Анджи взглянула на него и кивнула. – Ну так возьми с полки и неси сюда. Что-нибудь еще, мистер? Если ты – Бруно Гауптман[1], я должен буду тебя задержать. У меня с собой служебный пистолет. Завалю сразу, можешь не сомневаться. Он видел, что толстяк просто грубо забавляется, однако с трудом скрывал дрожь. Может, этот экс-коп заметил что-нибудь? Он повернулся к проходу между полками. – Эй, послушай, – сказал ему в спину Бадди. – Если с тобой что не так – проваливай отсюда к черту, да поскорее. – Нет-нет, – ответил он. – Мне нужно купить кое-что… – А вы с ней не очень-то похожи. Не видя ничего перед собой, он начал снимать с полок продукты подряд, без разбору. Банка маринованных огурцов, яблочный джем, консервированная ветчина, две или три банки, на которые он даже не взглянул. Все это он притащил к кассе. Толстяк Бадди подозрительно уставился на него. – Ну вы меня и напугали, – сказал он толстяку. – Я сегодня не выспался: едем уже несколько дней… – фантазия иссякла. – Я везу малышку к бабушке, в Тампу. – Анджи крутнулась на одной ноге, держа в руках две банки орехового масла, и изумленно смотрела на него, пока он говорил. – Угу, в Тампу. По милости ее мамочки мы с женой разбежались, и мне теперь надо найти работу, чтобы как-то привести дела в порядок, да, Анджи? Челюсть у девочки отвисла. – Тебя зовут Анджи? – спросил толстяк у нее. Она кивнула. – А это твой папа? Он почувствовал, что сейчас упадет. – Теперь да, – сказала она. Толстяк рассмеялся. – «Теперь да»! Во дает! Черт возьми. Устами младенца глаголет истина. Ладно, психи, гоните монету. – Даже не потрудившись встать, он оформил их покупки. – Вам точно пора отдохнуть немного. Вы мне напоминаете те два миллиона жуликов, которых я перетаскал в свой участок. Уже снаружи Вандерлей проговорил: – Спасибо, что сказала так. – Что сказала? А затем, чисто механически, качая головой, как китайский болванчик: – Что сказала? Что сказала? Что сказала? 5 В Панама-Сити он подрулил к кемпингу «Галф Глимпс Мотор Лодж» – группке убогих кирпичных бунгало вокруг парковки. Домик владельца стоял на въезде отдельно от других зданий и ничем не выделялся, разве что большим окном, за которым в самом пекле сидел тучный пожилой мужчина в очках с золотой оправой и мятой футболке. Он смахивал на Адольфа Эйхмана. Суровое застывшее выражение его лица напомнило Вандерлею, что говорил экс-коп о нем и девочке: в самом деле он, блондин с нежной кожей, совсем не был похож на ее. Он подъехал к этому домику и вышел из машины. Ладони его вспотели. Однако когда он оказался внутри и попросил комнату для себя и дочери, старик лишь едва взглянул на девочку в машине и произнес: – Десять пятьдесят в день. Запишитесь в журнал. Захотите есть – попробуйте в «Ит-Мор» через квартал отсюда. В бунгало не готовим. Вы планируете остановиться больше, чем на ночь, мистер… – он повернулся к журналу. – Босвелл? – Может, даже на неделю. – Тогда внесите задаток за два дня. Он отсчитал двадцать один доллар, и хозяин выдал ключ. – Номер одиннадцать. Через парковку. Он внимательно оглядел номер: белые стены, пахнет моющим средством для туалета, жесткий ковер, две узкие кровати с чистыми, но изношенными простынями, телевизор с двенадцатидюймовым экраном и две отвратительные картины с изображением цветов. Для своей стоимости комната была слишком холодной. Девочка с интересом рассматривала кровать у стены. – Что такое «Волшебные пальчики»? Я хочу попробовать. Можно? Пожалуйста! – Да они, наверное, не работают. – Ну, можно? Я хочу попробовать. Пожалуйста? – Хорошо. Ложись там. Я пойду куплю кое-какую одежду. Не уходи никуда до моего прихода. Надо опустить 25 центов вот сюда, видишь? Когда вернусь, перекусим. Девочка лежала на кровати и нетерпеливо кивала, глядя не на него, а на монету в его руке. – Говорю, мы поедим, когда вернусь. Попробую и тебе купить новую одежду. Нельзя носить одно и то же все время. – Опусти монетку! Он пожал плечами, протолкнул четвертак в щель, и сразу же послышалось жужжание. Девочка поудобнее устроилась на кровати, раскинула руки. Лицо ее напряглось. – Ой, как здорово! – Я скоро вернусь. – Он вышел на слепящий солнечный свет и впервые почувствовал запах моря. Отсюда было видно далекий залив. На противоположной стороне дороги, по которой он ехал в город, земля словно резко обрывалась, открывая заросшие бурьяном и заваленные мусором пустыри, а дальше, за корпусами складов, открывался серый вспененный простор Мексиканского залива. В супермаркете «Остров сокровищ» он купил джинсы и две футболки для девочки, а себе – свежее белье, носки, две рубашки, пару брюк цвета хаки и мокасины. С двумя большими пакетами он вышел и зашагал в сторону центра города. Навстречу ему плыли дизельные выхлопы, мимо катили машины со стикерами на бамперах «Берегите наш Юг». По тротуарам шагали стриженные «под ежик» мужчины в рубашках с короткими рукавами. Когда он увидел полицейского в форме, пытавшегося одновременно есть рожок мороженого и выписывать штраф за парковку, он нырнул между пикапом и фургоном «Трейлуэйз» и перешел