– Ты что, боишься, маленькая? – спрашивает он. – Немножко, – отвечаю я уклончиво. – Помнишь, что я вытворял с Глорией Райан в «Любви и прохладной воде» – трюк с подушкой? Хочешь, повторим? – Не смотрела этот фильм, к сожалению. Что вы там, собственно, вытворяете с подушкой? Он сглатывает и задает вопрос, который явно не давал ему покоя с самого начала нашей встречи: – Какие мои фильмы ты смотрела? Я перечисляю десяток названий. – Ты не смотрела «Слезы горизонта»? «Не переборщить»? «Вот так, и все»? Это мои лучшие. Их даже критики единодушно хвалили. – Ммм… – Думаю, они есть на DVD. Из тех, которые ты видела, какой твой любимый? – «Нагая прильнула к тебе», – отвечаю я, опуская глаза. Я тоже умею играть. Он пользуется этим, чтобы меня раздеть. Я на всякий случай надела шелковое кружевное белье Ravage. Это мое маленькое кино, и оно приносит результат. Ричард тут же принимается мять мне груди через кружева, целует меня в шею, поглаживает бедра. Я останавливаю его, пока он не добрался до моих кривых коленей. Теперь моя очередь его ласкать. Обнаруживаю у него на теле татуировки – репродукции афиш трех его любимых фильмов, которые он назвал. Тоже способ себя прорекламировать. Потом мы ложимся друг на друга. Он не доводит меня до оргазма: слишком внимателен к собственным ощущениям, чтобы позаботиться о моих. В последующие дни я все лучше понимаю, что Ричард, вероятно, не тот идеальный мужчина, о котором толковала медиум Людивин. Но я осознаю, что встречаться с ним полезно для моего продвижения в шоу-бизнесе. Поэтому я принимаю решение стать миссис Каннингем. Одно из достоинств этого решения в том, что все мои соперницы позеленеют от зависти. Хотя бы ради этого стоит выйти замуж. Я побаивалась, как бы этот брак не лишил меня симпатии широкой публики, но нет, мой рейтинг только растет. Через три дня после свадьбы меня приглашают в восьмичасовое ток-шоу, которое ведет прославленный Крис Петтерс. Это высший признак признания. Крис Петтерс, кумир домохозяек моложе пятидесяти, – самый именитый журналист этого телеканала, круглосуточно транслируемого на всю планету. Это он рассказывает миру, что следует думать обо всем происходящем на пяти континентах. Это ему самые жестокие тираны сдают умильных от признательности заложников, месяцы сидевших прикованными к батареям отопления, потому что даже тираны смотрят передачу Криса Петтерса. Я слегка опаздываю в студию – при моем новом звездном статусе иначе нельзя; журналист встречает меня своей фирменной неотразимой улыбкой. Он утверждает, что для него большая честь принимать такую звезду, как я, и клянется, что следит за моей карьерой с ее первых шагов и всегда знал, что я далеко пойду. Сидя рядом с ним в кресле, я комментирую видеосюжеты: войну в Чечне (я упорно называю себя решительной противницей любых войн), венерические болезни (я за секс, но не ценой смерти), загрязнение окружающей среды (какой кошмар все эти промышленники, загрязняющие природу), землетрясения (какой ужас все эти смерти по вине застройщиков, не заботящихся о прочности построек, таких в тюрьму надо сажать), любовь (на свете нет ничего прекраснее), Ричард (лучший из людей, мы так счастливы, хотим нарожать кучу детишек). После передачи Крис Петтерс просит мой адрес – хочет прислать мне кассету с ее записью. Тем же вечером, когда я, сморенная усталостью, готовлюсь лечь спать, раздается стук в дверь. Я живу одна (наш с Ричардом брак скорее медийный, чем реальный) и сама смотрю в глазок. Это Крис Петтерс. Я отпираю дверь. Он без всяких предисловий валит меня на диван, срывает с меня одежду, тащит в спальню, грубо швыряет на кровать. Я в ужасе вижу, как он вытягивает из кармана длинный черный шнурок. Он выворачивает мне руку, уверенно придавливает мне спину коленом. Потом завязывает у меня на шее свой шнурок и начинает душить. Я задыхаюсь, пытаюсь оттолкнуть его свободной рукой, но сначала не могу дотянуться. Потом нащупываю какой-то клок и сильно дергаю. У меня в руках остаются его волосы. Это накладка! Крис Петтерс превращается в растерянную ощипанную курицу. Поколебавшись, он вылетает за дверь. Я слышу злобный хлопок. Не веря своим глазам, я разглядываю парик. Спустя час я еду подавать заявление в полицию вместе с Ричардом, которого спешно вызвала. Я все еще в панике и путаюсь в показаниях, но все равно наговорила достаточно, чтобы детектив отвел нас в свой кабинет со звукоизоляцией. Там он терпеливо втолковывает нам, что Крис Петтерс известен своими «проказами» и что от него уже пострадало немало девушек. Он даже не исключает, что Петтерс – это и есть «убийца