– Он не юноша, ему лет тридцать пять. А может, сорок. – Ты меня понял, – Рики глубоко вздохнул. – Теперь я заранее попрошу у тебя прощения, поскольку собираюсь рассказать свой сегодняшний сон. Стелла сказала, что я кричал во сне. В любом случае он был самым жутким. – По перемене атмосферы в машине Рики понял, что Сирс мгновенно заинтересовался. – Я находился в пустом доме, на верхнем этаже, и некое таинственное чудовище пыталось меня найти. Развитие событий я пропущу, но вот чувство опасности было непреодолимым. Под конец сна оно вошло в комнату, где лежал я, но оказалось, что это уже не чудовище. Это были ты, Льюис и Джон. И все мертвые. – Боковым зрением он видел изгиб щеки Сирса, изгиб поля шляпы. – Ты видел нас троих. Рики кивнул. Сирс прочистил горло, а затем опустил окно на четверть. Морозный воздух ворвался в машину, поток воздуха пригладил мех воротника его пальто. Сирс глубоко вздохнул. – Поразительно. Ты сказал, нас было трое? – Да. А что? – Поразительно. Потому как я видел в точности такой же сон. Но когда это чудище ворвалось в мою комнату, я увидел только двоих. Льюиса и Джона. Тебя там не было. Рики понадобилось какое-то мгновение, чтобы распознать оттенок интонации в голосе друга и, когда это ему удалось, его удивление было настолько сильным, что весь остаток пути до фермы Скейлса он просидел молча: это была зависть. – Наш Вергилий, – произнес Сирс, обращаясь к самому себе. Они медленно подъезжали к одинокому двухэтажному зданию фермы, и Рики увидел взволнованного Скейлса в шапке и клетчатом пиджаке, поджидавшего их на крыльце. Ферма напоминала здание с картины Эндрю Уайета, сам же Скейлс – персонажа с портрета Уайета или, скорее, Нормана Роквелла. Из-под ушанки торчали красные уши. Серый «Додж седан 65» стоял на свободном месте позади крыльца, и, припарковавшись рядом с ним, Рики увидел на двери эмблему шерифа. – Уолт уже тут, – заметил он, и Сирс кивнул. Они выбрались из машины, поплотнее запахнув воротники пальто. Скейлс, по бокам которого уже стояли двое дрожащих детей, не двинулся с крыльца. На лице фермера было выражение, всегда присущее ему во время самых страстных судебных процессов. Его тонкий голос воззвал к ним. – Долго же вы, адвокаты, ехали! Уолт уже десять минут здесь. – Ему ближе добираться, – проворчал Сирс. Поля его шляпы загибались под порывами ветра, беспрепятственно летящего над полями. – Сирс Джеймс, я не уверен, что на свете есть человек, за которым останется последнее слово в разговоре с вами. Ну-ка, дети! Быстро домой, пока кишки не отморозили. – Он шлепнул руками одновременно обоих, и мальчишки шмыгнули за дверь. Мрачно ухмыляясь, Скейлс возвышался над пожилыми адвокатами. – В чем дело, Эльмер? – спросил Рики, плотно удерживая пальто у шеи. Его ноги в тщательно начищенных черных туфлях уже замерзли. – Это надо видеть. Вы, городские ребята, оделись неподходяще для прогулки через поле. Что ж, считайте, вам не повезло. Погодите секунду, я позову Хардести. – Он ненадолго скрылся в доме и появился уже с шерифом, Уолтом Хардести, одетым в отороченное овечьей кожей джинсовое пальто и ковбойскую шляпу. Предупрежденный замечанием Скейлса, Рики взглянул на ноги шерифа в грубых кожаных туристских ботинках. – Мистер Джеймс, мистер Готорн, – кивнул им шериф. Парок вырывался из его рта сквозь усы, более густые и длинные, чем у Рики. В ковбойском наряде Хардести выглядел лет на пятнадцать моложе. – Теперь, когда вы приехали, Эльмер может показать нам, что тут у него за тайна. – И еще как покажу, черт меня дери! – сказал фермер, протопал по крыльцу и повел их от дома, направляясь по тропинке к занесенному снегом овину. – Вот, идите за мной и увидите, что я вам покажу. Хардести пошел рядом с Рики. Сирс с большим достоинством нес себя следом за ними. – Холод собачий, – сказал шериф. – Похоже, будет чертовски длинная зима. – Надеюсь, нет, – отозвался Рики. – Я слишком стар для такой погоды. Преувеличенно жестикулируя и с торжествующим выражением на худом лице, Эльмер Скейлс отворил огражденный проход в заборе, который вел к дальнему пастбищу. – А теперь повнимательнее, Уолт, – сказал он, обернувшись. – Посмотрим, удастся ли тебе обнаружить какие-нибудь следы. – Он показал рукой на неровную цепочку следов. – Эти – мои, с утра. Я прошел туда и вернулся. – Расстояние между отпечатками обратных следов было намного шире, как будто Скейлс бежал. – Где твой блокнот? Ты что, не собираешься записывать? – Угомонись, Эльмер, – сказал