Я первым выбрался на влажный край бетонной платформы. Бегло оглядевшись, побежал от края, таща за собой тонкий, но прочный трос. Под ногами чавкало, хлюпало, пищало и умирало — живности тут хватает, а бегу я примерно по двухсантиметровому слою воды покрывающему пол. - Есть! Остановившись, я бросил трос и зашагал обратно, шаря вокруг себя фонарем и составляя мысленную карту местности. На воде плясали головы привязанных к тросу гоблинов, Каппа уже выбирался на платформу, чуток от него отстал Хорхе. Мы внутри. Поведя фонарем, я уткнулся лучом в высокий темный бок покрытый. Пятно света пробежало несколько метров вверх и замерло на мрачном бугре затихшей на мелководье громады. Два голоса прозвучали одновременно — Хорхе и безымянного сурвера. - Подлодка — с трудом улыбнулся серый от усталости мокрый боец. - Россогор! — сурвер ткнул в рубку накренившейся на один бок подводной лодки — Россогор! Не отреагировав, я отвернулся, прошелся лучом по залитому воду полу — а вода ведь постоянно прибывает, но и уходит куда-то постоянно — я нашел сухое место дальше от воды и зашагал туда. Как же я сука устал. Не хочется думать даже о следующем шаге. А думать и не надо — главное его делать. А затем еще один… Что там говорила та сука Сольпуга? Она собиралась достать меня даже если я окажусь на Рэмбулане Эйт? Голова в тумане. Мысли даже не разбегаются — они просто сдохли, наполнив череп и безмолвной туманной вонью, похожей на вонь давно не леченных гнилых зубов. Скребя сталью по бетону, я наконец-то дошел. Отдых… Мне нужен долбанный отдых… совсем чуток… Молча ткнув пальцем в место будущего лагеря, я приткнулся к стене, прохрипел Каппе почти невнятное «отыщи выход энергии» и отрубился, едва успев приглушить системы экзоскелета. Когда он очнулся и, застонав, вяло шлепнул себя по обожженной кислотным или щелочным — хрен разберешь — песком, то явно не ожидал, что столь легкий шлепок вызовет столь дикую боль. Да… Эти песчаные ожоги коварны. Здесь много кто лишился ног, рук и жоп. Много кто потом сдох от безумной боли, токсикоза, потери почти всей кожи и неприживаемости новой искусственной шкуры в бесплатных больницах, где печатающие органы принтеры столь же дерьмовые, как и доктора. Песок обжигает быстро, но первые секунды он как бы варит и обжигает кожу и мясо под ней, но как-то умудряется не затрагивать нервные окончания. Когда же и до них доходит очередь, то сначала жертва ощущает только легкое покалывание или даже щекотку — например, будто по щеке бежит какая-то букашка. Так и хочется себя шлепнуть по щеке, чтобы раздавить гада. Он шлепнул. И теперь с воем катался по расстеленному поверх песка листу толстого полиэтилена. С нехилой задержкой прилепленная к его шее гражданская аптечка наконец-то изучила кровь своего постоянного пациента и наконец-то вколола ему нехилую долю быстродействующего обезбола. Одновременно аптечка испустила в эфир сигнал бедствия, на всех доступных ей частотах вопя, что человеку срочно нужна медицинская помощь. Вышлите бригаду! Тогда же аптечка — я хорошо знаю протоколы и алгоритмы действий таких устройств — вколола пострадавшему точно выверенную дозу средства, что должно было погрузить его в мягкий сон. Во сне не больно, да? Конечно, такие протоколы и такие средства доступны только дорогим аптечкам. И их безмолвные крики о помощи слышатся полицейскими и медицинскими сканерами в первую очередь. Еще минута — и сюда опустится медицинский флаер с умелой бригадой на борту. Они спасут богатенького… нет, не спасут. И флаер не опустится в отравленные обжигающие пески, что омываются столь же ядовитой пересоленной водой. И средство, что было вколото чуть притихшей жертве было лишь слабым успокоительным — оно не отрубит пациента, а просто уберет истерию. И запас этого средства невелик — он уже кончился. Я хорошенько прошелся по содержимому аптечки, похожей