни, ибо он остался один, вне каких бы то ни было союзов и общин. Какой прок в том, что он стал воином, победителем во всех состязаниях, выдержал испытание жертвы Солнцу, доказал свое превосходство над другими мужчинами? Он остался один, сын предателя и сам всюду заклейменный подозрением в предательстве. В душе у него разлилась такая горечь, какой он еще никогда в жизни не испытывал. Если бы он внутренне был более свободным, он заплакал бы, как плакал мальчиком, покидая горную долину, где они с отцом прожили лето, еще полные надежды на то, что все изменится к лучшему. Но он не просто был воспитан воином – суровая жизнь наложила на него такой отпечаток, что он устыдился бы сам себя, если бы позволил себе дать волю чувствам. Глаза его оставались сухими. Такими сухими, что ему было почти больно открывать и закрывать их. Душа его словно взбунтовалась: из горечи вдруг родился гневный протест против всех и всего. Когда взошло солнце, он не захотел смотреть на него. Отведя мустангов на водопой к ближайшему источнику, он напился сам и, оставив мустангов у воды, вернулся к входу в пещеру, снял меховую куртку и спустился вниз, чтобы как следует изучить подземелье. Он без труда сориентировался в кромешной темноте, хотя лишь один раз был здесь вместе с отцом несколько лет назад. Пещера уходила куда-то вниз, где разветвлялась на несколько ходов. Рогатый Камень пошел по узкой галерее с растрескавшимися стенами, которая, как он помнил, должна была расширяться, образуя нечто вроде небольшого зала. Идти было нелегко: в некоторых местах приходилось разбирать завалы камней, отвалившихся от стен. Воздух был спертый. Наконец он почувствовал руками и ногами, что галерея расширяется. Он достиг «зала», в котором они с отцом обнаружили кости людей и животных, а рядом с ними несколько самородков. Их с отцом тогда испугал и обратил в бегство чей-то страшный рев. Огня зажигать он не стал и на ощупь обследовал «зал». Здесь воздух был чище. На полу все еще лежали кости. Их даже стало больше. Возможно, это были еще свежие останки – от них еще исходил запах. Рогатому Камню показалось, что он улавливает чье-то дыхание. Он прислушался, но, ничего не услышав, решил, что ошибся. В конце концов он сел, прислонившись спиной к стене, чтобы отдохнуть. В «зале» было сыро, вода сочилась со стен и собиралась в маленьких углублениях и расселинах. От жажды здесь не умрешь, подумал Рогатый Камень. Он решил подождать и раскрыть тайну этого «зала». Время шло. Он ждал, но ничего не происходило. Его стало клонить в сон, но, прежде чем уснуть и перейти в состояние полной беззащитности, он на ощупь обследовал выход из «зала», расположенный напротив входа. Там пол и стены были сухими, и он сел, выкурил трубку, прислонился к стене, закрыл глаза и, еще раз вслушавшись в тишину и ничего не услышав, погрузился в глубокий сон. Ему приснилось, что он лежит в отцовском вигваме на мягком ложе. Он отчетливо, словно наяву, видел шкуры, которыми был устлан пол, трофеи, висевшие внутри вигвама на жердях, шкуру огромного гризли, которого убил Маттотаупа. Он слышал ровное дыхание спящих Уиноны и Унчиды. Проснувшись, Рогатый Камень не сразу понял, что находится не в родном вигваме, а в пещере. Он подумал, что все еще спит, потому что шеей и плечами ощущал не скалу, а что-то мягкое и теплое. И мохнатое. И это было наяву. Он не шевелился, собираясь с мыслями. Это был не сон, не сновидение. Он уже не спал и лежал вовсе не в отцовском вигваме, а в темной пещере. Но под головой у него было что-то мягкое, теплое и мохнатое. И этот «подголовник» тоже пошевелился. Это, без всяких сомнений, было живое тело. Покрытое довольно длинными волосами; Рогатый Камень, оставивший меховую куртку наверху, отчетливо чувствовал это своей обнаженной кожей. Тепло было приятным. Очень осторожно, стараясь не шевелиться, Рогатый Камень вынул нож из ножен. Все это