– Как долго это продолжалось? – Год. – Она закончила есть и уронила салфетку рядом с тарелкой. – Не понимаю, зачем мы говорим об этом. – Что вы больше всего любите? – Дайте подумать… – Альма сделала вид, что всерьез отнеслась к вопросу. – Если честно… Лето. Фильмы. Английские романы. Вставать в шесть утра и смотреть в окно, как рождается утро: все такое чистое, всюду так пусто… Чай с лимоном. Что еще? Париж. И Ниццу. Я так люблю Ниццу! Когда я была маленькой, мы ездили туда на все лето четыре или пять раз. А еще люблю вкусно поесть – вот как сейчас. – Похоже, студенческая жизнь не для вас, – сказал я. Она словно рассказала мне все и ничего. – Не похоже, правда? – она рассмеялась. – Мне кажется, все, что мне нужно, – это Большая Любовь. Такой она была – принцесса, заточенная в башню чувством собственного достоинства. – Пойдемте завтра вечером в кино, – предложил я, и она согласилась. На следующий день я уговорил Рекса Лесли, чья преподавательская была этажом ниже, поменяться со мной столами. В кинотеатре шла «Великая иллюзия» Ренуара, которую Альма никогда не смотрела. Потом мы пошли в кафе, всегда забитое студентами, и обрывки их разговоров долетали до нашего столика. Как только мы уселись, я вдруг ощутил мимолетный стыд и чувство вины и секундой позже понял: я боялся, что нас увидит Хелен Кайон. Однако это местечко было не в ее духе, она наверняка сейчас сидит в библиотеке, как обычно. – Какой красивый фильм, – сказала Альма. – Я все еще живу в нем. – Вы очень глубоко воспринимаете фильмы. – Конечно, – удивилась она. – А литературу? – Конечно. – Она вновь взглянула на меня. – Вообще-то… не знаю. Люблю читать – вот и все. Бородатый парень за соседним столиком говорил соседу: – Веннер наивен, как и его журнал. Я начну опять покупать его, только когда увижу на обложке фото Джерри Брауна. Его приятель ответил: – Веннер это и есть Джерри Браун. – Это Беркли, – сказал я. – Кто такой Веннер? – Странно, что вы не знаете Ианна Веннера. – Кто он? – Выпускник Беркли. Он был создателем «Rolling Stone». – Это такой журнал? – В вас столько сюрпризов! – сказал я. – Неужели никогда не слышали? – Большинство журналов мне совершенно неинтересны. Я их никогда не читаю. Что это за журнал? Его название как-то связано с названием рок-группы? Я кивнул. О них-то, по крайней мере, она слыхала. – Какую музыку вы любите? – Я не очень интересуюсь музыкой. – Ну хорошо, попробуем несколько имен. Вы знаете, кто такой Том Сивер? – Нет. – Вы слышали о Вилли Мэйсе? – Он, кажется, спортсмен? Спортом я тоже не интересуюсь. – Чувствуется. Она хихикнула. – Вы меня все больше интригуете. Как насчет Барбры Стрейзанд? Она очаровательно надула губки: – Разумеется! – Джон Форд? – Нет. – Артур Фонцарелли? – Грейс Бамбри? – Нет. – Дези Арназ? – Нет. – Джонни Карсон? – Нет. – Андре Превин? – Нет. – Джон Дин? – Нет… Остановитесь! Или я начну отвечать «да». – Чем вообще вы занимаетесь? – спросил я. – Вы уверены, что живете в этой стране? – Давайте-ка я попытаю вас. Говорят ли вам что-нибудь имена: Энтони Пауэлл, Джин Рис, Айви Комптон-Барнетт, Элизабет Джейн Ховард, Пол Скотт, Маргарет Дрэббл и… – Это английские романисты, и я слышал обо всех, – прервал ее я. – Но я вас понял. Вы не интересуетесь тем, что вам не интересно. – Вот именно. – И вы никогда не читаете газет. – Не читаю. И никогда не смотрю телевизор, – она улыбнулась. – Вы думаете, меня надо поставить к стенке и расстрелять? – Мне просто интересно, с чем и с кем вы дружите. – С вами. Вы же друг мне, правда? – За этим вопросом, как и за всем разговором, была та же видимость безучастной иронии. На мгновение мне подумалось, что она была существом из другого мира: ее почти полное невежество в области популярной культуры больше, чем любое заявление, демонстрировало, как мало ее заботило, что люди о ней думали. И еще я подумал о том, что ее чистота и неосведомленность намного шире, чем я мог себе представить. Возможно, шестая часть студентов аспирантур в Калифорнии и не слыхала о таком атлете, как Сивер; однако вряд ли нашелся бы во всей Америке человек, ничего не знавший о Фонце. – Но у вас наверняка есть друзья. Мы же только на днях познакомились. – О, конечно есть. – На английском факультете? – Это было возможно: насколько я знал, среди моих временных коллег имелось несколько знатоков Вирджинии Вулф, и они тоже не читали газет. Однако в их кругу подобная отрешенность от всего остального показалась бы жеманством; для Альмы же она была в порядке вещей. – Нет. Я не многих там знаю. Но я знакома с людьми, интересующимися оккультизмом. – Оккультизмом? – Я не представлял себе, что она имела в виду. – Сеансы? Мадам Блаватски? – Нет. Они занимаются более серьезными вещами. Они члены Ордена. Я был ошеломлен; я словно рухнул в бездну. Я рисовал в своем воображении сатанизм, ведьминский шабаш; калифорнийский психоз в его худшей форме. По моему лицу она это поняла: – Я сама не принимаю в этом участия. Я просто знакома с ними.