— Вот это… Пит Хоффман оттянул обвисшую щеку, потом складку на подбородке, провел ладонью по крашеным волосам и выложил на стол оба протеза, которые покатились и с легким стуком ударились о пистолет. — Угроза, Гренс, от тех, кто слов на ветер не бросает. И, что хуже всего, Зофия, Расмус, Хюго и Луиза тоже в опасности. Гренс подобрал протезы, узнал их и откатил обратно в сторону Хоффмана. — И поэтому ты вломился сюда… к тому, с кем никогда больше не должен был встречаться? — Мне нужна твоя помощь, Гренс. — Напиши заявление в полицию, и ты ее получишь. — Ты шутишь? — С другими, во всяком случае, это работает. Люди не вламываются в чужие квартиры. Они звонят в дверь полицейского участка и вместе с сотрудником по форме заполняют бумаги. — Положа руку на сердце, Гренс, кто из твоих коллег будет заниматься бывшим уголовником? Для меня это не вариант, и ты прекрасно это знаешь. Вы будете давить на меня. Изводить, придираться, в надежде, что я снова исчезну. — Тогда напиши заявление, как я уже сказал. — И второе, Гренс. Полиция точно не то место, куда я могу обратиться. Потому что шантажисты успели проникнуть и туда, причем достаточно далеко. Кто-то из ваших с ними работает. И это, комиссар, создает еще один повод для нашей с тобой встречи. Потому что мы меняемся ролями, и снова наступает твой черед просить у меня помощи. На этот раз, Гренс, ты внедряешься в свою организацию по моему заданию. Эверт Гренс разлил кофе и поставил на стол две дымящиеся фарфоровые чашки. Один черный, в другом совсем немного молока. Обнаруженный в буфете залежавшийся кекс «Мария» тут же занял свое место рядом с протезами и табельным пистолетом. — Печенье в клетку? — Гренс улыбался заметно потеплевшей улыбкой. — Как же, я сам их пек. А вот кофе доверял только настоящим мастерам. Не так-то много людей пили у меня кофе… Ну, Анни, конечно, когда она здесь жила… адвокат Огестам, однажды ночью… Ну и ты, Хоффман… Свен Сундквист тоже бывал в этой квартире, но это был очень тяжелый вечер, поэтому… мы обошлись без кофе. Трое гостей за тридцать лет, не так уж и много, а? Пит Хоффман глотнул кофе, — самый крепкий, какой только пил в жизни. В груди кольнуло, но мысли сразу прояснились. — Тебе предстоит самое легкое задание, какое только получали агенты за всю историю человечества, — внедриться в собственную организацию. Ты будешь работать там, где уже работаешь, Гренс, и где тебя никто ни о чем не спросит. — И зачем мне это? — Затем, что группировка, которая угрожает уничтожить меня и мою семью, наладила контакт с кем-то из ваших. Сначала они заручились поддержкой полиции, а потом прислали моему сыну вот это… Хоффман отодвинул стул и показал маленький пакет, откуда вытащил яркую пластмассовую игрушку. — Первая лежала в нашем почтовом ящике, а эта в красном рюкзаке Расмуса, в классе, где двадцать четыре ребенка сидели и писали буквы. Хоффман поставил пластмассового человечка рядом с чашкой Гренса, с которой он был примерно одной высоты. — Вот… видишь? — У меня нет детей, ты знаешь. Я ничего не понимаю в игрушках. Конечно, я смотрю рекламу по телевизору, вижу игрушки в витринах магазинов. Но их так много… Никогда не интересовался ничем подобным. Хоффман осторожно снял обе пластмассовые руки, потом обе ноги и нос. Выкрутил выпученные глаза, губы. То, что лежало теперь на столе, было чем угодно, только не игрушкой. — Но в этом-то ты кое-что понимаешь, Гренс? Комиссар вскочил и медленно попятился от стола. — Ручная граната на моей кухне? Какого черта ты сюда это принес? — Сядь. — И запальник вкручен. Ты что, угрожаешь мне? — Сядь и слушай дальше, Гренс. Комиссар продолжал стоять, не спуская глаз с готовой к использованию ручной гранаты, и Пит Хоффман начал рассказывать. О первом предупреждении — пластмассовом человечке, обнаруженном в конверте в почтовом ящике. О копиях секретных документов, которые нашел у себя в офисе среди прочей корреспонденции. О мобильном телефоне, к которому прилагалась записка. Наконец, их условия — развязать гангстерскую войну при помощи нового оружия. Начать с группировки, которую должен