со шнурком». Но проблема в том, что численность его аудитории бьет все рекорды. Он – кумир публики. Он нравится и мужчинам, и женщинам, и богатым, и бедным, причем по всему миру. Он… как бы это выразить… «витрина Америки». Из-за этого Крис Петтерс пользуется защитой своего канала, правительства, всех, кто принимает решения в стране. С ним ничего нельзя поделать. Я тереблю парик – мое доказательство и трофей. Детектив не сомневается, что он принадлежит Крису Петтерсу, тем не менее без стеснения признается в своем бессилии. – Если бы на вас напал президент Соединенных Штатов, мы бы что-нибудь предприняли. Президент у нас не выше закона. Не то что неприкасаемый Крис Петтерс. – Мы тоже не какие-нибудь бомжи. Она – Венера Шеридан, а я ее муж, вы не можете меня не узнать! – Узнаю, вы – Ричард Каннингем. И что с того? Вы выпускаете один фильм в полгода, а Крис Петтерс появляется на экране каждый вечер, на него единовременно смотрят, не отрываясь, два миллиарда людей во все мире! Монумент мирового значения, вон он кто! Я больше ничего не понимаю. От всех моих понятий остается мокрое место. Значит, в наши дни есть люди, неподвластные закону. Полицейский пытается мне втолковать: – Сначала власть принадлежала самых мускулистым, тем, кто мог сильнее остальных обрушивать свою палицу или меч на соплеменников. Превыше закона были они. Потом власть перешла к людям «благородного» происхождения, к знати. Она могла казнить или миловать своих рабов, потом крепостных. Дальше власть перешла к богачам и политикам. Правосудие было против них бессильно, что бы они ни вытворяли. Теперь власть взяли телеведущие. Они вольны убивать, красть, жульничать, никто не посмеет сказать им ни слова поперек. Их же любит публика! Крис Петтерс торчит в телевизоре чаще всех. На него никто не осмелится замахнуться. Уж точно не я. Слишком его обожает моя благоверная. – Если нельзя рассчитывать на полицию, мы обратимся к журналистам, закатим скандал. Немыслимо позволить такому опасному безумцу разгуливать на свободе! – кипятится Ричард. – Делайте, что хотите, – спокойно отвечает детектив. – Но я заранее гарантирую, что если вы потребуете справедливости, то себе же сделаете хуже, потому что он наймет такого адвоката, который в два счета заткнет за пояс любого вашего. В наши дни важна не правота, а хороший адвокат. Полицейский-философ жалостливо на нас смотрит. – Чтобы атаковать такую твердыню, нужно гораздо, несравненно больше славы, – откровенно говорит он. – Да и вообще, оно вам надо – так рисковать вашими карьерами из-за такого мелкого происшествия? Знаете, как поступил бы на вашем месте я? Взял бы и написал Крису Петтерсу записочку: мол, мы не держим на вас зла. Может, он согласится снова пригласить вас в свою программу… Мы тем не менее решаем довериться отборным журналистам, отличающимся бесстрашием и талантом расследователей. Но ни один из них не соглашается заняться нашим делом. Все до одного только о том и мечтают, чтобы поработать на телевидении с великим Крисом Петтерсом. Некоторые ссылаются на «профессиональную солидарность», некоторые – на «смехотворность» всей ситуации. Жаловаться на несостоявшееся изнасилование – это, знаете ли… – От него пострадают другие! Он ненормальный! Его место в тюрьме. – Да, все в курсе, но сейчас неудачный момент, чтобы об этом говорить. Я совершенно ошеломлена. Ясно, что мечтать о безопасности не приходится. Моя красота, богатство, Ричард, толпы почитателей – ничто не оградит меня от неприкосновенных хищников вроде Криса Петтерса. Я перестала смотреть круглосуточный американский телеканал и его вечернюю программу. Жалкая месть! Не могу забыть слова полицейского: «Чтобы атаковать такую твердыню, вам нужно гораздо, несравненно больше славы». Прекрасно. Это и будет моей следующей целью. 149. Игорь, 22 с половиной года Со Станиславом мне пришлось расстаться. Он стал пироманом. Если ему кто-то разонравился, он поджигал его почтовый ящик, потом автомобиль. Мало того, он метнул в окно представительства Чечни в Москве бутылку с коктейлем Молотова. Психиатр посоветовал ему больше не прикасаться к спичкам, зажигалкам, даже кремням. Тогда он купил в магазине военного неликвида огнемет. Теперь я боюсь худшего. Бедный Стас… Еще одна жертва мирного времени. Покер стал моим постоянным занятием, казино – кабинетом, ресторан при казино – столовой; у меня нет ни отпусков, ни социального обеспечения, ни нормированного рабочего дня. Сейчас передо мной сидит плохо одетый длинноволосый бородач. Он сильно меня удивил тем, что тоже не стал заглядывать в свои карты, прежде чем сделать