на костяной незамкнутый шейный обруч, что был сделан на заказ в очень дорогой фирме и точно по размерам этой холеной тонковатой шейки. Сидя в инвалидном гусеничном кресле, я терпеливо ждал, опустив руки на подлокотники и лениво наблюдая за мучительной агонией камбалы, что вяло дергалась у левого колеса кресла в трех сантиметрах от воды, которую покинула добровольно. Эта рыба одна из тех, что очень неприхотлива. Может жить даже в столь неглубокой пересоленной воде и довольствоваться полным дерьмом вместо еды — хотя этот и без того живучий вид был дополнительно подкорректирован учеными, чтобы повысить шансы на выживание и не прервать хотя бы эту пищевую цепь. Ну и заодно чтобы не лишить последнего источника белка тех двуногих нищебродов, что как-то пытались выжить на этих некогда плодородных землях, что превратились в еще одни токсичные пустоши. Из красивого тут остался только шум недалекого океана — что с каждым днем подступал все ближе. Слышит ли этот звук умирающая камбала? Хотя, судя по слезающей с нее шкуре и по уже сваренным слабой кислотой глазам ей сейчас не до щемящих сердце звуков, да, рыба? Когда затихший и по-прежнему нихрена не понимающий ушлепок снова разлепил глаза, первое что он увидел, так это подыхающую камбалу перед своим лицом. Чуть шевельнув креслом, я наехал траком на дергающуюся рыбу, давя ее и разбрызгивая отравленную полужидкую плоть. - Иисусе! — отпрянувший ушлепок резко пришел в себя, вскочил, закрутился на месте — Иисусе! Что за сучья хрень? Где я?! Я молчал и слушал океан. Как давно я последний раз так спокойно наслаждался звуками своего детства? Этот неумолчный мерный звук спокойного исполина, наносящего волнами удар за ударом по подножию моей родной башни-небоскреба… Эдельвейс… дом милый дом. Одна из пяти башен — первых башен. Башни с ничего не значившими тогда для меня именами, хотя я много раз видел эти пять разноцветных небоскребов на стенных мозаиках на многочисленных наших лестничных площадках. И я знал имя каждой из пяти башен. Они были первыми и сначала их все хотели назвать на «А». План был частично осуществлен: Адонис. Астильба. Альба. А потом вдруг разрешили голосовать будущим жителям оставшихся башен. Ну… а на первых посрать — тех, кому выбора не дали. Так вдруг появился Эдельвейс. И что там еще? Ах да — гордая Вальдштейния. Плоды первых экспериментов с подобными рвущимися в небо муравейниками, что в теории должны были сами себя обеспечивать всем необходимым на девяносто процентов. Еще одна глупая сказка, что так и не стала реальностью. Хотя… уже во времена упадка, когда Эдельвейс был уже официально заброшен и оказался на мелководье наступающего по всем фронтам океана, когда там родился и начал дышать я… вот тогда наша небольшая община обеспечивала себя всем необходимым даже не на девяносто, а на сто процентов… У нас просто выбора не оставалось — на нас всем было посрать. Времена, когда наши предки сделали чудные открытия — если болит голова, то в аптеку не сходишь. Терпи. Или долбанись гудящей башкой о стену и отрубись. Хотя были еще народные средства вроде трехсот грамма трижды перекрещенного и в три глотка выпитого самогона. Вроде как помогало… - Иисусе! — в третий раз огласил пустошь своим криком придурок и, пав на колени, принялся что-то искать в карманах радужных шорт. Может разноцветность его одежки заставила меня вспомнить о давней истории с первыми башнями? Все они были яркими. Потом потускнели, но оставались светлыми. Пока спустя годы одну из этих заброшенных построек не выкупил за бесценок Атолл Жизни, превратив в одну из двух своих штабных крепостей — по штуке на полушарие. Тогда некогда розово-белая башня окрасилась в черный цвет со сложными меняющимися оттенками. На самом деле это был базовый пассивный цвет. Там использовали даже не краску, а новейшую разработку, что выполняла уйму важных