Юного индейца словно молнией ударило. Он на мгновение замер, не шевелясь, и не мог ничего ответить. Пустил мустангов пить и ждал, когда женщины с полными ведрами уйдут с реки. Потом отвел лошадей в загон и направился в дом, чтобы забрать свои вещи, перенесенные сюда еще прошлой ночью. Он приготовил коней, опоясал их одеялами и ждал, когда появится отец. Он видел Маттотаупу в доме: тот лежал на полу, спал, храпя и воняя не меньше остальных. Взгляд, которым Харка на это смотрел, он не выдал бы никому – ни Мэри, ни Дженни, ни Джиму. Теперь из дома вышел Рыжий Джим, он тоже очень много выпил, но и выдержать мог тоже много. – Харри, где ты там! Не устраивай сцен! Каждый должен уметь пить, а кто не умеет, пусть учится. Но первые несколько раз каждый платит за эти уроки. В этом нет ничего страшного. Идем, вынесем твоего отца наружу! Насколько я его знаю, он протрезвеет раньше остальных. Харка не шевельнулся и не удостоил белого взглядом. – Что, пьяных не видел? Мальчишка, и ты еще хочешь стать скаутом в лагере строителей? Желаю удачи! Харка взял лошадей под уздцы и отвел подальше. Джим смотрел ему вслед. «Не нравишься ты мне, парень», – буркнул он себе под нос. Два часа спустя, когда солнце уже заливало светом луга и реку, все снова были на ногах. Маттотаупа окунул голову в воду и совершенно протрезвел. Но он был еще бледен и крепко сжимал губы, когда пошел к Харке забрать своего мустанга. Харка ничего не сказал. Его каменное лицо было сплошным обвинением. Маттотаупа опустил взгляд: – Харка Твердый Камень! Никогда больше твой отец не станет пить эту колдовскую воду. Юный индеец ничего не ответил на это обещание. Но спросил: – Кто дал тебе эту колдовскую воду? – Бен. Маттотаупа был обессилен и испытывал мучительное отвращение к самому себе, однако с привычной легкостью вскочил на коня. – Идем, – сказал он Харке. – Джо описал мне цель на сегодня. Будем разведывать дорогу. Белые отправятся за нами. Индейцы погнали своих мустангов и скрылись за холмами. Карательная экспедиция Когда всадники с двумя индейскими проводниками были в пути уже три дня и даже переправились через Северный Платт, Маттотаупа и Харка напали под вечер на след, который, идя с востока, пересекал их путь и был заметен даже человеку с плохим зрением. Тут проскакал целый отряд; кони были подкованы, то есть всадниками были белые. Они не предпринимали ни малейших усилий, чтобы скрыть свои следы, и, кажется, не боялись никакого противника. Кони прошли быстрой рысью, местами переходили в легкий галоп, направление держали на северо-запад. Индейцы привели сюда Джо и Джима, чтобы показать им следы. – Тут человек пятьдесят, может, чуть больше. – Джим покачал головой. – Белые в этих краях могут быть только нашими союзниками, я думаю… – Этот след оставлен часов восемь назад, – объявил Маттотаупа для Джо. Джим и сам это должен был видеть. – То есть нет проблем догнать этих людей? – спросил инженер. – Дело к вечеру, – ответил Маттотаупа. – Такие всадники, как эти, обычно останавливаются на привал заранее. Мы можем их нагнать часа через два. – Хорошо. Но мы не станем все отклоняться от нашего маршрута; мы поедем дальше на юго-запад, а не на северо-запад. Но что, если вы вдвоем, Топ и Харри, догоните этот отряд, узнаете, что за люди, и потом нам доложите? Джим может остаться с нами; одного разведчика нам на первое время хватит. Рыжий Джим задумался над этим предложением. – Речь идет о белых. Они в этих местах плохо реагируют на индейцев. Давайте мы не будем посылать к ним Топа и Харри одних. Оба – превосходные разведчики, но, когда дело доходит до переговоров с таким вооруженным отрядом, надо, чтобы при этом был кто-то из нас. – Но мы не можем остаться совсем без скаута. Поступим так: я поскачу с Топом и Харри, потому что мне самому интересно, что это за отряды тут рыщут по прерии. А ты, Джим, останешься с нашими людьми. – Совершенно согласен! Джо с Джимом поскакали назад, чтобы