время он пытался понять, что могло произойти, пока он спал. Его туловище сползло в сторону, и он навалился на эту волосатую массу. Ему следовало более основательно обследовать выход, ведущий дальше в недра горы. Тогда он не лежал бы сейчас спина к спине с огромным медведем, избравшим это место для своей зимней спячки. Любой белый человек, оказавшись в таком положении и вспомнив о костях и черепе, лежавших на полу пещеры, возможно, потерял бы сознание от ужаса. Рогатый Камень же, напротив, вдруг почувствовал покой и умиротворение. Шерсть, которую он чувствовал затылком, была совсем не такой, как у других убитых медведей, чьи шкуры он трогал рукой. Она была мягче, гуще. Зверь, лежавший рядом с ним, должен был быть немыслимо огромных размеров. Рогатый Камень понял, что это Большая Медведица. Так, не испытывая ни малейшей тревоги, словно в полудреме, он провел еще несколько часов, не выпуская, однако, ножа из руки. Вдруг зверь пошевелился. Рогатый Камень мгновенно вскочил и бросился в узкую галерею. Туда медведице было не протиснуться. Но она и не собиралась его преследовать. Возвестив страшным рычанием о своем пробуждении, она потопала вглубь горы. Рогатый Камень слышал шарканье ее лап. Потом раздался пронзительный человеческий вопль, исполненный ужаса, леденящее душу рычание, и все стихло. Рогатый Камень поспешил обратно, к камню, закрывавшему вход в пещеру. Тяжело дыша, обливаясь потом, он наконец добрался до него, сдвинул его в сторону и выбрался наружу. Отдыхать было некогда – в пещере был человек, и, если медведь не разорвал его, он, скорее всего, покинул пещеру через отверстие в отвесной стене на южном склоне. Это был ближайший выход из подземелья. Там Рогатый Камень и хотел перехватить непрошеного гостя. Он понесся вниз по склону. Было утро. Скорее всего, уже второе утро с того момента, когда Рогатый Камень спустился в пещеру. Между деревьями клубился серебристый туман, снег искрился на солнце. Достигнув отвесной скалы, в которой темнела дыра, Рогатый Камень лег на живот и посмотрел вниз. Ему сразу же стало ясно, что он опоздал: под скалой были видны свежие глубокие следы от крепких подошв и каблуков. Это были сапоги очень большого размера, принадлежавшие белому человеку. Тот, кого он искал, судя по всему, прыгнул из отверстия на землю. Следы вели вниз по склону. Рогатый Камень вскочил на ноги. Он решил пойти по этим следам. Догнать этого человека ему будет не трудно. Посмотрев по сторонам – без всякой надобности, а просто из привычной осторожности, – Рогатый Камень вдруг увидел ствол винтовки, медленно выдвигающийся из-за стоявшего неподалеку дерева. Он мгновенно бросился на землю. В ту же секунду грянул выстрел. Рогатый Камень почувствовал толчок в голову и полетел вниз, упал на землю у подножия скалы и, прокатившись кувырком еще несколько метров по склону, зацепился за кусты. Катясь по склону, он свернулся в комок, поэтому не повредил ни голову, ни руки, ни ноги. Падение со скалы спасло ему жизнь, потому что враг не успел сделать второй выстрел. Голова его была в крови, полученные ушибы саднили. Но он понял, что произошло и что он должен был делать. Ему предстояло почти без оружия вступить в единоборство с опасным врагом. Перед глазами у него все расплывалось, но он взял себя в руки, обмотал поясным платком голову, чтобы не оставлять следов крови, и, постепенно приходя в себя, осторожно двинулся вниз по склону к реке. Неизвестный стрелок, конечно же, заметил, что у него нет винтовки. Рогатый Камень прислушался, ожидая, что он станет его преследовать, но тот, к его удивлению, пошел не вниз, а вверх по склону, причем так быстро и неосторожно, что Рогатый Камень еще долго слышал его шаги и треск веток. Он пустился бы за ним в погоню, но рассудил, что с раной на голове вряд ли сможет догнать и одолеть его. Хорошо еще, что он сам уцелел. Поэтому он продолжил спуск