– Как тебя зовут? – Я говорила тебе. Анджи. – Анджи Маул? – Нет. Анджи Митчелл. Пусть так. – А почему твои родители не заявили в полицию о твоей пропаже? Почему нас до сих пор не нашли? – У меня нет родителей. – У всех есть родители. – У всех, кроме сирот. – Кто заботится о тебе? – Ты. – А до меня? – Замолчи! Замолчи! – Лоснящееся лицо ее сделалось надутым и замкнутым. – Ты и вправду сирота? – Замолчи, замолчи, замолчи! Пытаясь успокоить девочку, он достал из пакета с продуктами банку консервированной ветчины. – Ну ладно, давай-ка лучше перекусим. – Давай. – Она будто и не вопила только что. – И еще хочу арахисового масла. Когда он принялся нарезать ветчину, она спросила: – А у тебя хватит денег, чтоб позаботиться о нас? Ела она своеобразно: сначала набивала рот ветчиной, затем запускала пальцы в банку с арахисовым маслом и, зачерпнув оттуда массу, облизывала их и жевала все одновременно, умудряясь при этом приговаривать: «Вкуснятина!» – Если я посплю немного, ты ведь не удерешь? Она покачала головой: – А можно погулять? – Можно. Теперь он пил пиво из банки – он купил упаковку в лавке на обратном пути; от сытости клонило в сон, и он чувствовал, что если сейчас не приляжет, то заснет прямо на стуле. Она сказала: – Не надо меня больше привязывать. Я вернусь. Поверь мне, хорошо? Он кивнул. – Куда я могу уйти. Некуда. – Ладно, – сказал он. И опять он почувствовал, что не может говорить с ней так, как этого хочет: она владела собой. – Можешь погулять, но недолго. Он вел себя, как ее отец: он знал, что она навязала ему эту роль. Это было нелепо. Он смотрел, как девочка выходит из комнаты. Позже, ворочаясь во сне, он смутно слышал, как щелкнула дверь, и понял, что она вернулась. Она была в его власти. В эту ночь он снова лежал полностью одетый на кровати, наблюдая за спящей девочкой. После двух часов, проведенных без движения, мышцы заныли, и он сел, упершись локтями в колени, – словно все эти позы были частью какого-то ритуала. И почти не отрывал взгляда от девочки. Она лежала абсолютно тихо – сон унес ее куда-то, оставив лишь тело. Даже лежа здесь, рядом с ним, она убежала от него. Он поднялся, подошел к чемодану, вытащил закатанную в рулон рубашку и повернулся к ее кровати. Потом взялся за воротник рубашки, и на постель вывалился охотничий нож. Нож был слишком тяжелым и не отскочил. Вандерлей поднял его и взвесил в руке. Он спрятал нож за спиной и потряс девочку за плечо. Контуры ее тела казались ему расплывчатыми, пока она не повернулась и не уткнулась лицом в подушку. Он опять ухватил ее за плечо и почувствовал длинную тонкую косточку – словно крыло, торчащее из-за спины. – Уходи, – пробормотала она в подушку. – Нет. Давай поговорим. – Уже поздно. Он потормошил ее и, когда она не ответила, попытался силой развернуть лицом к себе. Маленькая и худенькая, она достаточно сильно сопротивлялась. Он так и не смог заставить ее повернуться лицом к себе. Потом девочка резко повернулась сама, словно наконец возмутилась. Лицо заспанное, но сердитое выражение делало его старше. – Как твое имя? – Анджи, – она вдруг беззаботно улыбнулась. – Анджи Маул. – Откуда ты? – Ты знаешь. Он кивнул. – Как звали твоих родителей? – Не знаю. – Кто растил тебя, пока я тебя не увез? – Не имеет значения. – Почему же? – Это не важно. Просто люди. – Их фамилия была Маул? Ее улыбка стала более дерзкой: – А это важно? Ты прямо все хочешь знать. – Что ты имеешь в виду – «просто люди»? – Они просто люди, их фамилия Митчелл. Вот и все. – И ты сама изменила свою фамилию? – Ну и что? – Не знаю… – Это было правдой. Они смотрели друг на друга. Он сидел на краю кровати, прятал за спиной нож и сознавал: что бы ни случилось, он не сможет пустить оружие в ход. Он подумал, что Дэвид тоже не смог бы отнять жизнь – у кого угодно, кроме себя самого, что он и сделал. А девочка, похоже, знала, что он прячет нож, мелькнула мысль. И просто не воспринимала это как угрозу. Для нее это и не было угрозой. И сам он не был ей угрозой. Она ничуть не боялась его. – Так, хорошо, давай сначала, – сказал он. – Кто ты? Впервые с того момента, как она оказалась в его машине, девочка улыбнулась по-настоящему. Это была разительная перемена, не принесшая, однако, ему облегчения: никогда прежде она не выглядела такой взрослой. Она сказала: – Ты знаешь. – Что ты такое? – настаивал он. Она вся осветилась улыбкой: – Я – это ты.