— Фамилия Лилай, как и у остальных, а имя… так и не вспомнил, как ни пытался. — Зана. Точно! Зана Лилай. Так она и выглядела — нежный цветок с взъерошенными волосами. До утреннего часа пик еще оставалось время, поэтому обратный путь до полицейского квартала в Крунуберге занял всего пару минут. Гренс припарковался возле маленького кафе на Бергсгатан, где были замечательные булочки с корицей, прямо из духовки. Комиссар любил посидеть здесь утром, понаблюдать за коллегами перед началом рабочего дня. Итак, у него было имя девочки. И имя чиновницы, давшей ей новое. Знакомый из налогового ведомства сообщил Гренсу, что женщина до сих пор живет по старому адресу в центре города. Она занималась детьми в муниципальном департаменте и по долгу службы несла ответственность за судьбу Заны Лилай. Ей должно быть известно, в какую семью попала девочка, в мгновенье ока лишившаяся всей семьи. Что за люди ее воспитывали, пытаясь превратить в самую обыкновенную девушку. Гренс обмакнул булочку в кофе — жест, который внушал ему чувство надежности. Итак, Сёдерчёпинг, немного вглубь Эстергётланда. Не так далеко от трассы Е4 и от моря. Гренсу не раз доводилось бывать в этом городе на Гёта-канале, потому что время от времени убийства случались и там. К примеру, именно в Сёдерчёпинге один молодой человек перерезал горло своим лучшим друзьям, а две пожилые женщины из-за соперничества лишили жизни общего любовника и потом на допросах обвиняли друг друга. В тот раз Гренс ездил туда через Норрчёпинг… или это все-таки был Линчёпинг? Так или иначе, ему предстояла третья поездка в эту провинциальную идиллию, на этот раз летом. Комиссар взял еще чашку кофе и кусок яблочного пирога с жидким ванильным кремом, это всегда кстати. — Эверт? Комиссар обернулся. Как так получилось, что этот рослый, плечистый мужчина через весь зал незаметно пробрался к его столику? — Думаю, ты можешь присесть. Короткие темные волосы, угловатое лицо с точеным носом и словно вычерченным подбородком — ни дать ни взять герой комикса. Таков был Эрик Вильсон, шеф отдела уголовных расследований, то есть и его, Гренса, тоже. Одно время занимался осведомителями, которые работали на полицию, внедряясь в банды. Но потом очередная операция полетела к черту и кончилась киднеппингом в одной из тюрем строгого режима. Начальника полицейского участка турнули, и Вильсон сел на его место. Странно, но после этого Гренсу стало гораздо проще с ним ладить, чем когда они были равноправными комиссарами. Быть может, потому, что двум правдам не место в одном полицейском коридоре. — Садись, здесь свободно. — Эверт, я пришел сюда не ради кофе. — Тогда зачем, черт тебя побери? — Сорок пять минут назад меня разбудил дежурный. Убийство в подъезде дома на Бреннчюркагатан. Гренс подлил в блюдце ванильного крема. Пирог угрожающе накренился, но не рассыпался. — Я не успеваю. — Эверт, я хочу, чтобы ты этим занялся. — Сожалею, но я уже занят другим расследованием. Хочешь пирога? Эрик Вильсон покачал головой. До последней секунды он силился стоять, но потом все-таки выдвинул стул и сел напротив Гренса. — Что за расследование? — Взлом квартиры, я получил это дело вчера. — Я говорю об убийстве, Эверт. Это важнее. — А я о четырех убийствах, — невозмутимо возразил Гренс, — и назревающем пятом. Не говоря о преступлении, совершенном в стенах полицейского участка. Я уезжаю в Сёдерчёпинг. Надеюсь, буду знать больше по возвращении. Вильсон огляделся и взял чистую салфетку с соседнего столика. Вытер выступившие на лбу и щеках капли пота. После дождя жара несколько спала, но духота держалась. — Я не так часто приказываю тебе, Эверт, потому что в качестве равноправных напарников мы эффективнее, и это известно нашим работодателям. Но сейчас я вынужден прибегнуть к этой крайности. Эверт, ты никуда не едешь. Вместо этого ты немедленно отправляешься на Бреннчюркангатан, 37, и, как начальник подразделения, берешь это расследование на себя, кто бы им сейчас ни занимался. Что-то здесь было не так. Эверт не имел привычки фамильярничать с начальством, тем более делить пирог с шефом участка. Но за годы совместной работы он узнал об Эрике Вильсоне нечто важное. А именно, что его шеф не был идиотом. Сам Гренс — другое дело, но Вильсон просто не мог быть идиотом, потому что не имел к тому ни малейшей предрасположенности. Кроме того, Вильсон доверял Гренсу. А значит, не мог не понимать, что если Гренс собирается ехать в Эстергётланд в связи с расследованием, то так будет лучше и для расследования, и для всех. Поэтому приказ шефа показался комиссару как минимум подозрительным. Что-то здесь было не так. — Ты чего-то недоговариваешь… Эрик Вильсон махнул рукой. — В чем дело, Вильсон? — Ты должен составить свое