функций — включая умную невидимость. Нет… вряд ли этот жадный никчемный дебил напомнил мне ту давнюю историю. Хотя его радужные шорты и пятицветная футболка… - Карманы пусты… — выдохнул мужик, что одевался не по возрасту. Хотя его доставили сюда прямо с вечеринки, где требовались пляжные костюмы какого-то отрезка из двадцатого столетия. Ну и одевались же тогда… - Тебе не повезло — произнес я, доставая из нагрудного небольшого рюкзака банку с витаминной смесью — Я бы тебя просто убил, быстро и мучительно, но тебе реально не повезло — мне скучно. Поэтому ты будешь жить. И тебе вдвойне не повезло — мне больно. Поэтому ты будешь жить долго. Хотя тут в моей будущей веселой игре небольшой прокол — вдруг ты из тех, кто легко самоубивается или там впадает в судорожный мать его ступор безразличия. Видел я таких — им раскаленным штопором печенку вынимаешь через жопу, а они смотрят куда-то сквозь тебя и тихо улыбаются в то время, как их окровавленное дерьмо капает на дубовый дорогущий паркет… - Ии… — совсем тихо произнес застывший мужик - Но я просмотрел твой психологический портрет. И там сказано, что ты очень жизнелюбив. Эй, жизнелюбивый — улыбнулся я, приподнимая левую руку с взведенным револьвером — Сиди тихо, гнида. - Ой… — совсем по-женски произнес гнида и, не отводя глаз от смотрящего ему в переносицу револьверного ствола, осел обратно на жопу. До этого он вроде как хотел вцепиться мне в глотку. Вот ведь сука… инвалида обидеть хотел. Понимающе оскалившись — видно желание жить и убивать — я сделал пару глотков бодрящего витаминного состава и продолжил: - Я тут чуток приболел — ну да ты сам видишь — так что следующие пару дней я точно не боец. Но с таким дерьмом как ты справлюсь. Оглянись. Мотнув башкой так, что хрустнула шея, он уставился назад. Но не увидел там ничего для себя интересного. Гребни невысоких песчаных влажных холмов. Лужи застоявшейся соленой мертвой воды между ними. А над всем этим царила не сильно то и высокая гора — столь же мертвая, пятнистая от областей песка, с жиденькой снежной шапкой. - Видишь гору? До нее по прямой всего семнадцать километров. - И что? — уже справившись с первым страхом, мужик заговорил спокойней и стал выглядеть куда приглядней — в такие моменты фатализм к лицу. - По прямой линии до горы не добраться — только если ты не мастер заплыва в кислотных водах. Переплыть переплывешь, но далеко затем не уйдешь — сдохнешь. И это еще не взошло здешнее убийственное солнце. - И что? — повторил хрен в радужных шортах, отрывая от нижнего края футболки солидный лоскут, тут же намотав его на голову и соорудив светлую бандану. Я одобрительно оскалился и продолжил монотонное повествование: - Тебе придется петлять. Тут настоящий гребаный лабиринт. Дам подсказку — до горы можно пройти, не замочив ног. Пройти по тоже обжигающему песочку, но на тебе ведь шикарные кроссовки с кучей суперских качеств. Они защитят твои копыта. - Я не знаю какую ты игру ведешь, хрен в коляске. Но я в нее играть не буду. Ясно же что ты меня шлепнешь рано или поздно. - Да — кивнул я — Живым ты не уйдешь из этих мест. И твой труп частично сгниет, а частично сгорит в этих песках. Больше дыма! Больше вони! Кислотное разложение рулит! - Да пошел ты. - Не могу — вздохнул я с напускной горечью — Ноги не работают. Грешно смеяться над калекой… - Соси мой хер! - Это ты любишь — кивнул я — Давать сосать свой хер мужикам инвалидам. Тебя в детстве калека отымел? И ты затаил обиду? - Что?! Да откуда ты… ложь! - Ну да. Да… Продолжим. Где-то там у самой горы ты увидишь на вершине одного из холмов яркий оранжевый флаг. Это финиш твоего забега. - Я сказал — нет. Я люблю жизнь. Очень люблю. И пожил бы еще. Но играть по чужим убийственным правилам я не буду. - Будешь — улыбнулся я — Ведь… - Не буду! - Ведь под тем оранжевым флагом уже расстелен еще один такой вот кусок