выбрать он сам. Затем о том, что лежало в красном рюкзаке Расмуса, о переезде и изменении внешности. Эверт Гренс смотрел на гранату и не мог решиться дотронуться до нее пальцем. Потом подошел к мойке, включил кран, дождался, пока вода будет достаточно холодной, и налил себе полный стакан. Выпил все и налил снова, а потом еще и еще. — В почтовом ящике, говоришь? И в рюкзаке Расмуса? — Именно так. — Гранаты, замаскированные под игрушки? — Да. — И что, Расмус играл с ними? — Только с первой. Он еще плакал, когда я забрал ее у него… даже ударил меня. Ярость — теперь она проступила и на лице Гренса. Откуда-то изнутри, что бывало с ним не так часто. — Ты знаешь, как я люблю твоих детей, что они для меня значат. — Я знаю, Гренс. — Значит, это поэтому ты решил, что я твой главный козырь? Прибежал сюда плакаться со своими ручными гранатами? Думаешь, брошу все и побегу спасать тебя, Зофию и мальчиков? — Я могу считать тебя кем угодно, только не своим главным козырем, Гренс. Ни один из вас никогда таковым для меня не будет. Но я столько раз рисковал жизнью ради вашей полицейской шайки… А теперь один из ваших с теми, кто хочет убить мою семью. Купленный коп, Гренс. Они ничего бы не сделали без вашей поддержки… И потом, Гренс, тебе все это нравится не больше, чем мне. Настолько не нравится, Гренс, что ты готов пойти на то, чтобы мне помочь. Мне и всем нам. Так давай, внедряйся в свою банду. И на этот раз я буду твоим куратором. Комиссар налил себе еще стакан. Дал воде в кране стечь, чтобы была достаточно холодной, но будь она даже ледяной, это не облегчило бы его состояния. Хюго. Расмус. Луиза. Двое маленьких мальчиков и новорожденная девочка, неизвестно откуда вдруг возникшая в его жизни. Единственные дети, с которыми Гренс когда-либо по-настоящему разговаривал. — Ты им что-то вроде дедушки, ведь так? — Нет, я им кто угодно, только не дедушка. Никому я не дедушка, Хоффман, никогда им не был. Тогда все произошло очень быстро. Не успел Гренс оглянуться — мальчики стояли по обе стороны от него и смотрели, как он делает клетчатые печенья. Они доверились ему. Думали, он из тех взрослых, которые всегда поступают и думают правильно. И Гренс преисполнился гордости, когда однажды возникла необходимость присмотреть за ними, и он оказался первым кандидатом на роль няньки. Расмусу и Хюго, во всяком случае, этот выбор казался вполне естественным. — Никакой я вам не дедушка, Хоффман, — повторял Гренс. — Я вам никто, понял? — Но ты можешь быть и дедушкой, когда захочешь. Разговор, начавшийся на кухне в доме Хоффмана, быстро перешел в дружбу. До сих пор время от времени Хюго появлялся у дверей полицейского участка и спрашивал «инспектора, который ночует на диване». Что же касалось его младшей сестры, возможно, Эверт Гренс был первым после матери, кто узнал о ее существовании. Мужу Зофия сообщила о своей беременности позже. Стать дедушкой… Может, это и есть самое подходящее занятие для полицейского за полгода до выхода на пенсию? Нет. Расмус и Хюго славные ребята, и Гренсу и в самом деле было приятно с ними водиться, но хорошего понемножку. Комиссар выпил воды. Осушил большой стакан за пару глотков. Ярость не стихла, комом легла в горле и груди. Мерзавцы, теперь они угрожают детям. — Нам нужно еще холодной воды. И кофе. Гренс залил воду и включил кофемашину, когда в дверь позвонили. Среди ночи? Кто это мог быть? Кого, черт возьми… ах да! Полицейский патруль. Он ведь сам просил Хермансон прислать коллег, когда возникло недоразумение с Хоффманом, который оказался не совсем Хоффманом, тем не менее был им. Как же Гренс мог об этом забыть? Коллеги не унимались, продолжали звонить в дверь. Комиссар отпер, но лишь приоткрыл створку, так что ни они, ни он сам толком ничего не могли видеть. Двое ребят в форме, блондин и брюнет, оба совсем молодые — все, что он разглядел. — Да? — Вы вызывали машину, комиссар. Взлом квартиры. Хермансон сказала, что это срочно. Эверт Гренс приоткрыл дверь чуть шире. — Вызывал, но, видите ли… произошло недоразумение. Брюнет был чуть выше блондина. Это он разговаривал с комиссаром.