на другую сторону улицы. Струйка пота, сбежав по левой брови, попала в глаз; он сохранял спокойствие. И снова катастрофа не разразилась. Автовокзал он обнаружил случайно – тот занимал полквартала: огромное новое здание с узкими окнами черного стекла. Он подумал: «Альма Мобли, ее метка». Войдя в просторное помещение зала ожидания через вращающуюся дверь, он увидел несколько человек, бесцельно коротавших время на скамейках, – привычная картина на автовокзале: несколько бодрых не по возрасту (сохранивших молодость души) мужчин, с испещренными морщинами лицами и сложными прическами, стайка носящихся по залу ребятишек, спящий бич, три-четыре подростка в ковбойских сапогах и с волосами до плеч. Еще один коп стоял, привалившись к стене у газетного прилавка. Ищет его? Дона вновь охватила паника, но коп едва взглянул на него. Дон сделал вид, что изучает табло отправления-прибытия, а затем с преувеличенной беспечностью направился в мужской туалет. Раздевшись до пояса, он умылся у раковины. С него сошло столько грязи, что он вымылся снова, расплескивая воду на пол и ожесточенно втирая зеленое жидкое мыло под мышки и в шею. Потом он вытерся и надел одну из новых рубашек – светло-голубую в красную полоску. Всю старую одежду он затолкал в фирменный пакет «Острова сокровищ». Выйдя из супермаркета, он взглянул на небо – ему показалось странной его серо-голубая зернистость. Такое же небо, подумал он, висит и над флоридскими островами и топями, что простираются дальше на юге; оно хранит жару, удваивая и учетверяя ее, взывает к фантастическому росту семена и растения и заставляет их тянуться к себе ростками… такое же небо, наверное, всегда будет над Альмой Мобли… Он сунул пакет в корзину для мусора. Он узнал знакомую жуткую гамму ощущений и вышел на самое пекло почти против своей воли: он шел, сознательно обходя тени. За два года до того, как события сплелись в зловещий клубок, он был беззаботен и полон оптимизма – до того случая с Альмой Мобли, до смерти брата. В каком-то смысле, косвенно или нет, она убила Дэвида Вандерлея: ему же просто повезло избежать того, что заставило Дэвида выброситься из окна отеля в Амстердаме. И только книга вернула его к жизни, книга об этом, ужасающе сложная путаница в его отношениях с Альмой и Дэвидом, книга о привидениях. Так он думал. Панама-Сити? Флорида? Что он здесь делал в компании странной апатичной девочки, похищенной им? Кто или что влекло его на юг? Он всегда был чудаковатым, беспокойным – в противоположность сильному Дэвиду. В экономике их семьи его нищета уравновешивала успех Дэвида; его честолюбие и амбиции («Ты и в самом деле считаешь, что сможешь зарабатывать себе на жизнь писательством?» – говорил ему отец) в противовес здравому смыслу и трудолюбию Дэвида, его устойчивому успеху и прогрессу в правовом колледже и его адвокатской фирме. А когда Дэвид неожиданно окунулся в повседневность, это убило его. Вот это и было самым ужасным в его жизни. До прошлой зимы. До Милбурна. Задыхаясь от жары, он развернулся и побрел назад, к перекрестку дорожек у подножия холма, – и почти сразу увидел надгробие могилы брата: маленькое, из красного мрамора, с эпитафией: «Дэвид Вэбстер Вандерлей, 1939–1975». Он побежал. Да, он видел могилу Дэвида, только Дэвида в ней не было – брата кремировали в Голландии, а урну с пеплом прислали матери. Надгробие Дэвида – да, с именем Дэвида – да. Но то, что заставило его почти сломя голову бежать отсюда, с холма, – ощущение, что это его собственная могила; что, если упасть на колени и раскопать ее, в гробу окажется его собственное разложившееся тело. Он направился в единственное здесь дарящее прохладу место – вестибюль отеля. Надо бы сесть, успокоиться. Под безучастными взглядами портье и девушки с журнальной обложки он рухнул на диван. Его лицо блестело от пота. Чехол неприятно колол спину; он выпрямился и посмотрел на часы. Надо взять себя в руки – как будто он просто ждет здесь кого-то; надо унять дрожь. Повсюду в вестибюле торчали пальмы в кадках. Под потолком крутился вентилятор. Худой старик в фиолетовой униформе стоял у открытого лифта и смотрел на него: поймав взгляд старика, он отвел глаза в сторону. Обретя наконец способность воспринимать окружающие звуки, он вдруг осознал, что с того момента, как увидел надгробие, ничего не слышал. Биение сердца заглушало все. Теперь же слух отмечал жужжание пылесоса на не видимой отсюда лестнице, приглушенные звонки телефона, мягкое шипение закрывшихся дверей лифта. В фойе кое-где сидели люди, разговаривали. Он почувствовал, что может вернуться на улицу. 6 – Я хочу есть, – объявила она. – Я купил тебе новую одежду. – Не хочу новую одежду, хочу есть. Он пересек комнату и сел на пустой стул. – Я думал, тебе надоело носить все время одно и то же. – Мне все равно, что я ношу. – Ясно, – он бросил пакет на кровать перед ней. – Я думал, это тебе понравится. Она не ответила. – Я накормлю тебя, если ответишь мне на кое-какие вопросы. Она отвернулась от него и начала собирать в кулачки простыни, сминая, а затем разглаживая их.