Открывает гардероб, садится на корточки, хватается за черную рукоятку, и пол… поднимается, как крышка. Под полом открывается черная пещера. Хюго забирается в гардероб и пытается нащупать ее стенки — безрезультатно, под пальцами пустота. Тогда он цепляется ногами за нижнюю полку, держится руками за край пещеры и свешивается вниз верхней частью корпуса. Простукивает пол с той стороны — звук гулкий, как будто внутри между двумя тонкими перекрытиями — полость. Дыра в полу гардероба ведет в подземелье, теперь Хюго точно это знает. И это то, что папа назвал «запасным выходом». 07.25 (Осталось 14 часов и 37 минут) Он должен двигаться дальше. Вперед и только вперед, чтобы не дать чувствам возможности пробудиться. Потому что для Пита снова настал миг искушения, когда в голове рождались опасные мысли. Это было единственное, о чем Пит запретил себе думать, и в то же время ни о чем другом он думать не мог. Зо сказала, что их дом взорван. Их лишили единственного убежища, семейного гнезда. Если это и в самом деле так, тому существует одно-единственное объяснение. Те, кто ему угрожает, заявили тем самым, что готовы сделать следующий шаг, уже в отношении людей, а не дома из дерева и камня. Но, как и в прошлый и позапрошлый раз, Пит должен был отгородиться от всего этого, отвернуться, чтобы ни в коем случае не соскользнуть в ту оставленную им реальность. Времени оставалось не так много, и оно шло. Потому что должно было идти. — Плохие новости, коллега Ларсон? Кафе, которое выбрал Латифи, открывалось рано, но посетители собирались только ближе к полудню. А в этот ранний час здесь никого не было, кроме владельца заведения за стойкой, занятого, по его словам, приготовлением лучшей в мире пахлавы, а именно кипячением воды с сахаром. — Можно сказать и так, — ответил Пит на вопрос албанского коллеги. — В таком случае я могу немного скрасить ситуацию, потому что у меня хорошая новость. С этими словами Латифи положил конверт рядом с чашкой Хоффмана. — Только не открывай сейчас. Дождись, когда останешься один. То, что я передал тебе на крыше, были бумаги из общего архива, а эти чертежи из его секретного отделения. Тамошние сотрудники кое-чем мне обязаны, вот я и воспользовался этим. Пит Хоффман понял, о чем говорил албанский коллега. Что он подвергает себя неимоверному риску, помогая человеку, которого он совсем не знает, из страны, в которой он никогда не был. — Ты уже имеешь представление о расположении комнат, охране, камерах наблюдения. На этих чертежах обозначены входы и выходы, о существовании которых, возможно, знают не все обитатели дома. — То есть? — не понял Хоффман. — В каждом таком доме партийного функционера обязательно предусмотрен подземный ход, через который можно проникнуть вовнутрь. Можно сказать, это часть той культуры. К примеру, современные нувориши не устраивают у себя ничего подобного. Хоффман не знал, что на это ответить. Просто поблагодарить на словах казалось недостаточным, тем не менее он не нашел ничего лучше, как буркнуть себе под нос: — Спасибо. Латифи смущенно кивнул. Было видно, что он не привык принимать знаки благодарности. — Кроме того, я узнал кое-что о человеке с птичьими глазами. На конверт легла фотография. — Хамид Кана, можно сказать, живет на два дома. Большую часть времени он проводит на вилле, за которой мы с тобой наблюдали, но регулярно навещает еще один дом, в горах. Вот его хозяйка. С фотографии паспортного формата смотрела женщина средних лет. Лицо с тонкими чертами обрамлено длинными темными волосами. Чуть заметные морщинки, косметики как будто нет вообще. Ровные белые зубы обнажены в натянутой улыбке. Женщина производила впечатление беззаботной. Хотя кто выставляет