оповестить остальных. Индейцы ждали возвращения Джо и потом поехали с ним вместе по широкому следу отряда. Маттотаупа скакал первым, Харка последним. Джо посередине приспосабливался к индейским привычкам, переходя с галопа на шаг и обратно. Уже через какой-то час предположения Маттотаупы подтвердились. Он сам и Харка увидели и потом учуяли дым большого костра. Маттотаупа пустил своего коня шагом и обратил внимание Джо на запах дыма. – Мы поскачем к ним открыто? – предложил инженер. Маттотаупа не то чтобы возражал, но и не соглашался. Это не по-охотничьи, а потому и не по-индейски сразу показываться, не выяснив прежде, с кем имеют дело. – А каково твое мнение, Топ? – Мой сын мог бы здесь кое-чему научиться. Давайте остановимся и разведаем, что это за белые люди. Задача не трудная, потому что люди чувствуют за собой силу и даже не особенно оглядываются. – Ну, давайте так и сделаем. Пусть Харри продемонстрирует нам свой талант разведчика! Джо улыбнулся, спешился и тут же сунул в рот сигару. Это была его последняя сигара, и он собирался приберечь ее на потом. Но в этом крылась слабость сильного человека. В конце концов, какая разница, когда ему придется перейти на трубку. Маттотаупа тоже спрыгнул с коня, сел на траву и закурил. Харка расценил это как решение отправить его в разведку одного; он стреножил своего Чалого и, пригнувшись, побежал к ближайшему пригорку, чтобы осмотреть местность. С этой высоты ему еще лучше было все видно, и здесь сильнее ощущался запах дыма. Чтобы подкрасться к этим пятидесяти мужчинам и что-то выведать, надо было дождаться темноты. Может, ему удастся даже подслушать их. Он исходил из того, что с наступлением темноты разговоры станут громче. Но особой осторожности от него требовало предположение, что он не один тут подсматривает, а могут быть и другие индейские лазутчики. Местность, где они расположились на привал, была в каком-нибудь дне пути от стойбища и охотничьих угодий рода Медведицы. Других лазутчиков Харка опасался больше, чем этих белых, которые без опаски скакали вперед, а для ночлега разожгли такие костры, что скрыть их было невозможно. Разумеется, Маттотаупа предполагал то же, что и Харка, и должен был понимать, что задача, которую взял на себя его сын, была не так уж и проста, хотя казалась легкой. Поскольку Харка хотел упражняться, выполняя реальное задание, отец не мог наперед разложить ему, что делать и на что обратить внимание. Парень даже подозревал отца в том, что тот прокрадется вслед за ним, чтобы удостовериться, что Харка осторожен и ведет себя осмотрительно. Эта мысль заставила Харку действовать так, чтобы его нельзя было потом обвинить в небрежности. Он использовал все преимущества, которые давала холмистая местность, как для обзора, так и для укрытия, и поначалу быстро продвигался вперед. Не стоило терять время из-за чрезмерной осторожности. Вскоре он освоился с характером ландшафта, где остановились на ночлег белые, и выстроил дальнейший план. Пятьдесят всадников находились в долине ручья, который сейчас, по весне, был полноводным. На берегах ручья, текущего с запада на северо-восток, рос ольшаник, ивняк и другие кустарники. Харка расположился на прибрежном холме с хорошим обзором и отсюда вел наблюдение за лагерем. Лошади были привязаны на обоих берегах, двумя группами. Горели пять костров, один из них на краю лагеря, еще по эту сторону от лошадей, а остальные четыре вверх по течению ручья в один ряд, все на левом берегу, который представлял собой более удобное место. Таким образом, лагерь был вытянут в длину. Приблизительно посередине южный высокий берег поднимался бугром, и если белые мужчины не выставили на этом возвышении пост, то они глупее тетерок. Но Маттотаупа всегда учил сына не держать противника за дурака, а лучше наперед рассчитывать, что он поведет себя умно и умело. Поэтому Харка исходил из того, что белые поставили на этом взгорке дозорного и что по краям лагеря