ставку. Не запустил ли я новую моду? Не предстоит ли мне теперь иметь дело с картежниками, позаимствовавшими мою манеру игры? Лохматый, впрочем, выходит из игры, не позволив банку вырасти до небес. – Для меня большая честь с вами играть, – говорит он и подмигивает. Какой знакомый голос! Я точно слышал его раньше. Этот голос очень близкого мне человека… – Вася! Борода сделала его неузнаваемым. Он по-прежнему спокоен и безмятежен. Мы переходим в ресторан, садимся там друг напротив друга и болтаем за едой. Василий теперь инженер по информационным системам. Он разрабатывает программу искусственного интеллекта, благодаря которой компьютеры приобретут зачатки разума. Он долго ломал голову, как сделать так, чтобы у программ появилось желание трудиться самостоятельно. Способ нашелся. Мотивацией для программ оказался внушенный страх смерти. – Компьютер знает, что если он не выполнит поставленную перед ним программистом задачу, то будет отправлен на свалку. Страх такой развязки побуждает его превзойти самого себя. Страх смерти… Значит, мы можем заражать машины нашими страхами, так они стали нашими невольницами. Вася приглашает меня к себе в гости и там предлагает сыграть в покер с его программой, подстегиваемой страхом смерти. Насколько неповоротливы шахматные программы искусственного интеллекта, настолько гибка его покерная программа. Она даже умеет «блефовать». Против меня играет программа, названная Васей «Проворство». Одолеть ее нелегко, потому что ей, понятное дело, все равно, смотрю я в свои карты или нет. К тому же она совершенствуется с учетом прежних партий, запоминая их и беспрерывно сравнивая, чтобы определить мою излюбленную стратегию. Я все же обыгрываю ее, прибегнув к совершенно новым для себя приемам. – Твоя система уперлась в свой предел, Вася. Твой компьютер всегда логичен, не то что я, способный на вопиюще иррациональное поведение. Вася не спорит, но он намерен залатать эту прореху, усилив страх смерти. – Когда машина всерьез испугается мысли о проигрыше и смерти, она сама будет изобретать методы выигрыша, еще не приходившие в голову никому из людей. Так она сможет одолеть играющих иррационально и даже безумцев. Вася интересуется, как я жил после случившегося в приюте. Я рассказываю ему о своих военных подвигах, о встречах с Ваней и с отцом. – Теперь, – подытоживаю я, – мне остается только отыскать мою мамашу и окончательно перерезать пуповину. После этого я буду совершенно свободен. – Дорогой, я приготовила поесть тебе и твоему другу! – доносится голос из кухни. – Уже идем! Вася не терял времени зря. Он женился и завел детей, у него семья, постоянная увлекательная работа. Петербургский сирота успешно преодолел крутой подъем. Мне тоже хочется, оказывается, любящую жену. Осточертели девушки по вызову и танцовщицы из ночного казино. Я отправляюсь в провинцию, в новое казино, где меня еще не знают. Выигрываю кругленькую сумму, выхожу – глядь, за мной идут. В этом ремесле такое случается. Игроки-неудачники сплошь и рядом пытаются вернуть свой проигрыш. Я сжимаю кулаки, внутренне подбираюсь. Но дело принимает более опасный оборот: мне в спину утыкается острие ножа. Оборачиваюсь и вижу хозяина казино в окружении шестерых охранников. – Я долго следил за тобой по камерам наблюдения. Никак не мог поверить, что это ты. Россия так велика, надо же было тебе выбрать именно мое новое казино, чтобы обирать клиентов! Я себя сразу узнал. Есть лица, которые не забудешь при всем желании! Сам я его не узнаю, хоть тресни. Но драться сразу с семерыми мне не с руки, приходится смирно ждать, что будет дальше. – У меня есть теория, – разглагольствует хозяин. – Бывают люди, с которыми нас сталкивает сама судьба. Разминешься с таким разок – жди следующей встречи. Опять разминешься – встретишься еще, потом еще. Пока не будет выплачен должок. Это еще называют «совпадениями», эффектом дежавю. Я уже видел эту встречу с тобой, и не раз, и вовсе не в кошмарном сне, о нет! Водя своим кинжалом по моему животу, он продолжает: – Буддисты утверждают, что такие встречи воспроизводятся во множестве жизней. Враги в этом существовании останутся врагами и в следующем. Многие религии учат, что бывают семейства душ, встречающиеся снова и снова, пока не сведут счеты – к лучшему или к худшему. Может статься, в прошлой жизни ты был моей женой и мы цапались. Или моим отцом, отвешивавшим мне подзатыльники. Или главой страны, против которой я воевал. Ух, как давно я тебя на дух не переношу… Хозяин казино встает в круг света, отбрасываемого фонарем, но черты его лица по-прежнему ничего мне не подсказывают.