– Мила, – сказал он жене генерала, так как друга дома не было. – Я не знаю, что делать. Только вы можете поддержать нас в той беде, которая случилась. – Игнат, я не понимаю тебя. Я только что говорила с Марией. Все было хорошо. – Но стало плохо. Плохо у Максима. Он вылетает домой. У него там, в Африке, по его вине дикие воинственные племена спалили наше посольство. – Какой ужас! – Так подскажи, что нам делать? – Эх, Игнат… Выпороть его как сукина сына! Приехал Максим худющий и злой. В аэропорту встречал его Ромка. Он своего брата едва узнал. Но вида не показал. Взял его чемоданы, спокойненько отнес до машины. Дорогой больше молчали, а если и говорили, то вопросы задавал Максим, а Ромка только отвечал… Дома ждал ужин с водочкой. Шампанского не покупали. – Это не праздник, – сказал Игнат Семенович. – А всего-навсего возвращение блудного сына. Но обстановка стала мягче, чем в первые дни. Игнат уже успокоился и теперь полностью находился под опекой жены. – Ничего страшного не случилось, – настаивала на своем Мария Алексеевна. – Жизнь – это не скатертью дорожка. Гладко в молодости не бывает. Главное, жив. И возвращается не куда либо, а домой, к родителям… А промахи. Они, Игнат, и у нас были. Вспомни, как тебя чуть не засудили… Так что карьера нынче легкой не бывает. Возможно, в чем-то жена была права, и Игнат, сходив к другу, Александру Николаевичу Лаврентьеву, и выложившись ему «до дна», вполне философски стал смотреть на эту драму… Мать же, увидев худого, с пожелтевшим лицом сына, стала всхлипывать. – Что же это с тобою, сынок? – Малярия. – Не ходил бы ты, сынок, во солдаты, – рядом пропел Ромка и получил от матери шлепок. Отец посадил всех за стол и сказал: – Что было – то былью поросло. Налил по рюмочке. – Вот что, Максим. Думаю, что твой гонор вошел в норму – и я пью за нормального человека, у которого в жизни все будет получаться! – Спасибо, отец, – сказал Максим. – В Африке я многому научился… Максим спал всю ночь и еще полдня. Никто его не беспокоил. Но встав, сразу позвонил Лаврентьевым. Егор, оказывается, дал весточку из Вены и скоро обещал вернуться в Москву. Дома была Настя, что его обрадовало. – Можно, я к тебе приеду, – спросил Максим. – Я так, девочка, соскучился. Настя с минуту подождала. – Понимаешь, Максим… – Я ничего не понимаю. Я сейчас приеду – и все! Максим пришел в модном полупальто, так как на улице было прохладно – стояла поздняя осень. Настя возилась на кухне. Бабушка лежала в больнице, и мать уехала к ней с передачей. Скоро на обед должен был появиться отец, и на нее ложилось домашнее хозяйствование… Максим пил чай и рассказывал об Африке. Настя рассеянно слушала и думала о том, что Максим здорово подурнел лицом, а когда-то был «сладкий мальчик»… – Ты как обо мне думаешь, плохо? Настя, положив ему в тарелку блинчиков, вдруг зарделась. – Да я, Максим, никак не думаю. Блинчики вкусные? А остальное не мое дело. – А я много размышлял, когда летел сюда. Пришел к выводу. Надо кончать с холостяцкой жизнью. Хочу жениться на тебе. – Это что, предложение? – суховато заметила Настя. – Нет, прощупывание почвы. – А, тогда другое дело! А то ведь я совсем не готова к такому повороту… Кто-то открывал ключом дверь. Настя заторопилась. – Это отец! Лаврентьев обнял Максима. – Куда бы жизнь ни бросала – встречаемся на кухне. Максим от обеда отказался. Но пока Александр Николаевич ел, рассказывал ему о своем бедственном положении. – Странная пошла жизнь, – вдруг заметил генерал. – Прочитал в газете… В Англии новый премьер-министр. Старый запутался в проститутках. Большие, серьезные люди! – Он помолчал, пожевал губами. – Ну что ж! Краем глаза вижу – у тебя не все плохо: ведь так закаляют сталь! Ромка поругался с матерью. Та защищала Максима, а Ромка «палил как из пушки»: – Ха! Жениться собрался. Больше он ничего не захотел! Глава 39 Полковник Салтыков, в отличие от местного следователя КГБ, был корректен и располагал своей душевной откровенностью, что всегда было свойственно людям, прошедшим добротную школу контрразведки. Потому и допрос Аллена Оливера перерос в доверительный разговор. – Так вы считаете, что настоящий журналист – это тот, кто доводит свои расследование до конца? Адлен был уверен в своей правоте. – Конечно. Мне все время втирали с сибирской язвой очки. Она, мол, сама по себе: и никакого взрыва! А как же классифицировать избирательность эпидемии, когда сибирская язва поражала здесь только половозрелых мужчин?.. Салтыков ухмыльнулся. – Что ты скажешь на то, если бы у тебя на родине московский журналист расследовал то же самое на острове Грюинард? Собственными силами, тайком шныряя по военным городкам, и тому подобное… Английская контрразведка объявила бы его русским шпионом? Скажу тебе: объявила и заточила бы в тюрьму… Это точно, как пять пальцев на руке. – Но сейчас не военное время, – возразил Аллен. – Время не военное, а тайная война существует, – заметил полковник. – Даже и не очень тайная… Холодная война! Аллен в камере простудился и все время шмыгал носом. – У меня даже отобрали носовой платок, – пожаловался он. – Возьми пока мой. Напрокат, – сказал Салтыков. – Поверь, я тебя понимаю. Понимаю истинность твоей профессии. Как у нас говорили в войну: – ни дня без строчки… Но ты сообрази, Аллен, речь идет о другом, что, собственно, к сути сибирской язвы не относится. Ты нарушил незыблемые законы, которые существуют во всех странах… Пугать не буду. Но если бы тебе грозила высылка из страны – это, пожалуй, полбеды… Тебе грозит десять – пятнадцать лет строгого режима. Просто тюрьма! Все же твой поступок инкриминируется как шпионаж… А если вдруг раскроются твои отношения с СИС – вышка! – Что такое «вышка»? – «Вышка»? Да ничего. У нас нет электрического стула. Поставят к стенке и – расстреляют… Я советую хорошенько подумать о себе. А я тебя по-человечески очень даже понимаю… Аллен Оливер не знал, что следователя с капитанскими звездочками строго наказали, объявив ему служебное несоответствие. Теперь журналист лежал на кровати в казарменной комнате, прикрывшись солдатским одеялом, – знобило – и думал о том, что сказал ему полковник. Он теперь и сам осознавал свое незавидное положение. Если вышлют, особого удовлетворения он не получит. Хотя бы потому, что дома рай его не ждал. Чтобы вертеться в газете… Конкуренция задавит! Он уже испытал это на себе. Положение иностранного корреспондента давало ему возможность не только накопить на будущую жизнь, но и жить более интересно. Москва ему нравилась даже своей бесшабашностью. Житье здесь бойкое, да еще и Лариса, которую он назло всем чертям полюбил… Уезжать из Москвы не хотелось. Это разрушило бы его надежды… на престижную журналистскую карьеру. Аллен только сейчас начинал понимать, что он все же самолюбив и человек престижности… Аллена Оливера под конвоем переправили в Москву. Здесь снова с ним разговаривал полковник Салтыков.