Комиссар поставил чашку на стол Вильсона и сел на стул для посетителей. — Доброе утро, Эверт. Что так рано? Или ночевал в отделении? — Это как посмотреть. — То есть? — Выходил отсюда и снова возвращался несколько раз за ночь. — Вот как? И что же такого случилось? — Нас взломали. — То есть? — Взломали отделение полиции. — Прости, не понял. — Во-первых, секретный архив в подвале. Ну, и наш отдел… твой кабинет, если точнее. — О чем ты? Гренс подошел к сейфу в углу — такому же огромному и неуклюжему, как и сам комиссар, разве на пару сотен килограммов тяжелее. — Вот это. Если до сих пор Вильсон не притрагивался к кофе, то теперь осушил одним глотком всю чашку. Как будто хотел тем самым пробудиться наверняка. — В который раз повторяю тебе, Эверт, что не понимаю, о чем ты говоришь. В коридоре послышались голоса, затопало множество ног. Гренс поплотней прикрыл дверь, прислушался и только после этого вернулся к сейфу. — Чуть позже я все объясню, но тебя точно взломали, Вильсон. Кто-то открывал сейф, и сделал это не без твоего, бывшего куратора внештатных полицейских осведомителей, участия. Более того, кто-то из наших с тобой коллег похитил твои секретные бумаги. — В третий раз спрашиваю тебя, Эверт: о чем ты? Никто не касался этого шкафа. Я, по крайней мере, не вижу никаких следов взлома. Ты заскучал, Эверт? Двух, даже, по-видимому, трех убийств тебе недостаточно? Взлом в полицейском отделении — надо же такое приду- мать… — Такое здесь не впервые, я имею в виду даже в этом коридоре. Тут оба вспомнили, как однажды ночью много лет тому назад Эверт Гренс решил взломать кабинет Вильсона, чтобы воспользоваться единственным на все отделение компьютером, и на удивление легко справился с замком. — Раньше охранные системы были не то, что теперь, Эверт, — пояснил шеф. — Да и тогдашние двери, конечно, не выдержали бы современного снаряжения. — Открой, — Гренс смотрел в глаза шефу. — И докажи мне, что я неправ. Эрик Вильсон покосился на недопитую чашку, которую поставил на стул для посетителей, как будто нуждался в дополнительной порции кофе, чтобы окончательно локализовать бред Гренса в параллельной реальности. Вильсон встряхнулся. Шеф безупречно контролировал себя в трудных ситуациях, чем всегда приводил комиссара в восхищение. Сам Гренс никогда не стал бы разыгрывать перед кем бы то ни было такой спектакль. — Если бы ты еще отвернулся на минутку, Эверт. Гренс выполнил просьбу шефа, и Вильсон набрал на двери восьмизначный код. — Ну, и что здесь может быть не так… — Начни с конверта агента Паулы. Буря эмоций во взгляде Вильсона. Удивление, страх, презрение, недоверие — все одновременно. — Конверт Паулы? — Вскрой его, будь добр. Это ведь Эрик Вильсон на протяжении стольких десятков лет курировал агента Паулу и был единственным полицейским, с которым тот имел дело. Поэтому в глазах агента Паулы, он же Пит Хоффман, Вильсон представлял собой всю полицию Швеции, вместе взятую, и каждого полицейского по отдельности. Это он придумал Хоффману такое кодовое имя, которое хранилось в конверте, запечатанном сургучом, вместе с настоящим именем агента, написанным от руки на листке бумаги. Именно этот конверт Эверт Гренс и просил его вскрыть. Но когда Эрик Вильсон вытащил конверт, нащупав его в глубине одной из полок, тот уже был вскрыт, а печать сорвана. Внутри ничего не было. Эрик Вильсон снова вздрогнул всем телом, на этот раз непроизвольно. Побледнел и ухватился за косяк сейфа. — Я… ничего не понимаю. — Я вижу. — Эверт, это… я… — А теперь я хотел бы, чтобы ты проверил те черные журналы, в которых описывал ваши с Паулой встречи. Эрик Вильсон снова наклонился и заглянул в сейф, но как будто не смог удержать равновесия и сделал шаг в сторону, чтобы не упасть. — Что за журналы? — Те черные папки, с бумагами Паулы. Шефу криминального отдела не понадобилось долго листать в папках, чтобы понять, что протоколы множества секретных встреч исчезли. Оставив дверцу сейфа открытой, Вильсон вернулся к столу и тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками. — Паула, Пит Хоффман. Сколько преступников вы упекли за решетку благодаря его рапортам? Сколько тонн наркотиков было изъято, сколько убийств раскрыто благодаря Пауле, который ради этого каждый день рисковал жизнью? И только ты виноват в том, что эта правда слишком долго оставалась запертой в шкафу. Гренс посмотрел на шефа, который выглядел совершенно опустошенным. — И что, ты думаешь, произойдет, если эти бумаги выйдут за стены участка? То есть я хотел сказать… они уже вышли… чем это грозит, понимаешь? — Я прекрасно все понимаю, — оборвал его Вильсон. Гренс улыбался. Вильсон сидел все такой же потерянный. — Черт, ты продался… — Какого… — Потому что ты правильно заметил, Вильсон, этот сейф никто не может взломать. Вот и получается, что я работаю с коррумпированным шефом. — Ты знаешь, Гренс, что агенты для меня — святое. Это я выстроил всю эту работу и опекал их как родных детей. Это я разработал систему их защиты и сам каждый день рисковал жизнью ради своих неофициальных сотрудников. Тебе известно, Гренс, как много значила для меня семья Хоффмана и что я сделал для них! Комиссар смотрел на шефа. Как ни отвратителен был плачущий Вильсон, в целом, картина внушала Гренсу скорее чувство удовлетворения. Потому что при том, что слезы, крики и жалобы были притворны, искренним оставался сам посыл. В кои веки перед Гренсом сидел настоящий Вильсон — человек, в котором комиссар привык видеть прежде всего врага. И вот теперь он изменился. Или это изменился сам Гренс? Постепенно, с тех самых пор, как Вильсон оставил работу с неофициальными агентами и возглавил отдел, Гренс научился уважать шефа. Потому что тот, кто приспособился быть начальником Эверта Гренса, уже достоин уважения. Но кроме того, кто лучше Вильсона умел поощрить в подчиненных инициативу, а потом вмешаться в нужный момент, иногда не без гонора, если так было нужно. Удобный человек с удобными манерами. Поэтому то, что видел сейчас перед собой Эверт Гренс, не могло его не радовать. — На самом деле, Вильсон, я не верю, что ты мог продаться. Но ты допустил ошибку, это точно. — Какую ошибку? — Ответь мне на один вопрос… ты по-прежнему живешь один? — Прости, не понял. — Некоторое время я был почти уверен, что ты с кем-то встречаешься. Этого ведь не скроешь. Хоть я сам и не… но знаю, как это выглядит со стороны — любовь. А если ты с кем-то встречаешься, Вильсон, стало быть, кого-то впустил в свою жизнь. Возможно, настолько, что совершенно утратил бдительность. Эрик Вильсон выпучил на него непонимающие глаза. — Так с кем ты встречашься? Глаза выпучились еще больше. — С кем? Молчание. — С кем, Вильсон? — Тебя это не касается. — Возможно. А всего этого? — Гренс показал на сейф. — То, с кем просыпаюсь, завтракаю и ложусь в постель, не имеет к этому никакого отношения.