Гренс поставил на стол пустую чашку, достал диск Сив с кипы бумаг на полке и в танце окунулся в музыку шестидесятых, как делал не раз, один и с Анни. Девочка. Начать надо с нее. Позвонить немедленно, пока это не сделали другие, с другими планами на малышку. Гренс оглянулся на присланную по факсу копию следственного запроса семнадцатилетней давности. Шарлотта М. Андерсен, это она заведовала тогда отделом опеки в Сёдерчёпингской коммуне. Чиновница, давшая пятилетней девочке новое имя и новую семью. Она должна знать, где сейчас Зана Лилай. Когда-то Гренс, следуя служебным инструкциям, сам уничтожил следы своей пятилетней подопечной. Объяснил девочке в убежище для свидетелей, что она должна немедленно покинуть это место, заменившее ей дом. Заодно оставить полицейского Гренса, доставившего ее туда, — своего защитника и единственного взрослого человека, на которого она могла положиться. Комиссар взглянул на будильник на шатком ночном столике. Четверть пятого — слишком рано для звонка. Придется ждать. Спустя полчаса он в первый раз набрал номер, принадлежавший, согласно поисковым базам, Шарлотте М. Андерсен с Гамла-Скулгатан в Сёдерчёпинге, но ответа не получил. Подождал до пяти двадцати пяти и позвонил снова. Она ответила только без пяти шесть. — Вы с ума сошли? Шести часов нет, а вы звоните восьмой раз. Кто вы? Что вам нужно? Ее голос звучал устало, озлобленно. — Меня зовут Эверт Гренс, я комиссар криминальной полиции из Стокгольма, и мне нужна ваша помощь. — В такое-то время? — Если хотите, могу перезвонить через пять минут… Потом еще через пять и еще… Она давно вышла на пенсию, если верить информатору из налогового ведомства. Шарлотта М. Андерсен тяжко вздохнула: — Ну, так что вам нужно? — Речь пойдет о Зане Лилай. Она замолчала. Надолго. — О маленькой девочке, которой вы дали новое имя. И новую жизнь. Следующая пауза оказалась еще более продолжительной. Гренс было подумал, что она положила трубку. — Вы… — Я здесь. — И? — Не понимаю, о ком вы говорите. — Передо мной подписанные вами документы. Уверен, что подобные решения вам приходилось принимать не каждый день и год. Такое не забывается. Снова молчание. Гренсу вдруг пришло в голову, что бывшая заведующая отделом опеки ведет себя профессионально. Потому что, признав, что документы подписаны ею, она тем самым указала бы неизвестному собеседнику направление поиска. — Как вас зовут, вы сказали? — Эверт Гренс. — И вы комиссар… — В полиции округа Сити, Стокгольм. — Положите трубку и ждите. Я перезвоню. Спустя семь минут она вышла на него через комму- татор. — Вы и в самом деле полицейский. Но, видите ли… — Мне нужно ее новое имя. — …кто вы такой, не имеет никакого значения. От меня вы ничего не получите. Вы должны понимать… — Я расследую убийство. — Поищите по другим каналам. — Над ней нависла смертельная опасность. Последняя долгая пауза. Когда голос бывшей заведующей отделом опеки вернулся в трубку, он больше не был ни озлобленным, ни усталым. Холод — единственное, что в нем звучало. — Вы можете расследовать, что вам угодно. Моя задача состояла не только в том, чтобы дать девочке новое имя и семью, но и обеспечить всему этому полную конфиденциальность. Я связана обязательством никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не открывать ее новых персональных данных, и то, что я на пенсии, ничего не меняет. Такие обязательства не имеют срока давности. Хорошего дня, комиссар. Она положила трубку. Гренс позвонил снова, потом еще и еще… Бесполезно. Он уже отчаялся, когда вдруг зазвонил мобильник. Она передумала! — Алло… Очень рад, что вы решились… Если сейчас вы дадите мне… — Гренс? — спросил мужской голос в трубке. Это была не Шарлотта М. Андерсен. — Да, это я. — Это дежурный. Регирингсгатан, 79. Звонок поступил полчаса назад, и мне кажется, вы должны взять и это дело. — Что за… — Еще один мертвец. Два пулевых отверстия в голове — в виске и справа во лбу. Эверт Гренс быстро поднялся из-за стола и, не отрывая мобильника от уха, прошел в кабинет Хермансон. — Что еще? — Мужчина лет пятидесяти, спортивного сложения, с пистолетом в наплечной кобуре. Так его описали патрульные. Что еще показательно, во внутреннем кармане пиджака бумажник. Судя по всему, это казнь, расправа, которую убийца даже не пытался выдать за что-то другое. Удостоверяющие личность документы также не тро- нуты. — Погодите-ка… Пластиковая папка лежала все там же, на плексигласовом стуле Хермансон. Гренс пролистал, вытащил пару бумаг из середины. — Имя?.. Хотя дайте мне угадать. Вот они — снимки тех двоих из балканской четверки, которые до сих пор оставались живы. На тот момент, по крайней мере, когда Гренс и Хоффман беседовали на балконе. — Душко Заравич? Или Эрмир Шала? — Эрмир Ш… Откуда вы знаете, Гренс? — Значит, Шала… — Да. Патрульные нашли в бумажнике водительские права на это имя. Но как… Гренс дал отбой, оборвав дежурного на полуслове. Нужно было сделать еще один срочный звонок. Итак, теперь из балканской четверки жив только один, Душко Заравич. Оказавшийся в свое время за решеткой стараниями Хоффмана. И если это он за хорошие деньги учинил расправу над своими бывшими приятелями, если это ему удалось подкупить кого-то из коллег Гренса, чтобы получить доступ к секретной информации, то в этом случае у него имеются личные мотивы привести в исполнение угрозу в адрес Хоффмана и его семьи. Тогда этому Заравичу известно, что это не кто иной, как Пит Хоффман лишил его возможности проститься с умирающим сыном. И за это Пит Хоффман должен потерять собственных сыновей. История становилась все более запутанной, и если до сих пор комиссар Гренс оставался на шаг позади своих противников, то теперь получил возможность их опередить. Стать из ведомого ведущим. Именно с этой целью он выбрал один из немногих номеров в папке быстрого набора. — Хермансон? Не спишь? — Ну… Она поднялась и вышла из спальни. Гренс давно научился угадывать их действия по фоновым звукам. Как Свен, — которому нужно будет позвонить после Хермансон, — заспанный, перекатывается на край кровати и осторожно шаркает из спальни, опасаясь разбудить свою Аниту. А Хермансон, которая живет одна, тяжело опускает ноги на пол и сразу говорит громко, чтобы прочистить горло.