– Он говорил мне, что это просто подработка, чтобы платить за жилье, пока он заканчивает магистратуру, – продолжает она. – Но потом я узнала, что это вранье, да, а ночевал он у своей подружки на диване. Можешь поверить, что я на такое купилась? – Нет, – говорю я, смеясь. – Не могу. Она морщится. – Но обезьянка была чудная, просто душка. Ее звали Чарли. Эксцентричный обезьяновладелец Лайзы напоминает мне о моих собственных провальных свиданиях в колледже, до того как я встретила Ника, который, впрочем, тоже оказался… гм… катастрофой. Я пытаюсь вспомнить, что написала в своих мемуарах Джоан Риверс[15]. Что-то такое: «Не воспринимай жизнь слишком серьезно. Несмотря ни на что, просто смейся, потому что в конце концов все это забавно». Я не могу вспомнить точную цитату, и если бы попыталась ее воспроизвести, наверняка все бы переврала. Но сама мысль совершенно верна. Если бы только это было так легко – просто посмеяться над всем абсурдом моей жизни, от неудачного брака до двойного ухода матери. – Приятно видеть, как ты смеешься, – говорит Лайза. – Я пытаюсь, но… мне пока не очень удается. Она сжимает мою руку. – Я знаю. – Просто сейчас я смеюсь, а через минуту… – я прерываюсь, чувствуя знакомый комок в горле, – мне захочется плакать. – Я делаю глубокий вдох. – Может быть, я схожу с ума? – Вэл, ты не сходишь с ума. На тебя просто слишком много навалилось. Все эти эмоции – абсолютная норма. Я киваю. – А вот теперь ты точно решишь, что я сошла с ума. – Я беру с кофейного столика испещренную пометками «Последнюю зиму» и указываю на записи на полях одной из страниц. – Его зовут Дэниел, и… я не знаю… он говорит потрясающе проницательные вещи об этой книжке. Как будто мы с ним думаем хором, или что-то в этом роде. Она листает книгу, читает несколько записей и прижимает руку к сердцу. – Вэл, это… так романтично, – выпаливает она. – Ты влюбилась в мужчину, которого отыскала в книге! – Ну-ну, не увлекайся, – говорю я со смехом. – Ничего я не влюбилась. – Ну а как это, по-твоему, называется? Я смотрю в потолок, собираясь с мыслями. – По-моему, это называется общими интересами. Или, может быть, родством. – Родство-о, – тянет Лайза с совершенно невозмутимым лицом, прежде чем рассмеяться. – Ты вроде говорила, что это детектив, а не семейный роман. – Родство, родственные души, называй как угодно, – говорю я, смеясь над собой, хотя в том, что я предпочитаю старомодные словечки, виновата Л. М. Монтгомери[16]. В детстве я была помешана на Ане из Зеленых Мезонинов. Правда-правда: я даже умоляла родителей разрешить мне покрасить волосы в рыжий цвет. – Так, значит, это твоя родственная душа, – продолжает она. – Послушай… А что, если у вас в самом деле родство душ? Я думаю о Нике и всех его невыполненных обещаниях. – На самом деле я не верю ни в какое родство душ – во всяком случае, теперь уже не верю. – Брось! – Лайза стоит на своем. – Это все равно, что сказать, что ты не веришь в Санту или… фей! – Лайза, ты же понимаешь, что будет, если ты сообщишь всему свету, что веришь в фей. Или, боже упаси, в Санту. Она отмахивается от моих замечаний и снова перелистывает книгу. – Как, говоришь, зовут этого парня? – Дэниел, – отвечаю я, и мое сердце начинает колотиться быстрее. – Его зовут Дэниел. Она кивает и тут же находит имя на внутренней стороне обложки. – Дэниел Дэвенпорт. О-ля-ля! Посмотри-ка, и телефончик тут как тут. Я требую, чтобы ты ему позвонила! Я морщусь. – Ни за что. Кроме того, он наверняка женат. Или умер. А может быть, вовсе не он писал эти заметки. Лайза кивает. – Верно. Если я чему и научилась, прожив столько лет над книжным магазином, так это тому, что жизнь книги может быть самым безумным путешествием. Я наливаю нам еще, капаю вино на кофейный столик и вытираю его краем салфетки. – Что ты имеешь в виду? – Ну, твоя мама называла это путешествием, но Милли предпочитает говорить «жизненный цикл», – говорит она, выпрямляясь. – Что на самом деле довольно ярко демонстрирует разницу в их характерах, но речь сейчас не об этом. Просто Элоиза говорила, что книга – особенно очень хорошая – за свою жизнь обычно меняет семерых владельцев, а иногда и больше. – Да! – говорю я, вспоминая, как мама говорила мне примерно о том же. – Когда я была маленькая, она часто посещала распродажи в нашем районе и пыталась представить людей, которым когда-то принадлежали старинные украшения или редкие книги, которые она там находила. Их радости и печали. Истории из их жизни. – Расскажи мне еще о жизни твоей мамы в Калифорнии, – осторожно просит Лайза. На этот раз я не замыкаюсь в себе, как раньше: я вспоминаю мамин наказ держать сердце открытым и пытаюсь его выполнить. Мои воспоминания случайны и разрозненны, но они выплескиваются сами по себе. Я рассказываю, что мама стриглась только в полнолуние (одно из ее суеверий), что у нее была привычка вкладывать между страницами своих любимых романов цветы (маленькие сюрпризы, которые мы найдем позже). Лайза кивает. – На всем, что она делала, действительно лежал особый отпечаток. У нее был дар находить красоту, спрятанную в самых неожиданных местах. – Она снова вспоминает «Последнюю зиму» и ухмыляется. – Может быть, и ты так же найдешь этого Дэниела. – Не думаю, – говорю я. – Он может оказаться кем угодно. Что, если ему лет девятнадцать? Может, я и разведенка, но уверяю тебя, не охотница на малолеток. Она смеется. – Ну, дело твое. Мне больше нравятся мужчины помоложе. – Не знаю. Даже если он… совершеннолетний… он же может быть… стариком! Вдруг эти заметки в книге написаны, например, о боже, в 1953 году? – А что не так с мужчинами постарше? – Ладно, я все поняла: тебе нравятся все мужики без исключения. Она смеется. – Наверное, ты права. Я качаю головой. – Постой, а еще он может быть… – Серийным убийцей! – говорит Лайза, снимая слова у меня с языка, но тут же качает головой. – Но разве серийный убийца мог бы написать в книге такие толковые вещи? – Думаю, вряд ли… – Вот именно. Значит, твой Дэниел не серийный убийца. – Она замолкает, словно пораженная внезапным гениальным озарением. – Мой Дэниел. Мне нравится твой подход. – Ты должна позвонить ему. Сегодня вечером. Прямо сейчас. Я вздрагиваю. – Знаешь, кому бы это больше всего понравилось? – Она улыбается. – Твоей маме. И она бы заняла мою сторону. Ее замечание подобно выстрелу из рогатки в мое сердце. Она, конечно, права, маме понравилась бы каждая деталь этой книжной тайны. И хотя это, скорее всего, – нет, совершенно точно – ни к чему не приведет, почему-то я чувствую неодолимое желание набрать номер. Ради Сезанны, героини книги, ради Лайзы, но в первую очередь ради себя. Конечно, это глупое девчоночье поведение, но одна мысль о Дэниеле заставляет меня на мгновение почувствовать облегчение после того, как на сердце так долго лежала тяжесть. Я делаю глубокий вдох и набираю цифры на своем телефоне. – Ничего не происходит, – шепчу я. Глава 8 Элоиза Месяц спустя 16 мая 1968 года