в прибрежных кустах тоже выставлены посты. Командиры, по-видимому, сидели в середине лагеря, под бугром, ближе к лошадям. Это было самое лучшее место. Харка прикинул, с какой стороны ему стоит подобраться к лагерю. Главное, чтобы его не заметили с бугра, ведь у костров мужчины не особенно внимательны, а посты в прибрежном кустарнике – если вообще были выставлены – имели небольшой угол обзора. Харка решил прокрадываться ближе к берегу под прикрытием деревьев и кустов, причем сверху, со стороны запада, поскольку лошади в нижней части лагеря его не интересовали, а только могли помешать своей настороженностью. Правда, ему приходилось принимать во внимание, что тем же путем мог прокрадываться и другой индейский лазутчик. С этой опасностью и с той, что исходила от постовых у ручья, приходилось мириться. Он сделал большой крюк, обойдя лагерь с севера, и добрался до ручья, не встретив ничего подозрительного, и теперь начал с предельной осторожностью подкрадываться ближе к лагерю. При этом он заметил, что действительно был не одинок в своих намерениях. Кроме него, к лагерю двигались еще двое соглядатаев. Один был на другом берегу, приблизительно вровень с Харкой, второй на его стороне ручья продвинулся заметно дальше. Вероятно, тот, на другом берегу, со своей стороны тоже заметил Харку, но также не хотел ему помешать. Общий интерес незнакомых между собой разведчиков состоял в том, чтобы их не обнаружили белые. И Харка пока что положился на это сообщничество и прокрадывался дальше. То, что оба других разведчика тоже были индейцы, Харка знал, поскольку заметил у лазутчика на другом берегу косу, а тот, что опережал его, оставил на песке отпечаток пятки своего мокасина. Шли самые темные часы ночи. Свет звезд то и дело перекрывали бегущие по небу облака, а луна еще не взошла. Харка слышал глухой топот лошадей, потрескивание огня, голоса белых мужчин. Опередившего его разведчика он пока не увидел, и тот, что был на другом берегу, тоже скрылся. Юный индеец пробирался вперед, пока не стал слышать не только голоса, но и различать отдельные слова, произнесенные даже тихо. Тогда он замер в кустах. К его сожалению, человек, говоривший особенно громко, уже смолк или ушел к другому костру. Харка ждал. Белые люди оказались довольно беспечными и не выставили посты в прибрежных кустах. Но теперь ветки бесшумно раздвинулись, и другой лазутчик, индеец, прокрался назад, к более удобному для подслушивания месту. Судя по всему, это был тот, что опережал Харку на пути сюда. Харка взялся за рукоять кинжала и изготовился к прыжку. Но индеец не собирался с ним драться. Оба разведчика окинули друг друга взглядом, в то же самое время прислушиваясь к звукам, доносившимся до них из лагеря. Харка увидел, что неизвестный индеец тоже был молодой парень, разве чуть постарше его самого. Может, уже стал воином и теперь сдавал экзамен на ловкость в разведке. Торс его был обнажен, волосы зачесаны на пробор. Из оружия при нем был только кинжал и обычная для дакота палица с камнем. Оба разведчика залегли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. В этом парне Харке почудилось что-то знакомое, хотя его лица он не разглядел, а теперь оно было скрыто подросшей травой. Ни один из них не шелохнулся. Но Харка то и дело пробегал взглядом по очертаниям другого разведчика. Парень был довольно широкоплечий для индейца; от затылка к плечам отходили сильные мышечные ветви. Эти плечи и руки были ему знакомы, хотя прошло уже два года с тех пор, как он видел их в последний раз. Он узнал их и в темноте. Сколько раз этот парень и более младший Харка мерялись силой и ловкостью в стойбище рода Медведицы, состязаясь в игре в мяч, в беге, в плавании, в верховой езде. И всегда победителем выходил Харка, а более старший Шонка злился. Они с детства не ладили друг с другом, не ладили и потом, когда отец Шонки, вождь мирного времени, умер и Маттотаупа взял его вдову и сына Шонку к себе