представление о ситуации на месте преступления. Без предубеждений. — Но если ты приказываешь отложить поездку, которую я жду вот уже много лет, я имею право знать причину. Шеф вздохнул, наклонился через стол и понизил голос, хотя в зале больше никого не было, а владелец заведения за стойкой занимался своими делами. — Вчера я беседовал с Хермансон. Она сама меня об этом просила, потому что нуждалась в этом. И она рассказала мне о взломе, который ты сейчас расследуешь. И о том, что случилось в той квартире много лет тому назад, тоже… Так вот, Хермансон беспокоится за тебя. — Вот как? — Она рассказала мне о семье, погибшей от пуль с мягким наконечником, наполовину свинцовых, наполовину титановых. Одна в правую сторону лба, другая в левый висок. Вильсон понизил голос еще на полтона, как будто опасался сам себя услышать. — Так вот, у мертвеца с Бреннчюркангатан, как его описал мне дежурный, по крайней мере, все то же самое. — То же самое? — Да. Одна в правую половину лба, другая в левый висок. И пули — наполовину свинцовые, наполовину титановые. Эрик Вильсон скомкал бумажную салфетку и бросил на пустое блюдце перед Гренсом. — Ты связался со взломом квартиры, где ничего не украли, — и по уши увяз в прошлом. И вот спустя два дня появляется мертвец, убитый тем же способом. Это может быть случайным совпадением, иногда бывает и такое. Но, как полицейский, я никогда не верил в совпадения. А ты в них веришь, Гренс? Он прилег отдохнуть — такое было первое впечатление. Не умер, просто уснул, чтобы потом пробудиться. Возможно, все дело было в улыбке, она всегда оставляет ощущение жизни. Но стоило Гренсу приблизиться, как все изменилось. Мертвец больше не улыбался. На лице застыла гримаса ужаса. Или же сам момент смерти, осознание того, что сейчас все закончится. Навзничь, на бетонном полу подъезда, в котором не сразу нащупаешь выключатель света. И в такой обстановке тоже может закончиться жизнь. Гренс опустился на корточки рядом с трупом. Чертово колено не слушалось и скрипело, бедро протестовало, но боль означала жизнь, и сейчас Гренс принимал ее чуть ли не с благодарностью. Лицо разбито и окровавлено, взгляд комиссара упал на пулевые отверстия на правой стороне лба и левом виске. Нет, это не было случайностью. Потому что Гренс, семнадцатью годами моложе, вдруг оказался в квартире на третьем этаже дорогого особняка, с прыгающей девочкой и четырьмя мертвецами. Его отбросило туда, словно ударной волной. Два пулевых отверстия тоже не были случайностью. И когда позже криминалисты измерили расстояние от носа до смертельной раны во лбу и от верхнего края лба до другой, на виске, пропорции оказались те же самые, Гренс готов был спорить на что угодно. Тот же стрелок, тот же почерк. И снова расследование ведет Эверт Гренс. Пусть старый и не такой проворный, как раньше, зато опытный и мудрый. Именно он руководит операцией на месте. Ставит задачи, которые должны быть решены, и отвечает за все. И на этот раз комиссар просто не может не заметить тайник четыре на четыре сантиметра под паркетным полом. — Его удостоверение личности, Эверт Марианна Хермансон, в тонких латексных перчатках, протягивает набитый бумажник из черной кожи. Гренс задается вопросом: как так получилось, что она и Свен Сундквист оказались на месте раньше него? Даже если Хермансон живет в центре города, Свену из дома не меньше двадцати минут езды на машине. Эрик Вильсон, как видно, потревожил их сразу после звонка дежурного, будучи уверен, что строптивый комиссар тоже прибудет сюда, прежде чем его удастся в этом убе- дить. — Ограбление, по крайней мере, мы можем исключить. Хермансон открывает набитый бумажник, вытаскивает водительские права из прозрачного бокового кармашка на одной стороне и пачку купюр из другого. Последняя состоит из пятисотенных банкнот, кроны и евро, вперемешку с сотенными долларовыми бумажками, в заметно меньшем количестве. — Настоящие, — резюмирует Хермансон, проводя пальцем по ламинированной поверхности водительских прав, — контуры рельефа повторяют очертания Швеции на географической карте. — Я имею в виду права, — поясняет она. — Купюрами пусть занимаются кримина- листы. Она демонстрирует комиссару удостоверение личности. Очевидно, на фотографии тот самый человек, который лежит на бетонном полу. Волосы с проседью взлохмачены, нижняя губа заметно толще верхней, редкие усы, тоже с сединой, ровно подстрижены. Три родимых пятна на щеке образуют треугольник — два глаза и нос под ними. Лицо на лице. — Дейян Пейович, сорок семь лет. Судя по имени и внешности, уроженец Балканского полуострова. Если он есть в наших базах, скоро мы будем знать о нем все. Гренс молчит, устремив невидящие глаза на покойника. — В чем дело, Эверт?