к реке, мимо стойбища дакота, располагавшегося на поляне чуть ниже отвесной скалы. Добравшись до реки, он долго жадно пил, чтобы хоть как-то компенсировать потерю крови, а затем спрятался за каменной глыбой, хорошо знакомой ему еще с детских игр. Сверху все еще доносился скрип мелких камешков под сапогами незнакомца. Потом вдруг послышался шум борьбы, злобные проклятия, треск ломаемых сучьев, сердитый топот копыт. Опять раздался пронзительный крик, такой же как в пещере, и незнакомец помчался вниз. Но не в ту сторону, где лежал Рогатый Камень, а восточнее. Шум погони, топот тяжелых сапог приближались. Преследуемый больше не стрелял. Впрочем, чтобы переполошить воинов дакота, ему хватило и одного выстрела. Рогатый Камень слышал их крики в лесу и надеялся, что они догонят врага. Однако его надежда не оправдалась. Через некоторое время раздался сигнальный свисток, отзывающий воинов назад. Трое из них шли по берегу реки. Рогатый Камень слышал их разговор и узнал из их досадливых речей, что произошло. Беглец добрался до своей лошади и ускакал в прерию, где пешком его было не догнать. А пока воины добегут до табуна, он будет уже слишком далеко. Поэтому вождь приказал прекратить погоню. Они покинули берег, не заметив Рогатого Камня. А может, увидели его, но не подали виду. Между ним и дакота, живущими в Черных холмах, похоже, установилось нечто вроде негласного мира. Оставшись один, он поймал рыбу, съел ее и медленно, крадучись, поднялся наверх, к своим лошадям, к меховой куртке и одеялам, которые ему сейчас, с его ранением, были очень нужны. Еще в лесу он свистнул буланому, и тот поспешил ему навстречу. Мустанг не был ранен. Рогатый Камень вскочил на него, чтобы поберечь силы. Он увидел следы борьбы, произошедшей между мустангом и беглецом. Тот, видимо, хотел вскочить на буланого, и ему крепко досталось от жеребца. Изучая следы, Рогатый Камень обнаружил в кустах винтовку и понял, почему не последовал второй выстрел. Это была хорошая двустволка, но без патронов проку от нее было мало. Он взял винтовку с собой, удивляясь тому, что ее не заметили воины дакота. Вернувшись в свое убежище, Рогатый Камень как следует перевязал рану на голове. Но долго отлеживаться он себе позволить не мог и, немного отдохнув, отправился на охоту с луком и стрелами, чтобы раздобыть пищу. Он еще нетвердо стоял на ногах, но сделать меткий выстрел был в состоянии. Когда на следующее утро взошло солнце, Рогатый Камень уже разделывал тушу оленихи. Собака вся дрожала от радостного предвкушения пищи. Сам Рогатый Камень съел лишь небольшой кусок мяса. Его в свое время научили, что раны быстрее заживают при скудном питании. Собаке достались кишки и кости. Остальное Рогатый Камень разместил в своем убежище. Зимой мясо дольше сохраняется свежим. Теперь он мог позволить себе спокойно залечивать рану. Начинать охоту на врагов в его нынешнем состоянии было бы глупо. Рогатый Камень с тяжелым сердцем отказался от желания поехать на буланом по следам незнакомца. Солнце, осветившее утреннюю трапезу Рогатого Камня, заглянуло и в занесенную снегом факторию Беззубого Бена. Хозяин сидел за столом в левом углу темного блокгауза, в котором за последние годы ничего не изменилось. Вместе с ним за столом устроились его жена Мэри, которая еще минуту назад подметала пол и вдруг прервала работу, что было не в ее правилах, и дочь Дженни, только что поставившая на стол бутылку бренди и несколько стаканов. Вся семья собралась за столом в знак уважения перед гостем, старым знакомым и постоянным клиентом, который вдруг неожиданно, еще до рассвета, заявился в факторию. Его взмыленный, едва живой от усталости конь стоял с опущенной головой на привязи у торцевой стены блокгауза. Его бока были испачканы кровью: хозяин в пути безжалостно пользовался шпорами. Громко чавкая, гость с аппетитом доел большой кусок бизоньего мяса и опрокинул