в вигвам, потому что его собственная жена погибла от пули пауни. Из разговора с Четаном Харка узнал, что Шешока за это время побывала женой Тома без Шляпы и Сапог, который снова сбежал. Шонка, ее сын, лежал теперь в кустах рядом с Харкой Твердым Камнем и подслушивал белых. Белый человек с громким голосом вернулся к костру с другого конца лагеря, и теперь Харка мог понимать, что он говорил. Скорее всего, Шонка не понимал по-английски ни слова. Харка же извлек из громких разговоров все, что ему было нужно знать. Эти пятьдесят три всадника, расположившиеся здесь на привал, составляли так называемую милицию. По профессии они были лесорубы, звероловы, охотники, торговцы, разведчики, фермеры и скотоводы – короче, все, кого можно было набрать в приграничной полосе между цивилизацией и глушью, на передовых постах, а их задачей было покарать род Медведицы за «смертельное отравление изыскательской экспедиции строительства дороги». То, что хорошо вооруженных людей было так много, делало выполнение этой задачи простым и довольно безопасным. Они направлялись к Конскому ручью, где эта «банда убийц и разбойников» имела обыкновение селиться с наступлением весны, и должны были там разрушить стойбище, растоптать и перестрелять все, что шевелится. Возражения нескольких сомневающихся даже не стали слушать. То, что тема в этот вечер еще раз подробно обсуждалась, Харку не удивило, ведь выполнить задачу предстояло только теперь, после многодневного похода. Харк испытывал двойственные чувства. Два года назад он и его изгнанный отец пришли на помощь своему племени во время нападения пауни, но за это не получили от вождей и старейшин ни слова благодарности, ни признания. Так что пусть род Медведицы обходится без них и на этот раз, своими силами и оружием. Но Уинона, сестра Харки, которую он очень любил, и Унчида, мать Маттотаупы, всеми уважаемая целительница, заменившая Харке мать в то последнее лето, которое он провел дома, останутся там без защиты, ведь в их вигваме нет ни одного воина. Харка не мог даже думать о том, что Унчида и Уинона будут растоптаны, избиты, унижены и, может быть, лишатся жизни. Он и мысли такой не допускал. Но вряд ли кому-то из воинов рода Медведицы, занятых защитой собственных семей, будет дело до двух женщин из «вигвама предателя Маттотаупы». Взять того же Шонку, что лежал сейчас в кустах неподалеку от Харки, – да этот парень будет только рад несчастью Унчиды и Уиноны и уж никак не выступит в их защиту. Тихо лежа на месте и подслушивая, он начал считать. Белые мужчины хотели тронуться в путь с восходом солнца и добраться до стойбища к полудню. Они пойдут рысью; такой темп Харка легко мог держать в беге. Если отправиться в путь сейчас и еще до рассвета предупредить Уинону… правда, тогда будут предупреждены и все остальные, включая враждебного шамана и старейшин, несправедливо осудивших Маттотаупу, и включая Четана, который считает Харку сыном предателя. Все они будут предупреждены, потому что Уинона вряд ли станет молчать. Но если он заранее возьмет с нее слово молчать? Тогда она сможет убежать в лес, не выдав себя. Решение было трудным, и выхода он не видел. До мысли перевести слова белых Шонке, лежащему неподалеку, он даже не дошел. Этого парня он ненавидел. Теперь Харка должен был вернуться к отцу и к Джо и доложить обо всем, что услышал. На то он и был послан в разведку. Но ведь Джо мог узнать о намерении белых мужчин и в конце дня, это не нанесло бы ему никакого урона. Может, ему и лучше не знать ничего заранее, а то еще пустится по злобе вместе с ними, и тогда несдобровать никому из стойбища на Конском ручье. Джо сам пережил день мертвых рыб. Стоило опасаться его мстительности, и это пересилило все остальные сомнения Харки. Джо не должен так скоро узнать, что здесь происходит. Харка хотел перед этим предупредить свою сестру Уинону. И даже если она ничего не сможет предпринять, все же лучше быть подготовленной к