– Не испытывай мое терпение. – Он крепче сжал бокал. – Простите, но мы… мы не одни, а боги запрещают мне показывать лицо, – сказала я, прекрасно зная, что делала это раньше, но в совершенно иных ситуациях. – Сегодня боги не найдут в этом вины, – оборвал герцог. Ну конечно нет. Я подняла руки, стараясь, чтобы они не дрожали, и расстегнула изящные застежки возле ушей. Потупив глаза, как нравилось герцогу, я сняла вуаль. Мои волосы были собраны в простой узел на затылке; открытые щеки и лоб покалывало. Тирман забрал у меня вуаль и отбросил в сторону. Я сложила руки и стала ждать. Я терпеть это не могла. Но ждала. – Подними глаза, – негромко потребовал герцог. Я подчинилась. Его черные как смоль глаза ощупывали мое лицо, дюйм за дюймом, не упуская ничего, даже медного локона, который щекотал мне висок. Это изучение длилось целую вечность. – С каждым разом, как я тебя вижу, ты становишься все красивее. – Спасибо, ваша милость, – пробормотала я, стараясь не выдать отвращения. Я знала, что будет дальше. Кончики его пальцев прижались к коже под моим подбородком. Он повернул мою голову налево, а потом направо, и цокнул языком. – Как жаль. В самом деле жаль. Я ничего не ответила и сосредоточилась на большой картине маслом, изображающей храмы и коленопреклоненных женщин в вуалях перед существом настолько ярким, что оно соперничало с луной. – Что ты думаешь, Бран? – спросил герцог лорда. – Как ты и сказал, очень жаль. Мне было плевать, что думает этот засранец лорд Мэзин. – Другие шрамы легко спрятать, но эти? – Герцог вздохнул почти сочувственно. – Наступит время, когда не будет вуали, чтобы спрятать эти достойные сожаления изъяны. Я сглотнула, подавляя желание отшатнуться, когда он убрал пальцы с подбородка и провел ими по двум рваным шрамам, которые тянулись вниз от левого виска, едва не задевали глаз и заканчивались около носа. – Знаешь, что сказал ее новый телохранитель? Лорд не ответил, но я решила, что он отрицательно качает головой. – Он назвал ее прекрасной, – ответил герцог. – Половина ее лица в самом деле изумительна. – Он сделал паузу. – Ты так похожа на свою мать. Я потрясенно уставилась на него. Он знал мою мать? Раньше он никогда об этом не говорил. – Вы ее знали? Он встретился со мной взглядом. Так трудно смотреть в эту бездонную черноту. – Да. Она была… особенной. Не успела я задать вопрос, как он продолжил: – Ты понимаешь, что телохранитель не стал бы говорить иначе? Он не сказал бы правду. Я дернулась. В груди образовалась пустота. Заметив эту реакцию, герцог опять улыбнулся. – Полагаю, это небольшая милость. Вред, причиненный твоему лицу, мог быть гораздо хуже. Я могла бы потерять глаз или, что еще хуже, погибнуть. Но я этого не сказала. Я опять перевела взгляд на картину, удивляясь тому, что его слова по-прежнему жалят, даже спустя столько лет. Когда я была юной, они ранили, и очень глубоко, но в последние пару лет осталось лишь тупое смирение. Шрамы – то, что я не могу изменить. Я это знала. Но сегодня слова герцога ранили так же, как когда мне было тринадцать. – У тебя такие прекрасные глаза. – Он убрал пальцы и прижал один к моей нижней губе. – И такие красиво очерченные губы. Он замолчал, и, клянусь, его взгляд опустился ниже. – Большинство сочтут твое тело привлекательным. Желчь поднялась в горле и расползлась по коже тысячей пауков. Только усилием воли я заставила себя стоять неподвижно. – Для некоторых мужчин этого будет достаточно. – Тирман провел пальцем по моей нижней губе и опустил руку. – Сегодня утром меня навещала жрица Аналия. Погодите. Что? Мое сердце замедлилось, и меня охватило замешательство. Жрица? А она что могла про меня наговорить? – Тебе нечего добавить? – поинтересовался Тирман, поднимая светлую бровь. – Нет. Простите. – Я покачала головой. – Я не знаю, что могла сказать жрица Аналия. Последний раз мы виделись неделю назад, в салоне на втором этаже, и все прошло хорошо. – Уверен, что хорошо, поскольку ты провела там всего полчаса и внезапно ушла. Мне сказали, ты так и не прикоснулась к вышиванию и не вступала в беседу со жрицами. Во мне вспыхнуло раздражение, но я знала, что лучше ему не поддаваться. Кроме того, если герцог рассержен именно этим, то все гораздо лучше, чем я боялась. – Я была занята мыслями о предстоящем Ритуале, – солгала я. – Наверное, я замечталась. На самом деле я не стала поддерживать беседу, потому что жрицы все время злословили о разных леди-в-ожидании и говорили, что те не заслуживают Благословения богов. – Уверен, что тебя волнует Ритуал. И если бы такое случилось только раз, я бы посмотрел сквозь пальцы на твое плохое поведение. Герцог лгал. Он никогда не смотрел сквозь пальцы ни на один случай якобы плохого поведения. – Но я узнал, что ты только что была в атриуме, – продолжал он, и мои плечи поникли. – Да. Была. Я не знала, что мне туда нельзя, – ответила я, и это была не ложь. – Я редко туда хожу, но… – Вопрос не в том, чтобы проводить время в атриуме, и ты достаточно умна, чтобы это понимать. Не прикидывайся дурой. Я открыла рот и тут же закрыла. – Ты разговаривала с двумя леди-в-ожидании, – продолжал он. – Ты знаешь, что это запрещено. Зная, что за этим последует, я молчала. Но как он мог так быстро узнать. Наверное, нас кто-то видел. Может, мажордом или какой-нибудь королевский гвардеец. – Тебе нечего сказать? – спросил он. Опустив голову, я уставилась в пол. Я могла сказать ему правду – что я произнесла всего одну фразу и, насколько я знала, эти леди вообще впервые пришли в атриум. Хотя это неважно. На герцога правда не подействует. – Такая скромница Дева, – промурлыкал лорд. Я практически чувствовала, как заострился мой язык, но, насколько могла, смягчила ответ. – Простите. Мне следовало уйти, как только они пришли, но я этого не сделала. – Почему? – Мне… было любопытно. Они говорили о предстоящем Ритуале, – произнесла я, поднимая голову. – Неудивительно. Ты всегда была таким бойким, любознательным ребенком, чей ум быстро перескакивает с одного на другое. Я предупреждал герцогиню, что тебя будет непросто воспитывать. – Его лицо приняло строгое выражение, а в глазах заблестело предвкушение. – Кроме того, жрица Аналия сообщила о своих опасениях: твои отношения с камеристкой стали слишком фамильярными. Я застыла. Герцог повернулся и начал расправлять вуаль, наброшенную на кресло. У меня закололо в затылке. – Тони – прекрасная камеристка, – сказала я. – И если мои доброта и благодарность были неверно истолкованы, то я прошу прощения. Он бросил на меня долгий взгляд. – Я знаю, что может быть трудно держаться в рамках с человеком, с которым проводишь так много времени, но Дева не должна завязывать тесных сердечных или дружеских отношений с теми, кто ей служит. Даже с теми, кто станет членом двора. Ты не должна забывать, что отличаешься от них. Ты была избрана богами при рождении, а их избирают во время Ритуала. Они никогда не будут равными тебе. Никогда не будут тебе друзьями. Я заставила себя выдавить слова, которые царапали мне сердце: – Я понимаю.