пластика. А на нем уже лежит обнаженное тело одинокого юноши с такой же фамилией как у тебя. И глаза у вас похожи. И нос. А… ну да… ты ж его отец. - Льюис… - Льюис — кивнул я — Тот самый сраный Льюис, что тоже не без фантазий в его кудрявой гребаной головке. Твой наследник. Любимый сын. Ты ведь реально его любишь да? - Сука! - Причем любишь не совсем как сына… ну или я иначе представлял себе отчую любовь… - Заткнись! - Ну да… чужой интим — не тема для публичных обсуждений, да? Ну дрюкаешь ты любимого сыночка во все отверстия. Что тут такого? Не чужого ведь — а своего… На этот раз он налетел лицом на ствол и рухнул набок, зажимая рассеченный ударом рот. - Сиди тихо! — жестко велел я и тут же попытался вернуть на лицо прежнюю добрую улыбку — Вставай, папуля, вставай. Льюис уже ждет тебя — одинокий, брошенный, с голой жопкой лежит на вершине отравленного холма. Ты знал, что в этих местностях еще не вся живность сдохла? Тут живут очень умные стайные крабы. Раньше они жрали камбалу живую и камбалу дохлую. А сейчас у крабов остался только Льюис… - Сука! Сука! - У него тоже есть аптечка. Она не даст ему потерять сознание. Она продлит ему жизнь на максимально долгий срок — он будет жить с откушенными пальцами, будет жить даже без сотни отщипнутых кусков тела. Его будут жрать дымящиеся подыхающие крабы, что уже хотят только одного — пусть сдохнуть, но сытыми! - Хватит! - Хватит? Это ты должен был сказать себе до того, как ты зашел в ту трущобную квартирку, где обитала одинокая баба с двумя родными и двумя приемными детьми! Знаешь… я дохера чего в этой жизни повидал. Но такого… то, что я увидел в той квартире… Дети? Ты сделал это с детьми? - Я не понимаю, о чем ты! Я обычный законопослушный и полезный обществу бизнес… - Знаю — кивнул я — Бизнесмены. Отец и сын. Гордость города! Меценаты! Самое смешное в том, что ты здесь, а твой голый сын там… это не из-за той трущобной квартирки, где ты показал жертвам свое настоящее лицо. Не-е-ет… всем плевать на трущобников. Сдохли и сдохли. Не сегодня так завтра все равно сдохнут. Ты здесь из-за выкупленного долга. Из-за того, что посмел выкупить долг одного смешного, но охренительно умного паренька. Хотя может лучше сказать «гениального паренька»? И ты, умный прозорливый извращенец, ты знал о том, что этот парень гениальный биопрогер и дизайнер. Гениальный паренек, что слишком сильно любил азартные игры и постоянно жил в огромных долгах…. Ты выкупил его огромный долг у тупого владельца подпольного игорного притона. Вы ведь даже не знали, что этот гениальный придурок находится под крылом одной могущественной корпорации, которая постоянно держит его на короткой привязи благодаря этим долгам, постоянно держа их на определенной планке. Не выше и не ниже. И всех все устраивало! Но тут ты решил захапать себе спеца… Выплатил сполна его долг, послал парней пугануть его старенькую мать, а они перестарались… старушка померла. Одного ты не учел — этот гениальный парень так и оставался маменьким сыночком. Мать занимала настолько огромное место в его жизни, что едва она умерла — и он тут же прыганул из родного окна с высоты в пару сотен метров! Шмяк… и его работа незакончена… шмяк… и грязное пятно на вспученном старом асфальте уже не может приносить пользу корпорации…. Шмяк… а он тот спец, которого не заменить еще годы! Шмяк… и гениальный создатель абсолютно нового искусственного интеллекта — как формы, так и типа — просто куча дерьма на асфальте! И ведь сука повезло же вам все это проделать за те пару часов, что парень был без пригляда… сраное стечение обстоятельств… Шмяк… шмяк… шмяк… И вот ты и Льюис здесь — в отравленных гребаных песках. - Он тут не причем. Мой сын… - Да. Он просто живое мясо, что однажды выпрыгнуло из твоего члена, чтобы потом родиться и стать тем, в что ты снова будешь тыкать своим членом. Охренеть круговорот…