стаканчик бренди. Он тоже выглядел уставшим, хотя черты его говорили о необыкновенной выносливости. На вид ему можно было дать лет тридцать. У него были густые рыжие волосы. Щеки и мощный подбородок покрывала щетина. Широкий рот был открыт, резцы нависли над нижней губой. Опущенные уголки рта, злые искры в глазах выдавали настроение, которое не улучшилось даже после изрядной порции жаркого. – Я тебе что, клоун? – сердито крикнул гость хозяину и знаком велел Дженни налить ему еще бренди. – Сейчас ты и вправду похож на шута, – нагло и в то же время осторожно ответил Бен. – Я говорю похож! А на самом деле ты, конечно, знаменитый разведчик. Хотя и без винтовки… – Заткни свою беззубую пасть и прибереги свои намеки для других! То, что пережил я, тебе, домашнему животному, и во сне не может присниться! Сначала меня оглушил своим ревом медведь, и мне пришлось драпать со всех ног… – А кто тебя заставляет таскаться в эту пещеру в одиночку? – Заткнись, говорю! Да, так вот… Не успел я унести ноги из пещеры, как меня уже подстерегает этот чертов Харри! Мне еще повезло: я спрятался, чтобы понаблюдать за медведем. Думал, эта зверюга вылезет из пещеры. Стрелять я не собирался, потому что рядом – стойбище дакота. А тут вдруг этот Харри сам лезет мне на мушку! – И что?.. – Бен от любопытства открыл рот. – Ты все-таки выстрелил? – Выстрелил. Сдох он или нет, я не знаю. Он полетел со скалы вниз головой. У меня не было времени смотреть, как он там приземлился. Я понесся к лошади, потому что дакота, скорее всего, услышали мой выстрел. И вдруг мне наперерез скачет какое-то чудище! – Огромный олень? – Сам ты олень. Мустанг! Да еще какой! Ты такого в жизни не видел! Я – к нему. Хотел вскочить на него, а он как попрет на меня, как будто решил разорвать меня в клочья и растоптать! – Черт побери! Неужели такое бывает? – Еще как бывает! Я решил не связываться с ним и побежал дальше. Так он, свинья, помчался за мной! – И ты удирал? – звонко расхохотался Бен. – Да, я удирал! Можете ржать сколько хотите! Рыжий Джим удирал от мустанга! Такого со мной еще не было! – И то верно, – покачал головой Бен. – Проклятый мустанг разделал меня как Бог черепаху. – Это видно. Тебе нужна новая куртка и новая винтовка! Золото-то ты хоть нашел в пещере? – Ни черта я не нашел! Медведи, бешеные мустанги… Да еще этот Харри в придачу. Только его мне там и не хватало! Откуда он там мог взяться ни с того ни с сего? – Может, его уже нет в живых? – попытался успокоить гостя Бен. – Вот ты и постарайся узнать это в ближайшее время. Такие вести быстро разносятся. – Его отец это мигом выяснит, – сказал Бен. Рыжий Джим поставил стакан, не донеся его до рта: – Его отец? Топ? Он что, еще жив? – Был у меня два дня назад. – Ай-яй-яй-яй-яй! Был, говоришь, у тебя два дня назад? Вместе с Харри? – Нет. Они, похоже, поссорились. Теперь каждый сам по себе. – До сих пор? Так-так. Значит, у нас опять появился шанс. Топ не собирался еще раз к тебе заглянуть? – Сказал, придет через три дня. Он хочет снять у меня угол. – Хм. А как у него с монетами? – У Топа с монетами всегда хорошо, – язвительно ответила Мэри. – Послушай, Бен, ты, конечно, прав – кто меня заставляет ходить в эту пещеру в одиночку? Я и в самом деле хотел все обстряпать один, ты же знаешь… – Я не забыл, как ты меня оттуда выпроводил! – Тебе это пошло только на пользу. Ты теперь крепко стоишь на ногах. Не то что я! Это была моя ошибка – что я хотел все сделать сам. – Надо же – как поумнел Рыжий Джим, и всего-то за восемь лет! – Не так-то просто поумнеть, когда вокруг одни болваны! Как вспомню, как мне удружил Шарлемань, когда я решил привлечь его к своему делу! – На Шарлемане свет клином не сошелся… – Бен, ты хочешь быть в деле? – Нет, – ответил тот, прежде чем его жена успела раскрыть рот. – Тогда я бы согласился. А сейчас тебе придется найти других. Рыжий Джим выпил, помолчал.