опасности. А может, Харка что-то все же сумеет сделать для сестры и бабушки. Ведь не они отравили отряд инженера Джо. Харка бесшумно выбрался из кустов; другой лазутчик при этом даже не пошевелился. Когда он прокрался уже далеко вверх по течению ручья, можно было не опасаться выхода на открытое пространство прерии. И он выбрался из прибрежной полосы кустов и деревьев на высокий берег. Огляделся. Не было не видно и не слышно ничего, что могло бы ему помешать. Однако времени на исполнение задуманного было в обрез. Он поднялся во весь рост и побежал по волнистому рельефу прерии сперва в сторону северо-востока. Он хотел подобраться к стойбищу у Конского ручья в обход. Это был почти тот же путь, которым Маттотаупа шел туда прошлым летом. Один или два раза ему чудилось, будто он что-то слышит позади или сбоку от себя. Неужто за ним следует Шонка или тот, второй лазутчик, косу которого он видел на другом берегу ручья? Харке следовало остановиться и спокойно понаблюдать, и он так и сделал. Но ничего не обнаружил, а его внутренняя тревога за это время так усилилась, что он уже не мог сохранять внешнее спокойствие. Уинона, сестра, еще ребенком была его доверенным лицом в важных делах, хотя она всего лишь девочка; ради него она даже отважилась однажды возразить шаману. Унчида на свой суровый манер понимала подрастающего мальчика и неприметно принимала участие в его жизни. Она была единственной, кого он мог бы спросить в этот час, правильно ли он поступает, тайно направившись к стойбищу. Харка остановился и напряг зрение и слух – как будто выслеживал дичь во время охоты. Ему опять почудилось, что он слышит прыжки человека, но снова ночь оказалась беззвучной. Может, преследователь слышал, что Харка замедлял свой бег, и тоже приостанавливался, чтобы не выдать себя. Юный индеец был не из тех, кто легко отступает от своих намерений даже тогда, когда при осуществлении намеченного чувствует нарастающую опасность. Он взял в руку револьвер, чтобы в случае нужды стрелять и на бегу, и снова пустился в путь – на сей раз зигзагами, время от времени останавливаясь. Прыжки человека, бегущего широкими шагами, почудились его тонкому слуху еще раз, но потом стихли, как будто он выбрал себе другой маршрут. Вероятно, то был лазутчик рода Медведицы, которому Харка поначалу показался подозрительным, но потом он решил больше не терять на него времени и побежал к стойбищу напрямую – предупредить жителей о приближении пятидесяти трех прекрасно вооруженных белых мужчин. Имело ли теперь вообще смысл отдельно предостерегать Уинону и Унчиду? Но ведь только Харка, понимающий язык белых мужчин, в точности знал об их намерениях. Другие разведчики могли лишь строить предположения. Достаточно ли это веская причина? А может, Харке просто нужен был повод? Не потому ли он снова разрешил своей фантазии изображать страшные картины готовящегося нападения на мужчин, женщин и детей, что ему после долгого блуждания вблизи родного стойбища хотелось еще раз увидеть сестру и бабушку и поговорить с ними? Юный индеец и сам не знал этого в точности. Но ему вспомнилось, что он слышал однажды: белые мужчины скальпируют и женщин, и детей, – и он побежал дальше. Он дышал открытым ртом, дыхание причиняло ему боль глубоко в груди – так быстро он теперь бежал. На окружающую обстановку он снова обратил внимание лишь тогда, когда долина Конского ручья была совсем близко. Он упал на землю, пополз на высокий берег ручья и огляделся вверх и вниз по течению. Запах воды поднимался к нему сквозь ночной туман. Дуновение ветра освежило прохладой его вспотевший затылок. Он слушал шум воды, которая все еще подпитывалась таянием снегов в горах и разлилась широко и мощно. Дальше она текла мимо стойбища, мимо вигвама Уиноны и Унчиды, которые, возможно, еще вчера вечером брали из ручья воду. Харка хотел продолжить свой путь. Но на берегу ручья, из темноты и тумана возникла фигура человека, стоящего неподвижно.