– Да. Она уселась мне на колени. – Какой ты у меня классный. Это еще что за телячьи нежности? Терпеть не могу нежности. Если так пойдет дальше, я стану солнышком или зайчиком. Не дури, парень, тебе нравится. Признайся, мудила, тебе нравится. Я отнес ее в спальню. Мы упали в кровать. Мы в нее зарылись. – Не надо, – сказала Настя. Сначала я неправильно ее понял, потом правильно. Это – как скажете. Это с удовольствием. Терпеть не могу презервативы. С детства. Ну не с детства – лет с шестнадцати… Теперь она ушла в душ, а я лежал и курил. Я засыпал. Надо бы потушить сигарету. Я встретил его на улице. – Ты куда? – спрашиваю. – На Васильевский. – Умирать? Мы смеялись. Курили и смеялись. – Мы теперь всегда будем вместе. Где ты, там и я. – Не пзди, – говорю, – Ашот. Это из Булгакова. Ты не мог читать Булгакова. Я проснулся. Окурок прожег пододеяльник. Выходит, пододеяльник теперь жженый. Не хочу спать на жженом. Нет, под жженым. Достаточно, давай-ка лучше просыпайся. Настя сидела у компьютера, подперев голову ладошками. – Я вставила тебе одно предложение. – Хорошо, что не два. – Слушай. Хорошо поставленным дикторским голосом Настя прочитала: – Милицейский протокол зафиксировал: «На месте преступления обнаружены фрагменты черепа бритой формы, что дает возможность предполагать причастность к убийству одной из молодежных группировок типа "СКИНХЕД"». Я засмеялся. – У тебя осталось покурить? – Да. – Я тебя люблю. – Сохранить мою правку? – Обязательно. VII Мне надо было зайти в редакцию. За мной увязалась Настя. Под странным предлогом: – Хочу увидеть настоящих журналистов. – Меня тебе мало? – Ты не настоящий, – сказала Настя. – И не журналист. Она права. Удивительная женщина. Ведь просто мелет языком. Вроде бы генератор случайных слов, а каждый раз попадает в точку. Да ты, похоже, влюбился. Не иначе как. На крыльце курил Пожрацкий. Это лишнее. Настя, конечно, не барышня-смолянка, так ведь от речей Пожрацкого даже у профессиональной шлюхи уши завянут. Гаврила, видимо, почувствовал, что нужно сменить амплуа. – Не поверишь, старик, все утро думаю о добре и зле. – Не поверишь, я тоже. – Тебе-то зачем? Ты не способен творить зло. – Как знать, – говорю. – Хотя, пожалуй, ты прав. Я делаю подлости без удовольствия, а это, если верить Довлатову, первый признак порядочного человека. – Он же и последний. Пожрацкий пошлейшим образом выдыхал дым колечками. Он был похож на утку. – И что ты надумал за целое утро? – Слушайте, – сказал Пожрацкий. Он как будто впервые заметил Настю. До этого на нее даже не взглянул. Странно, на него не похоже. – Один мой приятель работал в спортивной газете, – начал Пожрацкий, закурив новую сигарету. – Ему велели написать про теннис. А теннис – он далеко. То в Мельбурне, то в Шанхае, то в Уимблдоне. Никто его вживую не видит и, по большому счету, ничего о нем не знает. Поэтому мой приятель взял статью из «Известий». Не просто воспользовался, а тупо залез на сайт и нажал «копировать» – «вставить». Ни полстрочки не изменил. Кто в спортивной газете читает «Известия»? И кто в «Известиях» читает спортивную газету? – Естественно, – встряла вдруг Настя, – продолжайте. – Автором статьи в «Известиях» оказался начальник моего приятеля по той самой спортивной газете. Автор, он же начальник, был до глубины души возмущен произволом. И очень хотел покарать подчиненного за вероломство и, вообще говоря, халатное отношение к делу. Но не мог. Не мог признаться, что подписанная псевдонимом Иван Ракеткин статья принадлежит ему. На это последовал бы ответ еще более высокого начальства: «Что ж ты, сука, в чужих изданиях сотрудничаешь!» За сотрудничество в чужих изданиях его бы самого вздрючили. Пожрацкий перешел на эпический слог: – И долго скитался обокраденный автор от одного коллеги к другому и по большому секрету рассказывал о своем несчастье. А коллеги смеялись и предлагали ему выпить, зная, что он не пьет, и от этого всем, кроме обокраденного автора, становилось веселее и легче на душе. Пожрацкий выдержал паузу и изрек мораль: – Так добро не смогло покарать зло, потому что само оказалось злом. – Потрясающая история, – сказала Настя. – Вы очень хорошо рассказываете. Я ничего не сказал и только посмотрел Пожрацкому в глаза. – Понял, старик. На чужое не покушаюсь, мы же друзья. Гаврила Пожрацкий умеет ценить дружбу. Забрызгав мне ухо слюной, ценитель дружбы прошептал: – У тебя с ней серьезно? Я на секунду задумался: – Нет. На крыльцо вышел редактор. Медленно достал сигарету, затянулся и нехотя выговорил: – Молодец. Пожрацкий засиял: – Ты о моем репортаже с гей-парада? Да, Саня, удался, не буду скромничать. – Твой репортаж я не поставил. Как-нибудь в другой раз, если место будет. Вот он молодец.