* * * ВЭНЬЯН НАСТОЯЩЕЕ — Каждый раз, как я подплываю к острову, пила-рыба подтачивает правый борт, ближе к корме, там, где у меня мозг. Когда-нибудь у нее получится, и я пойду ко дну. — Умрешь? — Для нас — плавающих симбионтов, утонуть, значит — попасть в рай. Нас — мало, совсем мало. Когда уйдет последний, останется только Сикидо Саро, во время Войны Корпораций его выбросило на берег. Тело Сикидо теперь жарит солнце, никогда больше влага не омоет биосенсоры, позабытый вкус соли не потревожит чувствительные бока. Лишь во время дождей — коротких, но обильных ливней той местности, Сикидо может представить себя, бороздящим просторы океана. — В океане высока вероятность утонуть. — Так и будет, когда-нибудь. И, если повезёт, мой мозг умрет прежде, чем тело коснется грунта. Иногда, когда проплываю достаточно близко, ко мне долетают призывы о помощи братьев, кто лежит на дне и еще жив. Я могу только молится о них Хай-даге — Богу-демону морских симбионтов. — У вас есть свой Бог-демон? Не знал. — У всех есть божества, почему же их не может быть у нас. Но Хай-даге давно не отвечал на мои молитвы, возможно его поглотил Луван — хозяин водной стихии. — Возможно. Если будет на то воля Богов-демонов, твой Сикидо сможет жить вечно. У вас же световые панели, покуда есть солнце, энергия будет питать его разум и тело. — Разве это жизнь? Нас создали с тягой к морю, с ней мы и умрем. — Я бы сказал — из-за нее. — Может, ты прав, Ювэй, может, прав. Ковадо отвернул муаровую голову, вглядываясь в очертания, выступающего из тумана острова. Я нанял его — плавающего симбионта, мог бы нанять кого-то другого, но почему-то захотелось проделать этот путь именно с Ковадо. — Как накоплю денег — поставлю победитовую пластину… если проклятая рыбина к тому времени не прикончит меня. — Ты ее спрашивал, зачем она это делает? — Она из низших симбионтов, тех, в которых заложено только есть и убивать. В этом ее природа, кажется, пил-рыб специально выводили для борьбы с подобными мне. — Не очень-то у нее получается. — Она стара, как и я. Я вглядывался в приближающийся остров. Если верить гадателю-прорицателю — здесь, на острове, я отыщу то, что искал, вернее, кого. * * * Вэньян оторвал голову от прозрачного пластика окна, проморгался. Что это было? Сон? Ювэй, Ковадо? Среди его знакомых не было никого с такими именами и такой внешностью. Вэньян подождал, странно, картинка: море, живой корабль-симбиот и единственный пассажир на нем, стояла перед глазами не исчезая и не размываясь, подобно любым грезам, навеянным Баку-ди — Богом-демоном сна и сновидений. «Ювэй», — произнес вслух, пробуя имя на вкус, как пробуют новое блюдо. Что-то всколыхнулось в душе. Наспех просканировал память, она выдала с десяток Ювэев, но ни один даже отдаленно не походил на парня из сна. Монорельс между тем начал замедлять ход — они приближались к вокзалу. — Ты где был? — едва он переступил порог, набросилась с расспросами Мей. — Дела. — Какие дела, сегодня же суббота, мы собирались в торговый центр, помнишь? Раздражение вспыхнуло где-то внутри. — В торговом центре, представь себе, так не ходят. Нужны деньги! И деньги, между прочим, зарабатываются и, между прочим, мной! Мей удивленно смотрела на него. — Ну, ладно… — Вот и хорошо, пожрать есть чего-нибудь? — Сейчас, — Мей ушла на кухню. Вэньян смотрел ей вслед. Чего он так взъелся? Хотя, сама виновата, нечего было допрос устраивать! А ведь, действительно, где он был? Он помнил, как с утра вышел из дома… следующее воспоминание — сон, стекло, монорельс. Сверился с часами — четыре после полудня. Где он бродил все это время? Он раньше никогда не замечал за собой провалов в памяти. Просканировал память — воспоминаний о первой половине дня не было. Странно, очень странно. Может, к доктору сходить… Мей что-то уронила — громкое и звенящее. «Дура неуклюжая!» Что с ним? Откуда эта злость? Ведь он любит Мей. Вэньян прошел на кухню, Мей, стоя на коленях, собирала рассыпавшуюся по полу крупу. Он опустился рядом, обнял, поцеловал в милый висок, там, где завивался непокорный темный локон. — Прости меня. — Хорошо, — она кивнула. — Сейчас все соберем и пойдем, куда хотели. Мей покачала головой. — Уже не хочется. «Сама не знает, что хочет!» Вэньян снова одернул себя. С ним явно что-то не то. — Все еще думаешь про неприятности на работе? — понимающе произнесла Мей. Точно — работа, мистер подозрительность Чжоу не успокоится, пока не нароет хоть что-нибудь. С этим надо что-то решать и решать быстро. * * * мое первое воспоминание — Праздник Нанитов Мое первое воспоминание — Праздник Нанитов. Отец — такой большой, нарядный, в дамастовом пао, украшенном крупными цветами, стоит у моей кровати. Рядом — мама, держит меня за руку, в глазах слезы, за вторую руку ее держит Линди — тогда она еще была Линди, из-под длинной челки блестит обиженный взгляд. Радужка у Линди черная, почти сливается со зрачком, и кажется, словно два уголька буравят меня. Ни до, ни после, я не видел такой радужки, разве что у той девушки, которую я… стараюсь отогнать воспоминание о той девушке, вроде, получилось, во всяком случае, снова вижу Праздник Нанитов. Потом Линди рассказывала, что страстно ненавидела меня в ту минуту. Вспомнилась прошлая неделя, когда приходил гадатель-прорицатель, он долго ходил по дому, сопя и повизгивая, так как вместо носа имел небольшой хоботок, который к тому же смешно извивался. Мы все ходили за ним, сначала мне было интересно смотреть за его носом, потом стало скучно, но отец не отпускал, и я послушно плелся, волоча полы тяжелого халата-шэньи, который надели на меня с утра. Наконец, гадатель остановился в кабинете отца, в правом углу, как раз под портретом бога-предка и основателя династии Тана Дуна. Что-то бормоча в свой длинный нос, он воскурил ароматические наносвечи, и мама, я и Линди закашлялись, только отец мужественно держался, потом прорицатель сказал, что третий лунный день — наиболее благоприятное время для моего нанитирования. Отец долго благодарил прорицателя, и даже заставил меня кланяться, а хитрюга Линди к тому времени убежала.