шериф. – Я сначала должен узнать, в чем проблема. – Ты довольно ловко строчил в свой блокнот, когда мой старший врезался на машине. – Да ладно, Эльмер. Показывай, что хотел. – А вы, городские ребята, загубите свои туфли, – сказал Эльмер. – Ничем тут не поможешь. Идите за мной. Хардести послушно зашагал рядом с Эльмером. Рики оглянулся на Сирса, который в этот момент приближался к воротам, с отвращением оглядывая заснеженное поле. – Мог бы нас предупредить, что понадобятся снегоступы. – Да он забавляется, – предположил Рики. – Вот он позабавится, когда я подхвачу пневмонию и вчиню иск ему, – проворчал Сирс. – Что ж, поскольку выбора у нас нет – идем. Сирс храбро ступил шикарным ботинком на поле, и тот сразу же погрузился в снег по самые шнурки. – Уф, – он поднял ногу и потряс ею. Остальные перешли уже почти половину поля. – Дальше не пойду, – заявил Сирс, засовывая руки в карманы дорогого пальто. – Черт возьми, он мог бы сам приехать в офис. – Ну, тогда хоть я схожу туда. – Рики отправился вслед за остальными. Уолт Хардести обернулся взглянуть на них, пригладил усы – пограничник, заброшенный на заснеженное поле в штате Нью-Йорк. Он, похоже, улыбался. Эльмер Скейлс брел в одиночестве. Рики старался идти след в след. За спиной он услышал, как Сирс сделал выдох, способный наполнить воздушный шар, и двинулся за всеми. Единой группой, возглавляемой болтающим и жестикулирующим Эльмером, они перешли поле. С необъяснимым выражением ликования на лице Эльмер остановился на пригорке. Рядом с ним, наполовину занесенные снегом, лежали словно кипы грязного белья. Хардести подошел к одной из них, опустился на корточки и ткнул ее; затем, крякнув от напряжения, потянул на себя, и Рики увидел четыре аккуратные овечьи ноги. Туфли Рики протекали, и ноги уже промокли; он подошел поближе. Сирс, балансируя руками, все еще продвигался к ним, поля его шляпы загибало ветром. – Не знал, что ты еще держишь овец, – раздался голос Хардести. – Нет! Уже нет! – завопил Скейлс. – У меня было всего четыре, вот эти, а теперь и их не стало! Кто-то прикончил их. Держал овечек на черный день. У моего папы было несколько сотен, а теперь на этих тупых тварях ни черта не заработаешь. Дети их любили, вот и весь прок. Рики взглянул на мертвых животных: все они лежали на боку, глаза открыты, снег в спутанной шерсти. Он невинно спросил: – Отчего они пали? – Да! Вот именно! – Эльмер сам себя заводил до истерики. – Отчего! Вы же представляете здесь закон, так объясните мне! Хардести, стоя на коленях у грязно-серой овечьей туши, которую он перевернул, неприязненно посмотрел на Скейлса: – То есть ты даже не знаешь, своей ли смертью умерли твои животные, Эльмер? – Я-то знаю! Знаю! – Скейлс картинно, словно летучая мышь в полете, поднял руки. – Откуда ты знаешь? – Да потому что ничто не может убить чертову овцу, вот что я знаю! А что может убить четырех сразу? Инфаркт? О господи! Сирс уже подошел к ним, его фигура казалась огромной по сравнению с сидящим Хардести. – Четыре мертвых овцы, – констатировал он, глядя вниз. – Полагаю, ты хочешь подать иск. – Что? Это ты найди психа, сделавшего это, и притащи его в суд! – И кто же он? – Не знаю. Но… – Что – но? – Хардести взглянул на него снизу и поднялся с колен. – Я скажу, когда вернемся в дом. А пока, шериф, осмотри их всех хорошенько и запиши подробно, что он с ними сделал. – Он? – Дома расскажу. Нахмурившись, Хардести ощупывал тушу. – Эльмер, здесь нужен не я, а ветеринар. – Его руки добрались до шеи животного. – Ого! – Что? – Скейлс чуть не подпрыгивал от нетерпения. Вместо ответа Хардести по-крабьи переполз на четвереньках к другой ближайшей овце и глубоко запустил пальцы в шерсть на ее шее. – Вы должны увидеть это сами, – сказал он и, ухватив овцу за нос, запрокинул ей голову назад. – Господи! – ахнул Скейлс; оба адвоката молчали. Рики смотрел вниз на открытую рану: широкий длинный разрез на шее животного. – Аккуратная работа, – сказал Хардести. – Очень аккуратная. Ладно, Эльмер, убедил. Пошли в дом, – он вытер пальцы о снег. – Господи, – повторил Эльмер. – Перерезаны глотки? У всех? Хардести задрал головы каждой из оставшихся овец. – У всех. Голоса прошлого вдруг явственно прозвучали в голове Рики. Они с Сирсом взглянули друг на друга и сразу же отвели взгляды. – Я душу из него выну, засужу к чертовой матери – кто бы он ни был! – визжал Скейлс. – Черт! Я знал, здесь что-то не так! Я знал! Проклятье! Хардести оглядел пустое поле.