свои заботы напоказ перед камерой? — Любовница? — Они не расписаны. Но если мужчина навещает свою ровесницу по нескольку раз на неделе и остается у нее ночевать, что здесь еще можно подумать? Хоффман кивнул — любовница. Хотя какое это имело значение? Но Латифи только что сообщил, что Птичьи Глаза регулярно покидает виллу, иногда даже на всю ночь, и это было то, что стоило намотать на ус. Причем в дом, охраняемый двумя вооруженными мужчинами, можно было проникнуть через тайный ход, что избавляло от необходимости калечить или даже убивать людей. — Хотите по кусочку к кофе? Мужчина приблизился незаметно, с блюдцем, на котором лежали два желтоватых прямоугольника. — Еще теплая, но, думаю, вы оцените вкус. Полицейские взяли каждый по одному кусочку, отчасти из вежливости, отчасти из-за действительно аппетитного запаха. И хозяин заведения удалился, убежденный, что только что предложил гостям лучшую в мире пахлаву. — Вот так, коллега Ларсон. Латифи вытер липкие от сахара пальцы салфеткой. — Теперь у тебя есть вся необходимая информация, так? — Если в этом конверте то, о чем ты говорил, то да, можно сказать и так. — Я все еще не представляю себе, с чего тебе лучше начать. Может, так оно и к лучшему. В любом случае я всегда в твоем распоряжении. — Ты и вправду готов рисковать ради этого? — Не могу упустить случая нагадить своему шефу. В кафе по-прежнему никого не было, кроме них. Пит Хоффман поднялся, взял конверт со стола, сложил и опустил в карман брюк. Теперь у него было все необходимое для работы. Оставалось как следует все продумать, и — вперед. К тайному ходу. К криптокоду. К шведским напарникам, розыском которых займется Гренс. 08. 36. (Осталось 13 часов и 26 минут) На бетонном фундаменте слой строительной пыли. Половина кирпичной стены, пара торчащих из руин стальных шкафов. Все остальное — черная пыль, в том конце, куда не достала водяная струя пожарного шланга. Прибывший на место комиссар Эверт Гренс уже задавал этот вопрос руководителю группы спасателей. Теперь он повторяет его еще раз: — Человеческие останки? — Ничего такого, комиссар. Гренс отходит немного в сторону, к оцепленной поселковой улице. Но и оттуда зрелище катастрофы выглядит не менее жестоким. Сильный взрыв всегда сопровождается ударной волной. Поэтому гамак, в котором Зофия так любила сидеть с Луизой на руках, отброшенный, лежит возле штакетника. Детские качели позади дома как ветром сдуло. А изгородь, через которую мальчики лазили на соседский участок, разнесло на куски. Он оборвал связь с шантажистами — и вот их ответ. Оставалось надеяться, что семья Хоффмана прячется в действительно надежном месте. Солнце нагревало и без того горячие руины. Дыхание клубилось у рта облачком черной пыли. Хермансон с криминалистами в латексных перчатках рылась в развалинах. Стажеры опрашивали не пожелавших или не успевших эвакуироваться соседей. Усталый Свен, — слишком часто за последние дни приходилось подниматься с постели на рассвете, — направлялся к комиссару. — Нам нужно поговорить, Эверт. С глазу на глаз. — Хорошо, говори. — Для начала, это ведь был дом Хоффмана, так? — Да. — Рискну предположить, что все это как-то связано с событиями последних дней. Я имею в виду убийства, пропажу документов из сейфа Вильсона и твою просьбу проследить за Хермансон. Я прав? Только давай начистоту, Эверт. — Да, ты прав. — И твой таинственный напарник, имя которого ты от нас скрываешь, Хоффман? — Да, это так. — И эта бомба в мирном пригороде… — Предупреждение. — И это все, что ты можешь об этом сказать? — Пока все. Но у Свена Сундквиста было еще одно дело. Результат анализа крови, обнаруженной на кухонном подоконнике в квартире Душко Заравича.